находившийся в употреблении ещё до изобретения нигилизма и употребляемый доныне вовсе не нигилистами. „Какова погода сегодня?“ — Ничего. — „Как нравится вам эта книга?“ — Ничего. — „Красива ли женщина, о которой вы говорите?“ — Ничего. „Довольны ли вы своим губернатором?“ — Ничего. И так далее. В этом обороте есть какая-то русская, лукавая сдержанность, боязнь проговориться, какое-то совершенно русское себе на уме».
А между тем объяснить многочисленные значения этого разговорного выражения не всякому русскому под силу. Рассказывают, что, когда Бисмарк в 1859–1862 годах был послом в России, ему захотелось выучить русский язык. Он нанял студента, прошёл весь курс от начала до конца и стал неплохо говорить по-русски. Однако по окончании курса Бисмарк заплатил студенту только половину, ибо тот так и не смог объяснить, что означает слово «ничего».
Проникнуть в тайну русского «ничего» помог ему один случай. Однажды Бисмарк нанял ямщика, но усомнился, что его лошади могут ехать достаточно быстро. «Ничего-о!» — отвечал ямщик и понёсся по неровной дороге так бойко, что Бисмарк забеспокоился: «Да ты меня не вывалишь?» «Ничего!» — отвечал ямщик. Тут сани опрокинулись, и Бисмарк полетел в снег, до крови разбив себе лицо. В ярости он замахнулся на ямщика стальной тростью, а тот загрёб ручищами пригоршню снега, чтобы обтереть окровавленное лицо Бисмарка, и всё приговаривал: «Ничего… ничего-о!» Впоследствии Бисмарк заказал кольцо из этой трости с надписью латинскими буквами: «Ничего!» — и признавался, что в трудные минуты он испытывал облегчение, говоря себе по-русски: «Ничего!» Когда «железного канцлера» упрекали за слишком мягкое отношение к России, он отвечал: «В Германии только я один говорю „ничего!“, а в России — весь народ».
Интерес к слову «ничего», как к особенному русскому выражению, проявляли и другие иностранцы, бывавшие в России. Например, французский писатель XIX века Арман Сильвестр называл его «страдательно-терпеливым девизом русского народа».
Из чего шьют счастливые сорочки?
(к истории выражения «Родиться в сорочке»)
В одном из стихотворений нашего народного поэта XIX века Алексея Кольцова лирический герой жалуется:
Ох, в несчастный день, В бесталанный час Без сорочки я Родился на свет…
Слово «сорочка» сегодня означает, собственно, рубашку. Так неужели есть люди, которые появляются на свет «в сорочках», то есть уже в рубашонках?
Дело в том, что раньше «сорочками» называли ещё и разные плёнки, — скажем, ту, которая находится под скорлупой яйца.
И вот, оказывается, изредка случается, что новорождённые являются на свет с головками, покрытыми тоненькой плёнкой околоплодного пузыря, которая затем скоро спадает. Наши предки считали такую плёнку счастливой приметой.
Это поверье было широко распространено у славян и других индоевропейских народов. В основе его лежали древние языческие представления о том, что сорочка является вместилищем добрых духов:
«По взгляду Германской мифологии, души до своего рождения находятся у богини Гольды (славянской Яги) за облаком. Каждый раз, когда душа сходит на землю, чтоб принять на себя человеческий образ, за нею следует одна, две, три другие души, как её духи хранители. В скандинавской мифологии, где это верование особенно развито, такой дух называется fylgia… Появление этих спутников на земле, одновременное с рождением человека, есть, некоторым образом, тоже рождение. Местопребывание их есть в начале сорочка, которою иногда бывает обвита голова новорождённого (glückshaube)…»
(А. А. Потебня. О доле и сродных с нею существах)
Историки и этнографы отмечали широкое бытование подобных представлений в Европе:
«У древних Римлян сорочку покупали адвокаты, признававшие за нею таинственную способность давать успех в делах. Подобное воззрение на сорочку в применении к адвокатуре существовало в Дании и в Англии. Ещё в начале прошлого столетия в английских газетах публиковали о продающихся детских сорочках. Во Франции детей, рождённых в перепонке, считают счастливыми: известно французское выражение „être né coiffé“, означающее счастливых детей. В Германии верование в счастливую сорочку так сильно, что повивальные бабки часто крадут её для своих детей. Точно такое же верование в счастливое значение детской сорочки распространено по всей России. Лет пятьдесят тому назад [т. е. в 30–40-х годах XIX в.] в дворянском сословии, при начинании какого-нибудь серьёзного и трудного дела, брали на время у знакомых детскую сорочку, если не имели собственной [38]. В Харьковской губернии плева, собравшаяся на голове новорождённого, носит название чепца. Чепец считают предзнаменованием, что новорождённый будет со временем архиереем. Повсеместно сорочку тщательно сохраняют, причём иногда зашивают в наиболее ноское платье дитяти, имевшего счастье в ней родиться»
(Сумцов Н. Ф. О славянских народных воззрениях на новорождённого ребёнка).
«Повесть временных лет» сообщает, что таким счастливчиком был полоцкий князь XI века Всеслав Брячиславич. При его рождении волхвы посоветовали его матери повязать «сорочку» на ребёнка в качестве амулета. Благодаря этому, если верить летописи и «Слову о полку Игореве», Всеслав счастливо избегал козней своих врагов и даже умел превращаться в волка.
В прекрасной книге Шарля де Костера «Легенда о Тиле Уленшпигеле» в сорочке рождается главный герой. Когда у доброй голландской женщины Сооткин родился маленький Тиль, пишет автор, «кума Катлина завернула его в тёплые пелёнки, присмотрелась к его головке и показала на прикрытую плёнкой макушку.
— В сорочке родился! — сказала она радостно».
Конечно, теперь никто уже всерьёз не думает, будто кусочек плёнки на головке малыша может сделать его счастливчиком. Но всё же о людях удачливых, которым «везёт», мы и поныне говорим: «Ну и счастливец! Видно, в сорочке родился». Причём эта поговорка очень похожа в трех европейских языках: русском — «родиться в сорочке», французском — «родиться в чепчике», немецком — «принести с собой на свет счастливый чепчик».
А вот в Англии существовал обычай дарить новорождённому на счастье серебряную ложку. Поэтому о тех, кому всегда везёт,
