Верденская операция, как ее планировал Фалькенгайн, Должна была "опустошить" французскую армию и выбить из рук Великобритании ее "лучший меч". Однако наступил июнь, битва продолжалась уже шесть месяцев, но ни одна из этих целей не была достигнута, и по мере того как уверенность в их достижении падала, таяло доверие к Фалькенгайну как главнокомандующему. Несмотря на достоинства его личности и интеллект, представительность, честность, решительность, самоуверенность, доходящую до надменности, и доказанность его способностей в качестве штабного офицера и военного министра, он пострадал от того, что общественное мнение связывало его имя скорее с поражением, чем с победой. Ответственность за провал плана Шлиффена — весьма серьезная, хотя причиной провала были недостатки самого плана, — и за оборону на Западном фронте, хотя она, по сути дела, в обоих случаях лежала на Мольтке, — там не менее была возложена практически полностью на Фалькенгайна как на непосредственного подчиненного Мольтке. Победы на Восточном фронте, Таниенберг и даже Горлице — Тарнув считались достижениями Гинденбурга и его "альтер эго" Людендорфа. Сотрудничество Фалькенгайна с начальником австрийского Генерального штаба Конрадом фон Хетцендорфом привело к тому, что он теперь разделял вину последнего за то, что австро-венгерская армия показала себя не лучшим образом в сражениях с сербами и русскими и даже за вступление Италии в войну, поскольку Италией при этом руководили антиавстрийские настроения. Единственной инициативой, бывшей его собственной и за которую он мог получить кредит доверия, увенчайся она успехом, был Верден, к середине лета явно ставший ужасным поражением. Уже перед мощной бомбардировкой, предварившей начало англо-французского наступления на Сомме, влияние Фалькенгайна на высшее командование ослабевало. Звезда его величия уже перешла к восточному титану, Гинденбургу, которому предстояло сменить его в августе.
Сражение на Сомме стало взлетом еще одного генерала, Дугласа Хэйга. Джон Френч, "маленький фельдмаршал", который привел войска BEF во Францию, был подавлен истощением сил своей любимой регулярной армии, армии старых сподвижников славных дней бурской войны, восторженных молодых кавалеристов, с которыми он начал свое восхождение, энергичных сэндхерстских младших офицеров, поколения славных, исполненных чувства долга полковников и майоров, которые охотились вместе с ним на просторах африканского вельда и в охотничьих угодьях. Гибель столь многих из них — к ноябрю 1914 года только на семь первоначально имевшихся пехотных дивизий пришлось 90 тысяч погибших, что составляло даже больше 100 процентов мобилизованных, — причиняла ему боль, и он усиливал свои страдания посещениями госпиталей и разговорами с ранеными. "Ужасно печально и так трогательно видеть, как милы, бодры и терпеливы мои дорогие друзья… Как я все это ненавижу… эту ужасную печаль и депрессию".
Наступление на Сомме — карта.
Френч не был создан для современной войны или политики национального конфликта. Он не мог чувствовать солдат, бывших гражданских, шагавших вперед сотнями тысяч, как он инстинктивно чувствовал исчезающих людей старой армии, которых он знал молодым офицером. Он также не мог играть в министерские игры, к которым привыкли его коллеги по военному кабинету и более молодые подчиненные. Дуглас Хэйг, командующий Первой армией BEF, был не так прост в отношениях с сильными мира сего, особенно со двором. Он стремительно женился на королевской фрейлине после кратчайшего периода знакомства и принял приглашение к частной переписке с королем Георгом V вскоре после того, как на Западном фронте снова возникла тупиковая ситуация. Прочие в иерархии BEF к концу 1915 года разделяли уверенность, что Френч доказал свою неспособность оставаться на посту главнокомандующего, и эти взгляды сделались известны правительству. Но именно Хэйг вонзил кинжал. Во время визита короля во Францию в конце октября Хэйг напрямую сообщил ему, что Френч является "источником слабости армии, и никто более не может испытывать к нему доверие". Это действительно было так, но Хэйгу было бы лучше не добавлять, что он сам был готов выполнить свой долг при любой возможности. "Любая возможность" явно означала ситуацию, когда он станет преемником Френча. После консультаций между королем, премьер-министром и Китченером, который в это время еще занимал пост государственного военного секретаря — несмотря на то, что доверие к нему уже пошатнулось, — Хэйг занял пост главнокомандующего 16 декабря 1915 года.
