В результате усилий нескольких десятилетий на сирийском побережье возникла целая сеть венецианских экстерриториальных пунктов, торговых дворов, значительная часть ее будущей колониальной империи. Значение этих приобретений, однако, может быть по настоящему оценено в свете тех успехов, которых правящая венецианская плутократия в это же время добилась на все еще обширных пространствах Византийской империи.
Глава восьмая
Венеция и Византия в их взаимоотношениях в XII в.
«Венецианская политика логически была направлена к поддержанию Римской империи Востока. Но это должно было иметь место до тех пор, пока эта империя была связана непосредственно или через какое-либо посредство с интересами романизма, который вскормил ее со дня ее рождения. Когда же Восточная империя, насыщенная эллинизмом или подчинившись влиянию славизма, потеряла свое единение с Западом и обнаружила дух ему прямо противоположный, изменилась и венецианская политика»…[1155] Так, по воле фашистского «историка», Венеция превратилась в борца за дело «романизма» в пределах империи Востока против эллинизма и славизма этой империи. Это оказано об италийской республике, которая с остервенелой ненавистью боролась против других итальянских республик, оставаясь в наилучших отношениях с мусульманскими государями; о республике, которая отказалась доставить в Европу из Александрии отпущенных мусульманами западно-европейских пленников, которые не смогли оплатить проезда и которых Саладин, для того, чтобы пристыдить этих «носителей романского духа», отправил в Европу на собственный счет…[1156]
Никто так не был чужд всяким национальным, религиозным, моральным и иным «идеям», как сын св. Марка. Политика правящей венецианской знати, знати арматоров, купцов и ростовщиков, была всегда и неизменно политикой строгого материального расчета, чуждого всяких «предрассудков». Политика Венеции по отношению к Византии может быть понята только с этой точки зрения во всякое время, а в XII веке в особенности.
Взаимоотношения Венеции и Византии в XII в. могут быть правильно поняты и оценены только с точки зрения последовательно проводимой в это время венецианцами политики «натиска на Восток». В этой политике Византия занимала важнейшее место. Сирийские операции, как ни важны они по своим последствиям, были стимулированы общеевропейским колонизационным потоком на Восток и без этого последнего не были бы возможны; внедрение в поры Византийской империи было самостоятельной и последовательно проводимой политикой Венеции, все более и более агрессивной по мере ослабления Восточной империи.
1. «Мирное» проникновение Венеции в сферу жизненных экономических интересов Византийской империи.
Во второй половине XI в. Византийская империя находилась в исключительно трудном положении. Катастрофа при Манцикерте и последующие неудачи продвинули турецкие владения к самым берегам Пропонтиды, и из окон императорского дворца можно было видеть на востоке горы, которые уже не принадлежали империи.[1157] На севере и северо-западе наседали варвары, от времени до времени поднималась Болгария, усилилась агрессивная политика Венгрии. На западе была потеряна Далмация и стремилась к независимости Сербия.[1158] В южной Италии появился и быстро усиливался новый враг, мечтавший о византийском наследстве, — норманы. Внутри остатков страны торжествовали феодалы, финансы были расстроены, армия — ничтожна, флот почти отсутствовал.[1159] Императорская власть переходила из рук в руки в атмосфере придворных интриг и преступлений. Классовые антагонизмы находили выражение в народных волнениях и религиозных распрях.
