Синедрион превратился в центральную консисторию, а раввинам наравне с католическим и лютеранским духовенством было назначено содержание от казны.
В результате еврейской реформы Наполеона во Франции возникла иудейская лжеиерархия из раввинов, которые, получив права государственных должностных лиц, могли более, чем прежде, препятствовать слиянию евреев с французами. Но ошибка, сделанная Наполеоном в предоставлении раввинам прав государственных чиновников в связи с равноправностью евреев, имела важные последствия не для одной Франции, а для всех христиан.[296]
По образцу французских консисторий подобные учреждения создаются по всей Европе. Власти христианских стран своими руками объединяют раввинов для «дружного и властного влияния на еврейское стадо». Иудейские консистории начинают бурную пропаганду иудаизма среди евреев, частично отошедших от религии предков, организуют раввинские училища и духовные семинарии для воспитания молодежи в духе талмудического иудаизма.
Повсюду создаются местные и всемирные союзы (братства) для объединения иудеев в борьбе за свои национальные интересы. В середине XIX века ранее тайная верхушка иудаистского айсберга выходит из тени и начинает открыто возвышаться над христианским миром. В 1860 году создается «Всемирный еврейский союз», руководитель которого А. Кремье почти открыто сформулировал преступные цели иудеев. «Мы, — заявлял Кремье, — имеем не сограждан, а лишь религиозных последователей. Наша национальность — религия отцов наших, другой национальности мы не признаем никакой... Вера предков — наш единственный патриотизм. Мы обитаем в чуждых землях, по, невзирая на эти наши внешние национальности, остаемся и останемся евреями, одним-единственным народом... Израильтяне, хотя и рассеянные по всем краям земного шара, пребывайте всегда как члены избранного народа!.. Только еврейство представляет собой религиозную и политическую истину!
Мы не можем интересоваться переменчивыми интересами чуждых стран, в которых обитаем, пока наши собственные нравственные и материальные интересы будут в опасности. Не раньше станет еврей другом христианина и мусульманина, как в то лишь время, когда свет израильской веры будет светиться повсюду... В наступивший к тому день еврейское учение наполнит весь мир!
Евреи всего мира, придите и внемлите этот призыв наш, окажите нам ваше содействие, ибо дело велико и свято, а успех обеспечен. Христианская Церковь, наш вековой враг, лежит уже пораженная в голову. Каждый день будет расширяться сеть, распростертая по земному шару Израилем, и священные пророчества наших книг исполнятся: настанет пора, когда Иерусалим сделается домом молитвы для всех народов, когда знамя еврейского единобожия будет развеваться в отдаленнейших концах земли... Пользуйтесь же всеми обстоятельствами! Наше могущество велико, учитесь же употреблять его в дело. Чего нам страшиться? Недалек день, когда все богатства земли будут исключительно принадлежать евреям!»[297]
Усиление позиций иудаизма в XIX веке происходило вопреки предостережениям самых выдающихся христианских мыслителей того времени, призывавших европейские правительства ограничить распространение расистской, изуверской идеологии Талмуда и власть ее лидеров в Европе. Труды многих европейских мыслителей содержат прямо-таки уничтожающие характеристики еврейства.
«Евреи всегда были прямым исчадием ада, летописи которого преисполнены вопиющими и отвратительными злодеяниями. Не оставив ни одного памятника в области науки или искусств, они запятнали себя упорным стремлением к варварству, когда бывали независимыми, и к фарисейской теократии, когда бывали порабощенными» (Ш. Фурье).
«Простые народы Европы стали добровольными рабами еврейского лихоимства... Еврейский народ был и остается в Европе азиатским народом, чуждым нашему континенту, подчиненным древнему закону, полученному им в чуждом нам климате, — закону, от которого он, по собственному признанию, не может освободиться... Им правит закон, чуждый и враждебный всем другим народам Еврейский народ — народ, чуждый нашей части света и навсегда останется таковым» (И.-Г. Гердер).
<Министерство, где правит еврей, дом, в котором он держит ключи от денежного сундука и хозяйства, администрация или интендантство, где какой-нибудь отдел вверен евреям, университет, где евреи терпимы хотя бы как факторы или как заимодавцы денег студентам, являются, без всякого сомнения, такими же Понтийскими болотами, которые необходимо осушить... Народ «божий» является паразитом на теле других народов, горше всякой проказы на свете >(И.-Г. Гердер).
