Его «Записки» — рассказ о собственной жизни, написанный им от третьего лица, позволяет узнать немало интересного о жизни в Британии в начале XV столетия:
«Города вовсе не имеют стен, дома в большинстве своем строятся без скрепляющего камни раствора, крыши в деревнях сделаны из дерна, а грубый вход закрывается бычьей шкурой. Простой народ, бедный и неотесанный, питается преимущественно мясом и рыбой и в качестве закуски хлебом. Мужчины роста небольшого и отважны, женщины светловолосы и привлекательны, а также к любовным делам расположены: женские поцелуи значат там меньше, чем в Италии пожатие руки… Ничего нет более приятного для слуха скоттов[196], чем поношение англов…
Тогда… Эней скрытно под видом торговца отправился из Скоттии в Англию. Там есть река, берущая начало на высокой горе, которая разделяет земли. Он ее переплыл на плоту и к исходу дня, завернув в большую деревню, остановился в крестьянском доме и там отобедал с местным священником и хозяином. К столу подавалось много закусок и кур, и гусей, но совсем не было ни хлеба, ни вина. Все женщины и мужчины деревни сбежались тогда словно на чудо и, как наши имеют обыкновение разглядывать эфиопов и индусов, так и Энея, изумленные, пристально разглядывали, расспрашивая священника, чей он, для чего прибыл, сведущ ли в христианской вере…
Когда затянувшийся обед приблизился ко второму часу ночи, священник и хозяин, спеша уйти со всеми детьми и мужчинами, оставив Энея, сказали, что они бегут в некую башню, удаленную на большое расстояние, опасаясь скоттов, которые ночью во время морского отлива обычно переправляются через реку и занимаются грабежом. И с собой ни Энея, несмотря на его многочисленные просьбы, ни в какую взять не пожелали, ни даже кого-нибудь из женщин, хотя красивые девушки и матроны там имелись в немалом числе, ибо, не считая бесчестье злом, были уверены, что враги не причинят им никакого зла. Таким образом, остался Эней один с двумя слугами и проводником среди сотни женщин…
По прошествии же значительной части ночи две молоденькие девушки уже отяжелевшего ото сна Энея отвели в устланную соломой комнату, чтобы по местному обычаю лечь с ним, если их об этом испросят. Однако Эней, погруженный в мысли не столько о женщинах, сколько о разбойниках, которые, как он опасался, вот-вот придут, ропщущих девушек отослал, страшась, что, совершив грех, понесет наказание за проступок тотчас, как явятся грабители. И так остался он один среди коров и коз, которые, тайком выхватывая солому из его подстилки, вовсе не давали ему спать».
Оставаясь по-прежнему мирянином, он вернулся к работе в секретариате Базельского собора и вскоре стал секретарем антипапы Феликса V. В 1442 году почти сразу после его возвращения Феликс направил Энея на рейхстаг во Франкфурте, где тот обратил на себя внимание германского короля Фридриха III, чью историю позднее напишет. Король в полной мере оценил его литературные дарования, так же как и выдающийся интеллект и деловой подход, и назначил придворным поэтом. Следующие три года молодой человек работал в королевском архиве в Вене, используя свое свободное время на сочинение множества фривольных стихов[197], а также романа (во многом в том же духе) «Лукреция и Эвриал», где во всех подробностях описывались любовные приключения его друга канцлера Каспара Шлика. Он, судя по всему, не терялся, когда речь шла об амурных приключениях, чему свидетельство — несколько его незаконнорожденных детей.
Однако такое положение не могло сохраняться бесконечно, и в 1445 году в жизни Энея произошли решительные перемены. Прежде всего он порвал с антипапой и официально примирился с Евгением IV; затем в марте 1446 года его рукоположили.
После он сильно изменил свое поведение, и начался его быстрый карьерный рост: в 1447 году Эней стал епископом Триеста, в 1450 году — Сиены, в 1456 году он получил кардинальскую шапку. Два года спустя его избрали папой, и, что примечательно, как бы в напоминание о Вергилиевом pins Aeneas[198] он принял имя Пия II (1458-1464) и занялся организацией крестового похода.
