Выше я несколько раз упомянул, и еще придется не раз упомянуть исключительную ненависть имп. Николая I к старообрядчеству и старообрядцам. «При Николае I даже переход евреев в старообрядчество рассматривался чуть ли не как политическое преступление, и старообрядческие миссионеры, "соблазнившие" евреев в старую веру, были наказаны, а самим евреям было предложено из старообрядчества перейти в православие» [25, с.368]. Приведу выразительную сцену из его жизни и жизни большого старообрядческого поселка под Черниговом, записанную вполне, как мне кажется, объективным мемуаристом.
«В мае месяце 1845 года жителям старообрядческаго посада Добрянки, черниговской губернии городницкаго уезда — сделалось известным, что Государь Император Николай Павлович, проездом из Киева, будет в Добрянке. <…> Добрянцы старались приготовиться к встрече своего Царя, сколько им внушала любовь и преданность к помазаннику Божию, и сколько дозволяли средства и возможность к исполнению похвальнаго своего желания. Когда сделалось им известно время проезда Его Величества через их посад, они позаботились с главной улицы все лишнее убрать, улицу вымести и в назначенный день проезда усыпали ее песком, а сами жители посада от стараго до малаго все оделись в праздничное лучшее платье, как мущины, так и женщины, и день этот был для них великим праздником.
Представители посада и члены ратуши оделись в мундиры и из среды себя избрали почетнейшаго из всего общества своего семидесятилетняго старца Григория Полянскаго с седой бородой и волосами на голове, для встречи Государя с хлебом и солью от посада. Почтенный старец Полянский, с двумя ассистентами по сторонам, также из стариков старообрядцев Добрянки, с благоговением, соединенным со страхом, ожидали Его Величество у станционнаго дома.
Вдруг из-за клубов пыли показался царский поезд, — и коляска Государя Императора мгновенно очутилась у крыльца станции. Местный исправник подвел старца Полянскаго к царской коляске и доложил Государю о желании старообрядцев поднести Царю своему русскую хлеб-соль. Государь быстро встал в коляске и, смотря на старика, спросил его, — что это такое? Представитель Добрянки отвечал — "Ваше Величество! Жители посада, Ваши верноподданные, осмеливаются встретить Вас хлебом-солью и нижайше просят Ваше Величество осчастливить их принять хлеб-соль". Государь, возвысив голос, громко сказал:- "не хочу я вашего хлеба-соли, вы не верноподданные мои! Вы не ходите в церковь Богу молиться".
Старик оробев, изменился в лице, но, собравшись с духом, со страхом сказал: — "Государь! Где же нам и молиться Богу, как не в церкви, и мы все ходим в церковь!" — "Вздор! Отвечал Император, вздор!" и потом, указывая в ту сторону, где виднелись их старообрядческие церкви, продолжал: — "неужели это церковь? Это не церковь, а сборище вольницы; бывшие попы ваши дезертиры, нарушители — клятвы, изменники своих обязанностей. Забыть, забыть и не думать об них! Я вольничать вам не позволю! Я выстрою вам церковь, и приеду Богу молиться, и когда вы пойдете в нее и будете со Мною молиться, тогда я и приму от вас хлеб-соль: слышите ли, вольничать не позволю".
Говоря это и подняв руку, Государь строго грозил старообрядцам своим державным перстом.
Как громом поражены были все старообрядцы словами Государя и, несколько времени, как скрылась его коляска из виду, они стояли как ошеломленные, не зная, что им делать. <…>
В мрачном унынии разбрелись по домам старообрядцы, чувствуя себя подавленными тяжестию царскаго гнева…Беднаго старца Полянскаго, на пути к дому должен был поддерживать исправник; у него едва двигались ноги по земле. Возвратившись домой, старик слег в постель. Напрасно слобожане уговаривали его выпить чашку чаю, он не мог. <…>
Исправник, встретивший губернатора, тот час же отправился к Полянскому, и в утешение старику говорил, что губернатор сам непременно посетит его, при чем с участием спрашивал старика, как он провел ночь, покойно ли? Полянский отвечал: — "помилуй батюшка, где спать! Какой тут сон! Как только закроешь глаза, в туж минуту так и видишь, — как наяву; грозит тебе палец Государя, и палец то такой великий и страшный".
Больной все больше и больше хирел после страха царскаго и никуда уже не выходил со двора. В августе приехал в Добрянку военный генерал губернатор князь Николай Андреевич Долгорукий. Ему приготовлена была квартира в доме Полянскаго; но князь приказал все, что приготовлено для него, перенести в другой дом, за то, что Полянский и сам не согласился и других своим примером удерживал от согласия на принятие законнаго священника. Это последнее обстоятельство, так подействовало на семидесятилетняго больнаго старика, что он на другой же день умер.
