Два других исторических момента связаны, причем совсем не случайно, с городом «гробниц»[610] Хевроном. Когда в пасхальные праздники 1968 года группа новых израильских «первопроходцев» ворвалась в Хеврон, умеренный в своих планах и действиях [тогдашний] премьер-министр Леви Эшколь намеревался выпроводить их оттуда. Однако огнедышащий миф, дышавший ему в спину, и нарастающее общественное давление — из которого Игаль Алон и Моше Даян талантливо и цинично выковывали личный политический капитал — вынудили Эшколя согласиться на компромисс и одобрить строительство поселения Кирьят-Арба в непосредственной близости к арабскому городу[611]. Это решение прорвало плотину; Израиль начал неторопливо, но чрезвычайно последовательно «выходить из берегов».
Третий поворотный момент, предопределивший развитие всего поселенческого предприятия, наступил в 1994 году, сразу после бойни, устроенный израильско-американским врачом Барухом Гольдштейном (расстрелявшим из автомата 29 безоружных палестинцев, молившихся в мечети, занимающей часть «гробницы патриархов»). Глубочайшее общественное потрясение предоставило премьер-министру Ицхаку Рабину прекрасную возможность эвакуировать поселенцев из Хеврона, а может быть, и из Кирьят-Арбы. Такая эвакуация могла изменить ставшую привычной тенденцию постоянного роста поселений, освободить Израиль от бессмысленной оккупации Западного берега или хотя бы какой-то его части и существенно укрепить заинтересованные в мирном урегулировании круги палестинского общества. Однако миф о «земле праотцев» и страх перед общественными протестами опять вынудили склонявшегося к умеренности политического лидера опустить руки. Не следует забывать о том, что этот лауреат Нобелевской премии мира до последнего дня поддерживал создание и укрепление «оборонных» поселений; в период его пребывания у власти строительство в поселениях на Западном берегу продолжалось более или менее обычным образом. Ицхак Рабин был убит в 1995 году, невзирая на то что не решился эвакуировать ни одно, даже самое проблемное поселение[612].
Рабочая партия (в ее различных реинкарнациях), впервые потерявшая власть в Израиле в 1977 году, с трудом возвратившая ее в 1992 году, вновь потерявшая в 1996-м и вернувшая в 1999-м[613], вела себя по отношению к поселенческому предприятию на Западном берегу как корова, умоляющая, чтобы ее подоили. Она не только не лягала доярку, нередко использовавшую незаконные методы и средства, но и вручала ей, в конечном счете, все, чем располагала, с воодушевлением и с любовью. Согласно плану, разработанному «умеренным» левым правительством (плану Игаля Алона), следовало строить лишь «позитивные» поселения, то есть поселения, имеющие оборонную ценность, расположенные в основном в малонаселенных районах, прежде всего в «расширенной» долине Иордана, а также (ровно обратное!) новые плотные еврейские кварталы вокруг Восточного (арабского) Иерусалима, которые навсегда свяжут его с Западным.
Настоящая беда состояла в том, что деятельное и динамичное меньшинство влилось в это колониальное предприятие и увлекло за собой вечно колеблющиеся власти. Мы видели в начале этой главы, что небольшая национально-религиозная группа, присоединившаяся в 1897 году к сионистскому движению, не сомневалась в безграничной мощи бога и принципиальной слабости верующего в него еврея. Однако каждый очередной этап захвата земли усиливал ее святость и одновременно — ее значение в глазах верующих националистов. Замена абсолютной центральности бога сверхцентральностью земли, отказ от пассивного ожидания мессии в пользу активной земной деятельности, приближающей его приход, «пульсировали» в этих кругах задолго до 1967 года, однако они оставались маргинальными и отнюдь не господствовали в национально-религиозной политике. После военной победы они очень быстро завоевали партийные структуры внутри правящего политического лагеря[614].
