Что папа действительно любил, так это богатство и зрелища. Еще будучи молодым кардиналом (племянник Евгения IV, он стал кардиналом-диаконом в двадцать три года), он собрал потрясающую коллекцию древностей и произведений искусства. Он поощрял карнавалы, скачки и всевозможные зрелища для широкой публики. Торжества по поводу второго визита в Рим императора Фридриха III в 1468 году надолго запомнились горожанам. Тем временем — что не менее удивительно — он начал реставрацию некоторых римских памятников. Пантеон, арки Тита и Сеп-тимия Севера, а также конную статую Марка Аврелия, выражаясь современным языком, взяли под контроль. Он также выстроил великолепное Палаццо Венеция, где прожил последние пять лет своего понтификата (с балкона этого сооружения, находящегося на первом этаже, в наше время выступал с речами перед народом Муссолини). Наконец, благодаря ему двое предприимчивых немцев получили разрешение запустить первый в Риме печатный станок.
Сексуальные аппетиты папы породили массу пересудов. Похоже, у него имелись две слабости — к красивым молодым людям и дыням. Правда, ходивший в те времена слух, будто он наслаждался зрелищем пыток первых, поглощая вторые, звучит заведомо неправдоподобно. Он скончался от удара 26 июля 1471 года. Ему исполнилось лишь пятьдесят четыре года; говорили, что причиной его ранней смерти стали вышеупомянутые пристрастия.
* * *
Когда его преемник, Франческо делла Ровере, принял имя Сикста IV (1471-1484), это вызвало всеобщее удивление: с момента смерти Сикста III прошло более тысячи лет (он скончался в 440 году). Новый папа был францисканцем — и, более того, главой ордена — и выдающимся теологом, за что пользовался уважением кардинала Виссариона и других авторитетных князей церкви. Его проповеди были весьма популярны, и, судя по всему, он горел страстью к реформаторской деятельности. Францисканцы известны своей склонностью к нестяжательству; следует только добавить, что Сикст, став папой, сделался исключением из правила. В мгновение ока его характер переменился. Деньги текли рекой: одна только тиара, которой он был коронован, обошлась в 100 000 дукатов, что составляло более трети годового дохода папского престола. В поисках дополнительных источников средств он в прежде невиданных масштабах продавал индульгенции, обеспечивавшие полное отпущение грехов, а также звучные церковные титулы и синекуры. Он возвел на епископскую кафедру в Милане одиннадцатилетнего мальчика и сделал архиепископом Лиссабонским восьмилетнего. Непотизм при нем приобрел столь же грандиозные масштабы. Одним из первых его дел по вступлении на престол стало дарование им кардинальских шапок двум из одиннадцати его племянников — Джулиано делла Ровере и Пьетро Риарио (повсюду ходил слух, что это сын папы от его собственной сестры). Третьему племяннику, Джироламо Бассо, пришлось подождать год или два, пока его кузена, кардинала Пьетро, не свел в могилу беспутный образ жизни в возрасте двадцати восьми лет. Еще четыре племянника и две племянницы вступили в брак с представителями правящих домов Милана, Неаполя и Урбино, а также с представителями римских фамилий Орсини и Фарнезе.
Тем временем реконструкция города шла своим чередом. Сикст продолжил начатое Николаем V. Благодаря ему в Риме впервые со времен античности появился новый мост через Тибр — Понте Систо; его построили, дабы избежать повторения катастрофы 1450 года. Он также выстроил церкви Санта-Мария-делла-Паче и Санта-Мария-дель-Пополо, которая фактически стала мавзолеем его фамилии. Он возродил Римскую академию. Он восстановил госпиталь Святого Духа (там и поныне находится больница) и конную статую Марка Аврелия на Капитолии. Он обустроил в городе новые площади и заменил средневековые лабиринты узких улочек новыми широкими артериями. После него Рим стал ренессансным городом. Что до его деятельности в пределах Ватикана, то он продолжал работу по созданию библиотеки, начатую Николаем: он увеличил фонд втрое и назначил хранителем Платину, прежде находившегося в немилости.
Но прежде всего имя Сикста связано с Сикстинской капеллой, строительство которой стало величайшим из его деяний на благо города и церкви. В первую очередь она предназначалась для конклавов, но в ней также регулярно проводились службы для capella papalis — группы высокопоставленных лиц кардинальского и других званий, молившихся вместе с папой. Когда в 1481 году строительство было в основном завершено, для работы над фресками собрали целую армию художников. Среди них оказались такие выдающиеся мастера, как Боттичелли, Гирландайо и Перуджино; внесли свой вклад также и некоторые другие — в том числе Пинтуриккьо и Синьорелли. (Микеланджело на тот момент исполнилось всего шесть лет; эпизод, когда он неохотно уступил настояниям папы Юлия II расписать восточную стену и потолок, произошел двадцать семь лет спустя.)
