Мартин ван Кревельд - Расцвет и упадок государства

Наконец, тоталитарные государства, которые пошли дальше всех в индоктринации населения, точно так же достигли наибольших успехов в подчинении его дисциплине. Особенно это верно в отношении СССР, который полностью превратился в «социальное государство», или «государство всеобщего благоденствия» (welfare state): государство, которое, какую бы жесткую дисциплину ни навязывало и какого бы низкого качества услуги ни предоставляло, тем не менее, старалось удовлетворить нужды отдельного гражданина, начиная с того момента, когда он (или она) рождался, до момента, когда его останки отправлялись в крематорий или в могилу. Хотя ни фашистская Италия, ни нацистская Германия не зашли настолько далеко, и та, и другая считали себя крепко укорененными в простом народе. Ни одна из них не принимала капитализм безоговорочно, вместо этого оба государства искали «третий путь», который не был бы ни реакционным, ни социалистическим[560]. Каждое государство в соответствии со своими взглядами выстраивало свою систему социального обеспечения с ясной целью положить конец классовой войне, вернуть рабочим людям чувство собственного достоинства и использовать их в государственных целях[561]. Во многом (например, в обеспечении оплачиваемого отпуска) эти программы мало отличались от аналогичных программ в других странах[562]. Однако в Италии и Германии уделялось особое внимание таким льготам, как субсидии молодоженам, ссуды на покупку жилья и пособия на детей (иногда зависевшие от того, работает ли женщина), которые были призваны подстегнуть рост населения и подготовить страну к войне.

«Тоталитарные» режимы также предпринимали решительные попытки контролировать умы молодежи с помощью основного и дополнительного школьного обучения, часто против воли родителей, не доверявших этому эксперименту, и, как выяснилось, не без оснований. За исключением фашистской Италии, где католическое образование никогда не было подавлено полностью и где Конкордат 1929 г. привел к его возрождению[563], все негосударственные школы были закрыты. В действующих школах преподавательский состав подбирался по принципу политической благонадежности, учебный план диктовался сверху в соответствии с идеологическими соображениями, а ученики подвергались такому строгому надзору, что едва ли можно было повернуть за угол, не оказавшись под пристальным взглядом Отца народов, Дуче или Фюрера.

Наконец, подкрепляя свой контроль над системами социального обеспечения и образования, коммунистические, фашистские и нацистские государства учредили гораздо более страшные полицейские организации, чем какие-либо известные ранее. Благодаря тому факту, что НКВД, ОВРА (Organizazione Vigilanza Repressione Antifascismo) и Гестапо (Geheime Staatspolizei) не нуждались в санкции закона, счет их жертвам шел на миллионы; эти названия до сих пор вызывают у людей содрогание. Сравнивать силы безопасности, управляемые такими лицами, как Лаврентий Берия, Артуро Боччини и Генрих Гиммлер, с полицейским аппаратом демократических стран Запада по меньшей мере несправедливо. И все же следует учитывать, что какими бы огромными ни были различия между ними, в конце концов, все они были побегами от одного дерева, посаженного Наполеоном и прочно укоренившегося. Все стремились достичь одной и той же цели, а именно — добиться того, чтобы ни один человек и ни одна организация не были в состоянии сопротивляться любым «законным» требованиям государства. Камера пыток или концентрационный лагерь просто завершили работу, которую начала школа:

Расширения государственного контроля над обществом, бывшего важнейшей характеристикой развития в период 1789–1945 гг., никогда не произошло бы, если бы государство не получило в свое распоряжение небывалые финансовые средства для подкрепления своих притязаний. В прежние времена люди и организации, управляющие обществом, такие как аристократы и церковь, часто имели собственные независимые источники дохода в виде земли и крепостных, которые ее обрабатывали; хотя это и делало их в меньшей степени подчиненными централизованному контролю, с другой стороны, в этом были и свои преимущества: если центральная власть рушилась, местная могла по-прежнему функционировать, причем в течение довольно значительных периодов времени. Не так обстоит дело с современными государственными полицейскими силами, системами образования и социального обеспечения: поскольку все эти структуры не имеют собственных ресурсов — и учитывая, что любые получаемые ими платежи должны перечисляться непосредственно в казну, — их нормальное функционирование полностью зависит от того, что их расходы оплачиваются «извне», причем на регулярной основе. Чтобы сделать такие выплаты возможными, государство не только должно было собирать больше денег, чем когда-либо раньше, но и переопределить само значение этого товара. Как только это было сделано, финансовые ограничения, которые часто сдерживали предыдущие политические системы, были сняты, и государству была открыта дорога к войне и завоеваниям.

Насколько нам известно, первые монеты стали чеканить в Лидии в VII в. до н. э., хотя золотые слитки определенного веса использовались еще в Древнем Египте, т. е. гораздо раньше[564]. Из Лидии эта идея распространилась на все побережье Эгейского моря и на греческие города по всему Средиземноморью; благодаря завоеванию Персией Малой Азии в VI в. до н. э. чеканка монет распространилась и в Азии. Завоевания Александра открыли огромные новые источники драгоценных металлов, что привело к существенному увеличению использования денег в эпоху эллинизма по сравнению с классической эпохой. В III в. деньги появились у галатов на западном и северном побережье Черного моря, а оттуда распространились на запад — во Францию, Англию, Ирландию и Скандинавию.

Хотя использование денег получило распространение, их природа не изменилась. В отличие от современных правителей и сообществ их предшественники сами не устанавливали ценность денег; они всего лишь могли подтвердить своей печатью, что существующие ценные товары (в основном куски золота и серебра, но иногда также меди, бронзы и железа, которые использовались в качестве разменной монеты) соответствовали определенным стандартам чистоты, веса и т. д. В действительности самые ранние монеты, скорее всего, чеканились частными лицами, например, богатыми купцами, которые использовали их для того, чтобы производить расчеты между собой. В течение VI в. до н. э. контроль над деньгами постепенно перешел в руки храмов, которые в этих и других обществах выполняли функцию банков; только в V в. города-государства утвердили над деньгами собственный контроль. Однако для догосударственных политических сообществ, за исключением городов-государств, было характерно то, что редко удавалось добиться концентрации всей чеканки монеты в одних руках. Например, после того, как Август стал принцепсом (princeps), он взял производство золотых и серебряных монет под свой контроль, но в то же время оставил чеканку бронзовых монет Сенату (в Италии) и местным властям (в провинциях). В средневековой Европе производством монет из драгоценных металлов (что обычно приносило немалый доход) занимались местные сеньоры, муниципалитеты и даже аббатства.

Со временем ценность большинства монет имела тенденцию к снижению, поскольку правители мошенничали с их весом и процентным содержанием в них драгоценных металлов — в основном ради финансирования своих войн, но и не только для этого. Например, за трехсотлетний период между правлением Августа и Диоклетиана серебряный денарий обесценился на 99 % — основная часть потери приходится на времена Нерона и позже[565]. Еще одним фактором, на протяжении веков подрывавшим стабильность денег, был биметаллизм. Правители не могли контролировать относительную доступность золота и серебра. По мере того, как открывались новые источники, старые иссякали: таким образом, пока в качестве материала для чеканки монет использовалось оба металла, относительная ценность монет имела обыкновение колебаться. В Персидской империи соотношение золота и серебра было установлено равным 1:13,3, при Александре — 1:10, а в Англии XVI в. колебалось между 1:6 и 1:11. Зачастую официально установленный коэффициент не соответствовал реальности или же в разных странах ценность двух металлов устанавливалась по-разному. И тот, и другой диспаритет мог приводить к исчезновению из обращения либо серебряных, либо золотых монет, что приводило к снижению ликвидности и мешало торговле.