Ему следовало бы проявить большую осмотрительность. Имея богатый дипломатический опыт, он должен был бы понять, что правители Европы не готовы отложить все дела ради войны с турками; однако он, подобно множеству своих предшественников, отказался учесть это обстоятельство. Через два месяца после вступления на папский престол он выпустил буллу, в которой призывал христиан начать священную войну, и объявил о съезде всех христианских правителей, который планировалось провести в Мантуе 1 июня 1459 года. Почти все они не приняли это приглашение, а те, кто не отказался, вели себя неопределенно и уклончиво. Пий II приехал в Мантую только для того, чтобы обнаружить, что там почти никого нет. Этот прискорбный упадок влияния папства мог, решил он, быть обусловлен лишь соборным движением, к развитию которого он сам в свое время приложил руку В январе 1460 года Пий II обнародовал новую буллу, в которой осуждал как еретические всякие призывы к Вселенским соборам. Трудно представить себе более радикальное изменение позиции.
Однако понтифик не смирился с поражением. Если он не мог победить Мехмеда II в битве, то мог попробовать убедить его с помощью доводов разума в том, что тот поступает ошибочно. В 1461 году он составил не имевшее аналогов послание султану, в котором содержалось детальное опровержение положений Корана, столь же подробно представлено христианское вероучение, а затем звучал призыв отречься от ислама и принять крещение. В наши дни представляется, что это письмо не было отправлено, а если это и произошло, то неудивительно, что ответа не последовало. Однако затем добрые вести пришли из Венеции и Венгрии: эти государства наконец согласились участвовать в крестовом походе. Теперь надежды папы оживились. Пий II объявил, что войска должны соединиться с флотом в Анконе, а сам он выступит во главе их.
В библиотеке Пикколомини в кафедральном соборе Сиены можно увидеть великолепный цикл выполненных Пинтуриккьо фресок, на которых изображены сцены из жизни Пия II. На последней из них изображено его прибытие в Анкону. Истина, однако, далека от того, что представляет нам живопись. Папа, принявший крест в соборе Святого Петра и отправившийся на носилках из Рима 18 июля 1464 года, был уже болен — настолько серьезно, что ему потребовался целый месяц, чтобы достичь места назначения. И когда он прибыл в Анкону, то нашел, что его ожидает там лишь горстка крестоносцев. У них не было должного руководителя и едва ли имелось какое-либо снаряжение. Венецианский флот, как ему сообщили, задерживался. Наконец 12 августа он вошел в гавань, предводительствуемый тогдашним дожем Кристофоро Моро. Однако это была не армада, которой ожидал папа, а эскадра, состоявшая всего лишь из двенадцати небольших галер. Для Пия II это было слишком горькое разочарование. Он повернулся лицом к стене и через два дня скончался. Его разбитое сердце погребли в Анконе, тело же перевезли в Рим. Так окончил свои дни один из самых одаренных понтификов столетия. Да, он был не чужд непотизма и наводнил двор своими соотечественниками-сиенцами. Однако его литературные и интеллектуальные дарования, административные способности, стремление покровительствовать искусствам — причем со знанием дела — и многолетний опыт дипломата давали ему преимущества, которыми обладали весьма немногие его современники. Также он до сих пор остается единственным в истории папой, создавшим город. Всего за пять лет, прошедших с 1459 по 1464 год, он перестроил деревушку Корсиньяно — место своего рождения. Он перепланировал ее в соответствии с новейшими представлениями о градостроительстве, то есть с классическими образцами, выстроил собор и великолепное палаццо для собственной фамилии и дал ей новое название, произведенное им от своего собственного имени, — Пиенца.
* * *
Сравниться с Пием и продолжить его начинания было непросто, и при его преемнике Павле II (1464-1471) обозначился заметный спад активности папства. Потомок богатой венецианской купеческой фамилии, Пьетро Барбо, говорят, считал себя обладателем исключительно привлекательной внешности — во что весьма трудно поверить, зная его портреты, дошедшие до нас, — и поначалу хотел принять имя Формоз («Красивый»); к счастью, кардиналам удалось переубедить его. Но обладал он телесной красотой или нет, его интеллектуальные способности от нее не улучшились. Его бескультурье доходило до бесстыдства. Не теряя времени, он избавился от гуманистов, которых так любил Пий; когда их глава Бартоломео Сакки, известный под именем Платина (впоследствии он стал хранителем папской библиотеки и создал «Жизнеописание пап»), запротестовал и позволил себе угрожающее замечание, вспомнив о соборе, его бросили в подземелье замка Святого Ангела, где он провел несколько месяцев. Нескольких членов Римской академии, отличавшихся, по мнению папы, излишним интересом к античности и недостаточным уважением к церкви, постигла та же участь; их освободили только благодаря личному вмешательству кардинала Виссариона.