Грозный палец Государя, не одному Полянскому виделся потом долго во сне, но и многим другим.
Неожиданное старообрядцами такое грозное и безотрадное для них гневное расположение Государя Императора вызвано было самими же старообрядцами. С самаго начала своего царствования, он не переставал заботиться и принимать разные меры и способы к вразумлению их и обращению к св. церкви. По Его Высочайшей воле, командируемы были Святейшим Синодом в разные места миссионеры и устроивались единоверческия церкви. Но когда меры эти мало соответствовали ожиданиям Государя, то он в 1838 году Высочайше повелел, отобрать всех беглых священников где б они ни были при церквах ли, или часовнях у старообрядцев, и всех их возвратить в те епархии, из коих они самовольно отлучились; — церкви же их закрыть и звон уничтожить. — Высочайшая воля эта со всею строгостию была исполнена.
<Через несколько дней после описанных событий имп. Николай Павлович говорил мемуаристу: > "Гражданское начальство находит свои выгоды в существовании раскола. <…> Чтобы с пользою действовать на раскол <,> должно неослабно, и всеми возможными средствами, действовать на богачей раскольников. Если найдутся между ними упорные, против таких можно употребить свои меры: ведь больной зуб выдергивают же вон".
<Черниговский губернатор "употребил свои меры" для преодоления упорства старообрядцев:> Из Добрянки взято в Чернигов и содержится под присмотром полиции 36 человек самых упорных, из Климовой 26, из Митьковки 16 человек <…>. Сильно затрудняют меня, говорил губернатор, эти арестанты. <…Мемуарист продолжает:> Чиновники губернаторские, значит, подумал я, понимали свое дело хорошо и выслали в Чернигов лишь беззащитных бедняков…Мне стало душевно жаль безвинных и несчастных страдальцев, у которых может быть всего три четыре десятины было посеяно хлеба, да и тот пропадал в поле несжатым…<То есть, имп. Николай Павлович приказал арестовывать богатых старообрядцев, но они откупились>.
<…Далее мемуарист уговаривает старообрядцев присоединиться к единоверию:> Священники ваши, продолжал я, не будут в постоянном страхе от местной гражданской власти, которая, когда ей вздумается теперь, арестует ваших священников, заставляя и их и вас дорогонько отплачиваться от ареста. <…> <Еще спустя несколько месяцев> Его Величество, увидев князя Долгорукова, обратился к нему с вопросом.
— А что, князь, Добрянцы будут ходить в церковь Богу молиться?
— Будут, Ваше Величество, отвечал князь. Впрочем вчера приходили ко мне девять человек добрянцев объявить, что они не будут ходить в церковь. Что прикажете с ними сделать, Ваше Величество?
Прислать их ко мне в Чугуев, отвечал Государь. <…> Исправник распоряжался отсылкою в Чугуев девяти человек. <…> Семейства их, родные и знакомые сошлись на проводы, и провожали их по главной улице вдоль всего посада с воплем и рыданием. <…>
Все смотрели на них, как на исповедников и мучеников веры ради; всякий старался облобызать их, и призывал на них помощь Божию, чтобы они могли с радостию перенести Христа ради разлучение со своими семействами, благодушно претерпеть страдания за веру и сподобиться мученических венцев. Эта картина возмутила весь посад» [79, с. 3–7, 22, 36–46, 53, 77, 87].
Начавшись с сожжения единственного среди оппозиционеров епископа, реформа продолжалась с нарастающей в течение всей второй половины XVII в. жестокостью. Собор 1666–1667 гг. одобрил к печати книгу иером. Симеона Полоцкого «Жезл правления, утверждения, наказания и казнения на правительство мысленнаго стада православно-российския церкве», содержащую оправдание как нового обряда, так и казней смертью защитников старого обряда.
(«Сочинения Полоцкаго не показывают в нем большой учености; он вовсе не знал по гречески; Епифаний Славинецкий не долюбливал его, как часто не любят добросовестные труженики науки верхоглядов, и когда Симеон набивался к нему в сотрудники по исправлению книг, Епифаний отделался от Симеона. <…> Зато, не успевши приобресть значения у строгаго ученаго, Симеон поспевал везде и прославлялся как защитник православия против раскола, как богослов, как проповедник, как стихотворец. Замечательнаго таланта у него не было ни на одно из этих призваний» [113, с. 397]).
