англичане говорят, что он «родился с серебряной ложкой во рту».
Открыть и отворить
В современной России двери и окна повсеместно — открывают. А между тем ещё полтораста лет назад их только отворяли. Вспомним, например, пословицу: «Пришла беда — отворяй ворота!». Или заглянем в произведения наших классиков XIX века:
В отворенном окне богатого покоя, В фарфоровых, расписанных горшках…
Это Крылов, басня «Цветы», 1816 год.
«На другой день, увидя идущего Германна, Лизавета Ивановна встала из-за пяльцев, вышла в залу, отворила форточку и бросила письмо на улицу, надеясь на проворство молодого офицера».
Это уже Пушкин, «Пиковая дама», 1834 год.
Эй вы, сонные тетери, Отворяйте брату двери!
Полагаю, все узнали ершовского «Конька-Горбунка», 1856 год.
«— Сейчас отворю тебе! — сказал Иван и пошел отворять Алёше».
Это уже Достоевский, «Братья Карамазовы», 1880 год.
Ну, и так далее.
А вот в ХХ веке с окнами и дверями стали обращаться по-другому. Даже такой мастер русского слова, как Булгаков, в своей «Дьяволиада», счёл возможным написать:
«Через три дня после описанного события дверь отдельной комнаты, где занимался товарищ Коротков, приоткрылась».
Вероятно, на порчу общественного вкуса с 1880 года оказала сильное литературно-музыкальное воздействие опера Чайковского «Евгений Онегин», где Татьяна произносит:
— Не спится, няня, здесь так душно! Открой окно да сядь ко мне!
Но ведь сам Пушкин объяснил, что его героиня
… по-русски плохо знала, Журналов наших не читала И выражалася с трудом На языке своём родном.
Теперь же эта словесная ошибка приобрела массовый характер, и вот уже которое поколение русских и русскоязычных людей совершают её практически ежедневно. У нас даже Дни открытых дверей появились, в т. ч. и в Институте русского языка и литературы.
Между тем избежать путаницы просто, запомнив, что на Руси всё, что имеет петли — отворяют.
Брать, пить, гулять
В русском языке есть три слова, три глагола с ярко выраженным характерным значением. Это — брать, пить и гулять. Хотя сами по себе они вполне невинны по смыслу, но в виду некоторых наших национальных особенностей за каждым из них прочно закрепился один, главный смысл.
Замечательно, что на общепринятом языке у нас глагол «брать» уже подразумевает в себе взятки. Эта характерная черта данного слова явственно проступила уже на рубеже XVIII–XIX веков. Так, в популярной тогда комедии «Ябеда» один из её персонажей (секретарь) говорит:
Бери, тут нет большой науки; Бери, что только можешь взять: На что ж привешены нам руки, Как не на то, чтобы брать, брать, брать?
Тут дальнейших объяснений не требуется: известно, о каком бранье идёт речь. Князь Пётр Андреевич Вяземский в своих записках сообщает, что один директор департамента делил подчинённых своих на три разряда: одни могут не брать, другие могут брать, третьи не могут не брать. Опять же, нашему человеку сразу понятна суть этого, так сказать, классификационного принципа.
Точно также глагол «пить» у нас как бы сам собою равняется глаголу пьянствовать. Только в России вопрос «Пить или не пить» приобретает поистине гамлетовский накал. Причем, речь идёт, разумеется, не о простом утолении жажды.
И, наконец, слово «гулять» имеет у нас не менее яркий оттенок, который прекрасно отражён в следующем историческом анекдоте.
Однажды императрица-мать Мария Фёдоровна встретилась с графом Матвеем Ивановичем Платовым. В разговоре выяснилось, что храбрый атаман Донского казачьего войска только что вернулся из Царского села. Императрица спросила:
— Ну, милейший, и что же вы там делали? Гуляли?
— Нет, государыня! — ответил атаман, по-своему понимая слово «гулять». — Никакой особой гульбы не было, а так бутылочки по три винца на брата осушили…
Кто первым в России заговорил о «гнилом Западе»?
Выражение «прогнивший Запад» восходит к славянофилу Степану Петровичу Шевырёву.
В 1841 году он написал статью «Взгляд русского на образование Европы», которая была опубликована в первом номере журнала «Москвитянин». В ней, в частности, говорилось:
«В наших искренних дружеских тесных отношениях с Западом мы не примечаем, что имеем дело как будто с человеком, носящим в себе злой, заразительный недуг, окружённым атмосферою опасного дыхания. Мы целуемся с ним, обнимаемся, делим трапезу мысли, пьём чашу чувства… и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет».
Эту мысль Шевырёв повторял так настойчиво в других статьях, что редактор «Москвитянина» М. П. Погодина в 1844 году получит от одного из своих знакомых просьбу: «Сделай милость, уйми ты Шевырёва, он помешан на гниющем Западе».
