По окраинам города проходила вторая позиция, включавшая каменные здания, опоясанные траншеями, баррикады, железобетонные огневые точки. Третья позиция охватывала центральную часть города, имея крепостные сооружения старой постройки. Подвалы больших кирпичных строений были связаны подземными ходами, а их вентиляционные окна приспособлены под амбразуры. Многие дома были заминированы, а на перекрестках размещены фугасы. Противовоздушная оборона крепости была возложена на 18-ю зенитную дивизию, имевшую на вооружении свыше 300 зенитных орудий.
Мартовская передышка была использована командованием гарнизона для проведения ряда организационных мероприятий, улучшения позиций, пополнения частей личным составом, накопления запасов. По возможности старались эвакуировать гражданское население, хотя судов для этого не хватало. Кроме того, после слухов о потоплении «Густлова» и «Штойбена» люди опасались садиться на крупные транспортные суда. Многие беженцы превратностям морского путешествия предпочли возврат из «бараков ожидания» в Пилдау и Пейзе обратно в свои жилища, где имелись еда, электричество и водоснабжение. В городе оставалось еще около 130 тысяч жителей, которые привлекались к оборонительным и ремонтным работам, производству военного снаряжения: «Все жили и трудились с одной мыслью — удержать Кёнигсберг до тех пор, пока крепость не выручат из блокады, как это нам все время обещали, или пока не придет освобождение в случае, если война окончится путем переговоров».
Командующий 3-м Белорусским фронтом решил «стремительными» встречными ударами 43-й и 50-й армий с севера и 11-й гвардейской армии с юга отрезать и разгромить гарнизон Кёнигсберга и к исходу третьего дня овладеть городом. Интересно, что первоначально, согласно плану, составленному штабом Баграмяна, главный удар в северном секторе должна была наносить 39-я армия, но маршал Василевский приказал совершить перегруппировку и поручить «почетную, но неимоверно трудную миссию» генералу Белобородову:
«Выслушав наши предложения по группировке сил, маршал неожиданно для меня предложил на направлении главного удара поставить 43-ю армию. Меня несколько удивило такое решение: ведь 39-я уже находилась на северо-западных подступах к Кёнигсбергу, а 43-ю нужно было перебрасывать с правого крыла фронта в центр. Я, естественно, выразил сомнение, обоснованна ли такая перегруппировка. Ведь 39-я армия хорошо проявила себя во всех предыдущих наступательных операциях. Об И. И. Людникове, насколько я знал, А. М. Василевский был самого высокого мнения. Так в чем же дело?
— При подготовке штурма, — разъяснил маршал, — мы должны учитывать малейшие психологические нюансы. Вы помните, что произошло девятнадцатого февраля?
Я понял, что Александр Михайлович напоминает о досадной неудаче 39-й армии, войска которой не смогли помешать гарнизону Кёнигсберга соединиться с группировкой войск на Земландском полуострове, и подтвердил:
— Да, конечно, помню.
— Думаю, что и в тридцать девятой эту неудачу не забыли. И конечно, нужно учесть, что доля неуверенности в своих боевых возможностях после этого в армии осталась. Войскам сорок третьей подобную неудачу, к счастью, пережить не пришлось. Вот почему я решил главную роль в штурме Кёнигсберга наряду с одиннадцатой гвардейской предоставить ей».
Генерал Ляш, рассказывая о февральской «неудаче» 39-й армии, утверждал, что, ворвавшись в спящий Метинген, русские слишком увлеклись «сбором трофеев». Советские историки категорически отрицали саму возможность совершения «воинами-освободителями» подобных деяний. Нынешнее поколение российских исследователей смело допускает, что подобные эксцессы кое-где, иногда могли иметь место, хотя для нашей армии это все-таки нетипичное явление: «Думается, что, находясь в стрессовой ситуации в глубине опасного прорыва в тыл врага, советские солдаты меньше всего думали о таком способе разрядки, как грабеж… Но что-то из покинутых домов наши, разумеется, брали: еду, какие-то вещи для оборудования и утепления спешно строящихся блиндажей, ценные мелочи. Точно так же поступили бы солдаты любой армии».
Нет, дело вовсе не в «ценных мелочах», перекочевавших из бюргерского буфета в солдатский «сидор», а в том, что истребительная война не прекращалась ни на миг. Кругом была вражеская земля, «земля злодеев», на которой плодились «нелюди» (ведь «мы знаем, что у немцев нет души», немцы — «это помесь баранов с попугаями»), из поколения в поколение только о том и мечтавшие, как бы поработить мирного и доверчивого славянина. Пришла пора держать ответ. «Советские воины настигли потомков «псов-рыцарей» в их гнусном разбойничьем вертепе, — пишет Баграмян, перечислив все исторические обиды, нанесенные ему «ненасытными пруссаками». — Неудивительно, что для нас было ненавистно само название этого края…»
«За страдания народа убей фашистского урода».
Германское командование, скрупулезно документировавшее все случаи нарушения международного права на немецкой территории и даже составившее список «вражеских военных преступников», в очередной раз убедилось, что «советские люди — строгие судьи»:
«В начале февраля 1945 г. советские войска неожиданно ворвались в западную часть Земланда, овладев большим числом населенных пунктов. Через несколько дней немцам удалось разбить и частично отбросить передовые силы и в ходе смелой наступательной операции крупного масштаба 19 и 20 февраля 1945 г. восстановить прерванную наземную и морскую связь с Кёнигсбергом.
