Уже к 40-м годам XIX в. эти изменения обладали достаточным импульсом, чтобы найти свое отражение в социалистической мысли. Писатели более ранней эпохи, такие как Сен-Симон, Фурье и Оуэн, не говоря уже о Руссо, верили, что человечество спасет не бюрократия, а ее отсутствие. Они считали, что решить современные им социальные проблемы можно путем отказа от современной жизни и возврата к земле: именно там группы рабочих, создав самоуправляющиеся общины со своими законами, сами бы удовлетворяли свои экономические потребности, наслаждаясь всеобщим равенством и свободой[552]. Однако с развитием современной индустрии такое решение потеряло свою привлекательность. При том, что «черные мельницы сатаны» однозначно были злом, их вклад в промышленное производство был настолько велик, что повернуться к ним спиной означало обречь себя на изоляцию, отсталость и даже голод. Поэтому люди, мечтавшие о реформах, такие как Этьен Кабе во Франции и Эдвард Беллами в Соединенных Штатах, обратили свои надежды к государству. По их мнению, государство, в том виде, в каком оно существовало в их эпоху, представляло собой политический каркас капиталистической эксплуатации; проблема заключалась в том, чтобы заставить его работать на благо всего общества. Государство будущего, приняв эстафету у частных предприятий, должно будет заменить конкуренцию сотрудничеством, а капризы частных лиц — планированием, таким образом значительно повышая объемы производства и в то же время обеспечивая занятость, благосостояние и изобилие для всех[553]. Такой оптимистичный взгляд на преимущества централизованного планирования разделяли даже такие провидцы, которые, подобно Марксу и Энгельсу, предсказывали, что государство «отомрет».
Первыми провозгласили «право граждан на труд» французские революционеры в 1848 г. Пытаясь применить теорию на практике, Луи Блан в 1848–1849 г. основал общественные мастерские (atéliers nationaux), однако по его ли вине или по вине его противников, но это начинание потерпело полное фиаско, и мастерские вскоре были закрыты. Другие, вероятно, более здравомыслящие идеологи не ставили столь амбициозных целей и призывали к реализации проектов страхования, которые облегчили бы жизнь рабочих в периоды невзгод. Первые подобные схемы были воплощены в жизнь стараниями канцлера Германии Отто фон Бисмарка, целью которого было отвлечь пролетариат его страны от набирающей силу социал-демократической партии. В период с 1881 по 1885 г. проекты страхования по старости, болезни и безработице были проведены в Рейхстаге и приобрели силу закона. И государство, и работодатели, и рабочие должны были делать взносы; сначала эта схема затрагивала только фабрично-заводских рабочих, но впоследствии она была распространена и на другие группы, пока не охватила в период Веймарской Республики людей практически всех профессий[554]. Быстро подхватив инициативу немцев, скандинавские страны разработали собственные схемы, и к 1914 г. некоторые из них уже были воплощены в жизнь. В 1893 г. Швейцария также начала экспериментировать со схемой добровольного страхования по безработице, находящейся под управлением государства. Она не смогла справиться со своими обязательствами и спустя четыре года обанкротилась, однако эта неудача не остановила других. К 1920 г. в Швеции, Дании, Новой Зеландии, Франции, Нидерландах, Финляндии и Бельгии существовали системы добровольного страхования по безработице, управляемые и субсидируемые государством.
Великобритания — первая страна, вступившая в период индустриализации, — оказалась на удивление медлительной в создании системы социального обеспечения; однако в 1908–1911 гг. спорам, длившимся десять лет, был положен конец Либеральной партией в лице блестящего министра финансов Дэвида Ллойда Джорджа. Как и в Германии, реформы включали в себя систему обязательного медицинского страхования и страхования по безработице, взносы в которую выплачивали работодатели, рабочие и государство; сверх того были утверждены пособие по материнству в 30 шиллингов (7 долларов 50 центов) и всеобщая, не требующая взносов уравнительная пенсионная схема, распространяющаяся на лиц возрастом свыше 65 лет, не имеющих иных источников дохода. Реформа, описанная ее создателями как «величайший план социальной реконструкции, из всех, когда-либо существовавших», немедленно столкнулась с проблемами, поскольку количество людей, получающих пенсию, оказалось в 2 раза больше, чем ожидалось — деньги обладают удивительной способностью привлекать массу людей, само существование которых раньше оставалось незамеченным. К 1914 г. стоимость программы удвоилась в сравнении с запланированными 6 млн и достигла 12 млн ф. ст. в год, а общая сумма всех «социальных» расходов выросла со скромной цифры в 22,6 млн ф. ст. в 1891 г. до ошеломляющей цифры в 338,5 млн в 1925 г.[555] Однако это не помешало другим странам, особенно Германии и Ирландии, пойти еще дальше Великобритании в расширении своих социальных служб в межвоенный период[556].