По иронии судьбы — в этом случае особенно заметной — инициатор строительства одного из самых прекрасных зданий в мире стал родоначальником одного из наиболее зловещих институтов во всей мировой истории. В Испании Реконкиста — возвращение власти над областями страны, занятыми маврами, — почти завершилась. Однако серьезное беспокойство вызывало многотысячное еврейское население, принудительно обращенное в христианство, — марраны. В царствование прежнего монарха — короля Энрике IV[199] — они обладали немалой властью: занимали высокое положение в правительстве, в деловых и финансовых кругах и даже в церкви. Теперь же их заподозрили в приверженности прежним верованиям. Вследствие этого в 1478 году Сикст в своей булле отдал приказ начать масштабное расследование. Так возникла знаменитая испанская инквизиция, в результате чего доминиканец Томас Торквемада — всецело поддержанный монархами Фердинандом и Изабеллой — установил режим террора, столь жестокий, что ничего подобного в Испании не наблюдалось вплоть до XX века и гражданской войны 1936-1939 годов[200].
Что до событий в Италии, Сикст вполне мог бы избрать нейтральную позицию, держась в стороне от политической борьбы, продолжавшей терзать Апеннинский полуостров, — в Венеции, Милане, Флоренции и других меньших государствах шла бесконечная война за власть; увы, он поступил иначе, погрузившись в нее с головой, и тем самым нанес неописуемый ущерб моральному престижу апостольского престола, превратив его в еще одну партию — участницу бесконечной свары. Историки до сих пор спорят, насколько глубоко был он вовлечен в так называемый заговор Пацци 1478 года, имевший целью замену Медичи, фактически правивших Флоренцией, племянником папы Джироламо Риарио.
Еще в 1473 году банк Пацци (слабейший соперник банка Медичи) одолжил Сиксту большую часть суммы в 40 000 дукатов, требовавшейся для приобретения города Имола — папа хотел передать его двум своим племянникам. Медичи, которые ранее отказали в займе, имея на то свои причины, пришли в ярость; еще больше оснований для ярости появилось у них на следующий год, когда Сикст отказал им в роли своих главных банкиров и вдобавок оскорбил их тем, что назначил архиепископом Пизанским (Пиза находилась под контролем Флоренции) одного из ближайших сторонников Пацци — Франческо Сальвиати. Лоренцо Медичи (Великолепный) отказался признать это назначение, запретив новому архиепископу приезжать в Пизу и даже во Флоренцию; в ответ Сикст пригрозил отлучить от церкви всю Флорентийскую республику и наложить интердикт на нее.
И вот, покуда отношения между фракциями стремительно ухудшались, составился заговор, и в воскресенье, 26 апреля 1478 года, прежде всего в соответствии с приказами Франческо де Пацци и архиепископа Сальвиати, заговорщики перешли к действиям. В заранее условленный момент — что характерно, сигналом послужил звон колокола при вознесении Святых Даров — во время мессы во Флорентийском соборе целый отряд убийц (ив том числе Франческо) накинулся на младшего брата Лоренцо, Джулиано. Ему нанесли не менее дюжины (некоторые очевидцы говорят о девятнадцати) ударов кинжалами в грудь и спину. В следующий миг они кинулись на Лоренцо. Он, однако, выхватил короткий меч и отразил удары, а затем перескочил через низкую ограду, за которой находился хор, и укрылся в ризнице. Он получил тяжелые, но не опасные для жизни раны; Джулиано же скончался.
В мгновение ока вся Флоренция была на ногах. Все взялись за оружие; заговорщиков окружили, схватили и поступили с ними безо всякой пощады. Обычно казни совершались вне города, за восточными стенами, но на сей раз поступили иначе: по решению Лоренцо убийцам предстояло понести примерное наказание. Якопо Браччолини, сын великого гуманиста Поджо, был повешен на высоком окне над площадью Синьории. Франческо де Пацци ожидала такая же участь: его повесили в окне лоджии Ланци. Так же поступили с архиепископом и его братом Якопо Сальвиати. Анджело Полициано, гуманист и знаток античности, протеже Лоренцо Медичи, сообщает, что, умирая, архиепископ — вероятно, в результате самопроизвольно возникшего спазма — так сильно укусил повешенного рядом с ним Франческо, что даже после наступления смерти зубы его надолго застряли в груди товарища.