Командование армейской группы «Земланд» и группы армий «Север» с помощью полиции провело расследования о судьбе населения на вновь освобожденной территории, результаты которых имеются, правда, лишь по нескольким населенным пунктам. Так, военнослужащие 271-го Особого Моторизованного батальона (стрелки-мотоциклисты) 39-й армии убили в Георгенвальде 4 гражданских лиц и бросили трупы в пламя подожженного имения. Офицеры и их красноармейцы жестоко оскверняли женщин и девочек. В Крагау военнослужащие 91-й гвардейской стрелковой дивизии изнасиловали и задушили двух молодых женщин, в Меденау военнослужащие 358-й стрелковой дивизии убили, по меньшей мере, 11 гражданских лиц. Здесь перед одним домом лежали трупы двух убитых женщин, маленького ребенка и грудного младенца. Двух пожилых мужчин и 14-летнего юношу забили, точно так же — двух женщин и двух девочек после изнасилования. Совершенно раздетое тело примерно 30-летней женщины имело колотые раны на груди, у нее был рассечен череп, она была изрешечена выстрелами. В Гросс-Ладткайме военнослужащие 91-й гвардейской стрелковой дивизии расстреляли 2 немецких военнопленных и 4 гражданских лиц, включая бургомистра и его жену. От их 18-летней дочери не осталось никаких следов. Однако был найден труп молодой девушки, которой после изнасилования отрезали груди и выкололи глаза.
Советская 91-я гвардейская стрелковая дивизия, прорвавшаяся через Тиренберг в район Краттлау — Гермау, 7 февраля 1945 г. была окружена и частично разбита в тяжелых боях. В захваченных ею населенных пунктах были установлены грубые нарушения международного права. В Тиренберге был убит 21 немецкий солдат, согнанные туда из приюта для военных инвалидов под Зоргенау. Элизабет Хомфельд была изнасилована и вместе со своим зятем убита выстрелами в голову — так же, как Минна Котгке, пытавшаяся воспротивиться изнасилованию, и сын арендатора имения священника Эрнст Трунц. Брошенной в сарай гранатой были убиты трое запертых там женщин и мужчина, а несколько человек тяжело ранены. В то же время советские офицеры и солдаты позднее признали в плену, что беспрерывно и «зверски» насиловали женщин и даже малолетних девочек. В Краттлау военнослужащие 275-го гвардейского стрелкового полка 91-й гвардейской стрелковой дивизии убили 6 мужчин и двух немецких солдат ударами штыка или выстрелами в голову. Всех женщин и девушек, включая 13-летних, беспрерывно насиловали, некоторых женщин «подвергали половому насилию по 6–8 солдат 5–8 раз в день». 3–4 самые молодые женщины были оставлены офицерам, которые после завершения преступного насилия передали их своим подчиненным. В Аннентале немецкие освободители нашли трупы двух женщин, которых осквернили (одну — на навозной куче) и затем задушили.
Детальные расследования удалось провести в Гермау, где как-никак располагались штаб 91-й гвардейской стрелковой дивизии и штаб с частями 275-го гвардейского стрелкового полка. В Гермау были обнаружены трупы 21 убитого — мужчин, женщин и детей. 11 человек не вынесли чудовищных пыток и сами покончили с собой. 15 немецких раненых убили, разбив им головы, а одному из них насильно затолкали в рот губную гармошку. Согласно заключению капитана медицинской службы д-ра Тольциена, одно женское тело имело следующие ранения: сквозной выстрел в голову, размозжение левой голени, широкая открытая резаная рана на внутренней стороне левой голени, большая открытая рана на внешней стороне левого бедра, нанесенные ножом. У другой женщины, как и у раздетой молодой девушки, был размозжен затылок. Убитыми были найдены супружеская пара Ретковских, супружеская чета Шпренгелей с 3 детьми, молодая женщина с 2 детьми и неизвестный поляк. В общей могиле лежали тела неизвестной беженки, Розы Тиль, урожденной Витте, и 21-летней польской девушки — все трое были жестоко убиты после изнасилования, далее тела двух местных кустарей, один из которых, мельник Магун, был застрелен, поскольку он пытался защитить от изнасилования свою малолетнюю дочь. У дороги Гермау — Пальмниккен (ныне Янтарный, Россия), возле 5-километрового указателя, были найдены две девочки. Обеим с близкого расстояния выстрелили в голову, у одной были выколоты глаза. Женское население Гермау, около 400 женщин и девушек, по приказу командира 91-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Кожанова было заперто в церкви, якобы (так, во всяком случае, утверждал военнопленный майор Костиков) чтобы уберечь их от бесчинств. Тем не менее советские офицеры и солдаты ворвались в церковь и на хорах вели «массовые изнасилования». И в окружающих домах в последующие дни женщин беспрерывно насиловали, в основном офицеры, молодых девушек — до 22 раз за ночь; офицер и несколько красноармейцев 8 раз изнасиловали в церковной колокольне 13-летнюю Еву Линк на глазах отчаявшейся матери, которую затем постигла та же участь.