Уже в Кфар Эцион в 1967 году и в еще большей степени — в Хевроне в 1968 году вскрылось существование авангарда совершенно нового сорта, начавшего навязывать сионистскому государству собственные взгляды на поселенческую политику и, главное, на ее темпы. Выпускники религиозных средних школ и националистических ешив, остававшиеся до сих пор на обочине израильской культуры, неожиданно стали героями дня. Если с самого начала XX века до конца 60-х годов поселенцами становились в основном секулярные социалисты-сионисты, с этого момента наиболее динамичная часть «завоевателей земель» куталась в талит[615] и носила на голове вязаную ермолку[616], нередко вышитую в национальном духе. Они заодно ненавидели и презирали «пацифистов-гуманистов», ставивших под сомнение божественное обетование страны, — примерно в той же степени, в какой их религиозные предки питали отвращение к современной национальной идее, сделавшей землю центром нового культа. Так родилось (в 1974 году) пионерское движение «Гуш эмуним» («Блок верующих»), благодаря которому поселенческая деятельность существенно расширилась и приобрела иной демографический размах.
Хотя это движение представляло лишь небольшое меньшинство израильского общества, ни одна политическая группа, ни одна сионистская партия не смогли противостоять его националистической риторике, основывавшейся на презумпции абсолютного, не подлежащего обсуждению права народа Израиля на его страну. Капитуляция всего сионистского лагеря перед требованиями этого меньшинства была совершенно естественной, если вспомнить идеологическое прошлое еврейского национализма, несмотря на то что она [эта капитуляция] радикально противоречила здравой логике «прибылей и убытков» — политической, дипломатической и экономической — функционирующего суверенного государства[617]. Увы, как уже было сказано, даже самые умеренные силы не смогли долго сопротивляться патриотической риторике, отстаивавшей еврейские территориально-национальные права.
После перехода власти к сионистской «правой» в 1977 году интенсивность поселенческой активности существенно возросла. Менахем Бегин, «уступивший» весь Синайский полуостров ради мирного договора с Египтом, делал одновременно все, что мог, чтобы продвинуть колонизацию Западного берега. С 1967 года, когда был создан Кфар Эцион, в ходе ползучей экспансии (она же — политика свершившихся фактов) здесь возникло более 150 поселений, городов и деревень — не считая множества форпостов[618]. Число израильтян, проживающих в этих поселениях, достигло к моменту написания этих строк полумиллиона. Не все они — обуреваемые идеологией колонизаторы, пытающиеся таким образом «освободить» Эрец Исраэль от иностранных захватчиков. Среди них немало поселенцев-меркантилистов, решивших приобрести виллу с куском земли в придачу почти задарма. Это, увы, еще не все. Качество системы образования, медицинских и социальных услуг в поселениях, получающих щедрые правительственные ассигнования, неизмеримо выше, чем в «малом» Израиле[619]. В то самое время как в «старом» Израиле «общество всеобщего благосостояния» развалилось и быстро уходит в прошлое, на «новых» территориях оно буквально расцветает[620]. Некоторые израильтяне даже приобретают здесь дома в расчете на то, что, если, «не дай бог», наступит мир и поселения будут эвакуированы, они получат (как не так давно жители Синая и Газы) щедрые государственные компенсации.
Подавляющее большинство поселений строится, как ни странно, руками местных арабских рабочих, тех самых, чья жизнь проходит под оккупационной властью. Днем они работают в поселениях, возводя, среди прочего, оборонительные сооружения и заборы, а затем, до наступления темноты, возвращаются в свои деревни. Вплоть до начала первой интифады[621] в конце 1987 года палестинцы в массовом порядке работали и в городах, киббуцах и мошавах, находящихся на территории суверенного Израиля. Сам того не заметив, сугубо по экономическим причинам, Израиль отказался от принципа «исключительно еврейского труда» и превратился в классическую «плантационную» колонию: подданные, лишенные суверенных и гражданских прав, мирные и покорные, работают на господ, обладающих этими правами и наделенных заодно благодетельными отеческими инстинктами. Это была реализация сладкой патерналистской мечты Моше Даяна, задумавшего и искусно построившего «просвещенную» оккупацию, продержавшуюся целых двадцать лет и приказавшую долго жить в 1987 году. Не исключено, что политика «мягкой» оккупации задержала палестинское восстание на целое десятилетие, а заодно и усыпила международное сообщество, сделала возможной ползучую колонизацию и в конечном счете привела к всеобщему бунту.