«Увы, по сие время живет Израиль паразитом на счет других народов и не на своей, а на их земле» (А. Шопенгауэр).
<По какому же праву золотой паук (т.е. еврей) высасывает все и вся. Как только яйцо снесено, еврейство проглатывает его. Едва копилка наполнилась, «избранный» народ взламывает ее. Не успел вздуться шерстяной кошелек, как сыны Иуды уже опорожнили его>(Э. Дрюмон).
Объясняя неприязнь, а подчас и вражду к евреям со стороны других народов, Гегель указывал на граничащую с фанатизмом настырность этого племени жить в чужом монастыре по своему уставу, многие положения которого шли вразрез с нормами христианской морали и этики. К евреям будут так относиться и впредь, предсказывал философ, до тех пор, пока они не перестанут мерить мир по своему, талмудическому аршину. Только тогда перед ними откроется возможность воспринимать мир во всей его красе и многообразии.
Л. Фейербах, проведя сравнительный анализ иудаизма и Христианства, пришел к выводу, что религиозное сознание еврея «ограничено рамками его особого, племенного интереса, в то время когда христианин освободил себя от этого ограничения». «Израильтянин возводит свои племенные нужды в мировой закон, в то время как христианин абсолютизирует общечеловеческие чувства».
Иудаист, писал Фейербах, ощущает мир, исходя из практических соображений. Из природы он делает «презренного вассала своего эгоистичного интереса, своего практичного эгоизма». Еврей поддерживает связь с природой через свой пищеварительный тракт, У него чисто «пищевое восприятие теологии», а принятие пищи — «наиболее торжественный акт посвящения в свою религию». Бог евреев — это эгоизм, который «укрепляет сцепление между ними, заставляет человека концентрировать внимание на самом себе, добавляет жизненную силу». Но с теоретических позиций иудаист «узок и слаб», поскольку безразлично относится ко всему, что не входит в сферу его узкокорыстных интересов.
Но наиболее радикальной критике иудаизм подвергался со стороны младогегельянца Б. Бауэра. Он сумел доказать несовместимость иудаизма и Христианства в государстве, большинство населения которого ни душой, ни телом не желало воспринимать человеконенавистническую религию с ее ритуальными отправлениями. Бауэр доказал, что еврейство противостоит подлинному прогрессу, тормозит ход истории.
Э. Кант видел в иудаизме не религию, а скорее общность родственных индивидов, сходных групп, объединенных религиозными законами. Отсутствие в законах Моисея каких-либо ссылок на бессмертие души, их общая подчиненность политическим задачам и целям отнюдь не свидетельствовали о их религиозности. Политизированным произведением представлялся Канту и Талмуд, который толковал часто с противоположных позиций Пятикнижие. В связи с этим решение «еврейского вопроса» философ видел в отказе от этих законов, создании еврейской церкви в полном соответствии с заповедями Евангелия. Только в этом случае «жестоковыйный», «буйный», «необузданный» народ может эмансипироваться и влиться в семью цивилизованных народов. «Легкое удушение иудаизма» — вот рациональное решение «еврейского вопроса».
Наиболее последовательным и глубоким критиком иудаизма был К. Маркс. По его мнению, иудаизм носит тотально негативный характер. Если Христианство возвышает каждого человека до «высшего существа», то иудаизм унижает и принижает его. Еврейство отмечено отчетливыми антиобщественными характеристиками. Что до христиан, то они, напротив, излишне великодушны, чересчур много уделяют времени духовному совершенству, которого вряд ли можно достичь без устранения всех грубостей и жестокостей, которые порождает мир практицизма, эгоизма, своекорыстия. Живучесть еврея не в его религии, а в его эгоизме и практицизме. Еврей, таким образом, является следствием исторического развития, к которому, однако, в его позитивных аспектах он не причастен. Расположившись на обочине истории, он был всегда готов поживиться за счет других народов. Даже в своем собственном продвижении вперед он зависим от доброй воли неевреев. «Еврейство не могло создать никакого нового мира, оно могло вовлекать в круг своей деятельности новые, образующие миры и мировые отношения, потому что практическая потребность, сутью которой является своекорыстие, ведет себя пассивно и не может произвольно расширяться; она расширяется лишь в результате дальнейшего развития общественных условий». Еврейству тем не менее с помощью своего «мирского бога» удалось не только вклиниться в ход истории, но и сыграть в ней роковую роль.