В этих условиях самая наглая агрессия могла сойти за братскую помощь и дружескую поддержку. Венецианские дипломаты, всегда стремившиеся даже неблаговидным делам придать некоторое подобие законности и приличия, вымогали у одряхлевшей империи одну уступку за другой, неизменно добиваясь со стороны своей жертвы признания, что эти уступки — заслуженное вознаграждение за очень важные услуги. Хрисовул императора Алексея I, которым открывается венецианская политика «напора» в пределы Византии и который стал своеобразным стандартом венецианских домогательств на почве Византийской империи, начинается с перечисления их заслуг: «Они, построив большое количество кораблей, явились под Эпидамн (Драч); они в помощь нам (императору) представили многочисленное войско морской пехоты (viri navi pugnantes); они победили своим флотом преступный вражеский флот».[1160] Все это более или менее близко к действительности, хотя, как мы видели, венецианцы защищали в этом случае также и свои собственные интересы. Но и хрисовул Иоанна Комнина, вынужденный разбойным нападением венецианского флота на владения Византии, также начинался с указания на заслуги Венеции перед империей: «Они, — говорилось здесь о венецианцах, — без колебаний и с готовностью сражались против врагов… да и в будущем снова обещают со своей готовностью сражаться за Романию»…, а «то, что они за последнее время наделали плохого (quae paulo ante ab eis male gesta sunt) император им простил и принял их обращение».[1161] Венецианские источники, конечно, идут еще далее и автор «Истории дожей венецианских» прямо говорит: «Венецианцы всегда были защитниками Романии».[1162]
«Всегдашние защитники Романии» за услуги, оказанные в борьбе против норманов, потребовали от императора Алексая признания за дожем титула «дукса Далмации и Хорватии», и добились этого.[1163] В 1082 г. последовал знаменитый хрисовул, создававший для венецианских купцов исключительное положение во владениях империи. В Константинополе Венеции был уступлен целый квартал со всеми лавками и мастерскими, которые здесь находились, и три морских причала в пределах этого квартала. Это была территория, тянувшаяся по южному берегу Золотого Рога в непосредственной близости от Босфора.[1164] Свобода торговли предоставлена была венецианцам на всем пространстве империи, причем как покупка, так и продажа товаров должны быть свободны от всякого обложения. Не довольствуясь этими общими формулировками, венецианцы настояли на перечислении всех важнейших портовых городов как в Европе, так и в Азии, и даже таких, которые в данное время не находились в распоряжении константинопольского императора.[1165] Здесь мы видим Родосто, Силиврию, Гераклею — города на Пропонтиде в непосредственной близости от Константинополя; Адрианополь и Абидос; многочисленные города и порты по побережью Эллады — Деметриаду, Афины, Фивы, Коринф, Навплию, Корон и Модон; гавани на Эпирском побережье — Драч, Авлону, Водуницу; некоторые острова, как Хиос; порты и города Сирии и Малой Азии — Селевкию с Антиохией[1166], Мамистру, Тарс, Аталию, Адану. Столь же пунктуальными были венецианские дипломаты и по части права их купцов не платить различных налогов, действительно многочисленных и разнообразных, с которыми торговому люду приходилось иметь дело на территории Византии: в договоре перечислены шесть различных налогов с прибавкой «и другие».[1167]
Одновременно, желая ущемить своих тогдашних конкурентов по торговле с Византией, амальфитанцев, венецианские дипломаты добились обложения в пользу св. Марка ежегодными взносами в три номисмы с каждого амальфитанского предприятия, — «льгота» в своем роде беспрецедентная в истории. Греческие чиновники, нарушители хрисовула, подлежали штрафу в 10 фунтов золота, т. е. в 720 перперов, и четырехкратному возмещению причиненного венецианским купцам ущерба. Высокие византийские титулы должны были украсить особу дожа и патриарха Градо: первый именуется протосевастом, второй — ипертимоном.[1168] Наконец, две церкви — одна в Константинополе, другая в Драче — были переданы венецианцам, причем, разумеется, с теми доходами, которые они получали.[1169] Чтобы понять значение этой последней уступки, надо принять во внимание тот религиозный антагонизм, который существовал в это время, после разрыва между восточной и западной церквами в 1054 г., между католическим и греческим духовенством, но Алексей не остановился и перед этой, несомненно крайне неприятной греческому духовенству уступкой.
По сравнению с грамотой царей Василия и Константина от конца X в., хрисовул императора Алексея, с точки зрения венецианских интересов, был огромным шагом вперед, с точки же зрения интересов империи, едва ли он может найти себе оправдание даже в том, почти безвыходном, положении, в котором она находилась в момент водворения на троне новой династии. Хрисовул наносил огромный ущерб финансам империи; он ставил торговлю собственных «ромейских» купцов в крайне невыгодное положение по сравнению с их западными конкурентами и должен был вызвать справедливое негодование в деловых византийских кругах против венецианских купцов. Выгоды, предоставлявшиеся этим документом Венеции, были настолько велики, что представители республики св. Марка целое столетие цепко будут держаться за дарованные им привилегии, добиваясь подтверждения их от всех новых императоров и перенеся обязанность такого подтверждения на их преемников, императоров Латинской империи.