К этому времени даже США, традиционно считавшиеся оплотом жесткого индивидуализма и низких налогов (чтобы заставить Палату лордов проголосовать за выделение денег на реализацию своих планов, Ллойд Джордж угрожал ввести в Парламент необходимое число новых пэров), ощутили необходимость сделать что-нибудь для своих рабочих. Первый осторожный шаг был предпринят в 1912 г., когда штат Массачусетс принял закон о минимальной заработной плате. Однако он действовал лишь несколько лет; в 1923 г. решением Верховного Суда закон о минимальной заработной плате для женщин в штате Орегон был объявлен неконституционным. Другие меры по ужесточению государственного контроля и ограничению частного предпринимательства были столь же безуспешны. Например, число людей, которым пошла на пользу государственная схема профессионально-технического образования, одобренная в 1917 г., было так мало, что статистические данные просто перестали публиковать. В 1920 г. закон об отмене детского труда не был принят Конгрессом. Пять лет спустя закон штата Канзас об обязательном арбитражном разрешении трудовых споров также был отменен Верховным Судом. В 1929 г., последнем году процветания, сумма федеральных расходов на пособия составляла в США всего лишь в 25 центов на душу населения[557], что составляло примерно 1 % от аналогичного показателя в Великобритании.
В конечном итоге, потребовались годы Великой депрессии и 12 млн безработных, чтобы США покинули мир laissez faire и начали разрабатывать схемы, какое бы название они ни носили, в рамках которых затраты на пособия финансировались из налогов. Основы были заложены в 1933 г., когда президент Рузвельт, игнорируя протесты республиканской оппозиции, создал Федеральное агентство по оказанию чрезвычайной помощи (Federal Emergency Relief Agency — FERA). Первым руководителем стал социальный работник Гарри Хопкинс; имея в своем распоряжении 500 млн долл., он обеспечил работой, по крайней мере, некоторых безработных[558]. В течение последующих шести лет в рамках осуществления этой и многих других программ было истрачено дополнительно примерно 13 млрд долл. и построено, среди прочего, 122 тыс. общественных зданий, 77 тыс. мостов и 64 тыс. миль дорог. Все это, впрочем, не помогло справиться с депрессией, которая закончилась лишь в сентябре 1939 г., когда разразившаяся в Европе война привела к взлету котировок на фондовой бирже.
С точки зрения административного управления 1935 г. стал annus mirabilis[559] Нового курса. В этом году была введена система социального обеспечения, включающая пенсионное страхование и помощь пожилым людям, пособия по безработице, помощь детям, находящимся на иждивении, и помощь слепым. В 1939 г. в список были добавлены программы страхования по потере кормильца и по инвалидности, которые уже были обычной практикой в наиболее развитых странах Европы. К тому времени каждый американский гражданин получил свою карточку социального страхования, и было создано Министерство здравоохранения и социального обеспечения для того, чтобы контролировать функционирование системы. Даже Верховный Суд был готов к сотрудничеству, правда, лишь после того, как Рузвельт, выиграв грандиозную битву в Конгрессе, создал в нем численный перевес своих сторонников. В 1937 г. закон штата Вашингтон о минимальной заработной плате был признан конституционным. Другое постановление Верховного Суда провозгласило то же самое в отношении социального обеспечения, и воистину наступила эра «большого правительства».
Наконец, тоталитарные государства, которые пошли дальше всех в индоктринации населения, точно так же достигли наибольших успехов в подчинении его дисциплине. Особенно это верно в отношении СССР, который полностью превратился в «социальное государство», или «государство всеобщего благоденствия» (welfare state): государство, которое, какую бы жесткую дисциплину ни навязывало и какого бы низкого качества услуги ни предоставляло, тем не менее, старалось удовлетворить нужды отдельного гражданина, начиная с того момента, когда он (или она) рождался, до момента, когда его останки отправлялись в крематорий или в могилу. Хотя ни фашистская Италия, ни нацистская Германия не зашли настолько далеко, и та, и другая считали себя крепко укорененными в простом народе. Ни одна из них не принимала капитализм безоговорочно, вместо этого оба государства искали «третий путь», который не был бы ни реакционным, ни социалистическим[560]. Каждое государство в соответствии со своими взглядами выстраивало свою систему социального обеспечения с ясной целью положить конец классовой войне, вернуть рабочим людям чувство собственного достоинства и использовать их в государственных целях[561]. Во многом (например, в обеспечении оплачиваемого отпуска) эти программы мало отличались от аналогичных программ в других странах[562]. Однако в Италии и Германии уделялось особое внимание таким льготам, как субсидии молодоженам, ссуды на покупку жилья и пособия на детей (иногда зависевшие от того, работает ли женщина), которые были призваны подстегнуть рост населения и подготовить страну к войне.