Если даже современники с трудом понимали Хэйга, то сегодня его личность стала настоящей загадкой. Успешными генералами Первой Мировой войны были те, кто не сломался и не впал в пессимизм, когда им выпала тяжкая участь иметь дело с цифрами потерь. Некоторые, однако, умудрялись сочетать изворотливость ума с яркими человеческими чертами: невозмутимость Жоффра, степенность Гинденбурга, пламенность Фоша, уверенность Кемаля. Хэйг же ни в манере поведения на публике, ни в личных дневниках не касался свойственных человеку переживаний, проявлявшихся в прошлом или настоящем, ничем не компенсируя свою отчужденность и избегая какого бы то ни было обычного общения. Казалось, что он двигался среди ужасов Первой Мировой войны, ведомый каким-то внутренним голосом, изрекавшим ему высшую цель и его собственную судьбу. Как мы теперь знаем, это было не просто впечатлением. Хэйг одновременно с энтузиазмом практиковал спиритизм и был приверженцем традиционной религии. Еще будучи молодым офицером, он принимал участие в спиритическом сеансе, в ходе которого медиум вызывал по его просьбе дух Наполеона. Занимая пост главнокомандующего, он находился под влиянием пресвитерианского священника, чьи проповеди укрепили в нем веру в то, что он напрямую общается с Богом и играет главную роль в осуществлении божественного замысла в этом мире. Хэйг был убежден, что его простую религию разделяют и его солдаты, и она вдохновляет их, вселяя готовность переносить опасность и страдания, бывшие их долей на войне, которой он управлял.
Невзирая на свои странности, Хэйг оставался знающим свое дело военным, превосходящим Френча по всем аспектам военной практики, и его мастерство нигде не проявилось в такой степени, как при подготовке операции на Сомме. Это поле битвы, возвышенное и пустынное, не оспаривалось с первых дней войны. Со своей стороны, немцы воспользовались отсутствием каких-либо военных Действий в этом районе с 1914 года, чтобы создать одну из самых сильно укрепленных позиций на всей протяженности Западного фронта. Твердая, сухая меловая порода легко разбивалась взрывами, и им удавалось строить блиндажи глубиной до десяти метров, непроницаемые для артогня, оборудованные для того, чтобы выдерживать осаду, и связанные с тылом заглубленным телефонным кабелем и глубокими коммуникационными траншеями. На поверхности соорудили сеть пулеметных точек, со всех сторон перекрывавших подступы с безлесных низин, э по границе их огневой зоны окопы защищали плотные заграждения из колючей проволоки. У немцев было достаточно времени, чтобы все это построить. Из полудюжины дивизий, базировавшихся в секторе Соммы, 52-я находилась здесь с апреля 1915 года, 12-я — с октября, а 26-я и 28-я резервные — с сентября 1914 года. Сооружая эти укрепления, они заботились о собственной безопасности. По другую сторону нейтральной полосы с 1914 года мало что было сделано. Французы, удерживавшие этот сектор до тех пор, пока в августе участок фронта, контролируемый англичанами, не расширился на юг, считали его "спокойной территорией". Оборону держали силами артиллерии и небольшого количества пехоты. Британцы были настроены более агрессивно. Когда Хэйг принял командование, инфраструктура не была рассчитана на крупное наступление. Под его руководством территория позади Соммы, от маленького торгового городка Альбера до столицы департамента Амьена, расположенного в сорока километрах позади него, была превращена в колоссальный военный лагерь. Территория была прорезана новыми дорогами, ведущими к передовым позициям, усеяна складами боеприпасов, огневыми точками и лагерями солдат, которым предстояло идти в атаку. Как специалист по военной технике Хэйг не мог ошибиться. Ему оставалось доказать свой талант тактика.
Армия, собранная на Сомме, не сомневалась ни в высшем командовании, ни в себе самой. Эту новую Четвертую армию образовали 20 дивизий под командованием генерала сэра Генри Ролинсона. Большинство из них впервые принимали участие в боевых действиях. Небольшую часть составляли старые резервные формирования — 4-я, 7-я, 8-я, и 29-я дивизии, сильно изменившиеся после тяжелых испытаний в первоначальном составе BEF и Галлиполи. Еще четыре принадлежали к числу территориальных: 46-я, 56-я, 48-я и 49-я дивизии, которые находились во Франции с весны 1915 года. Остаток составляли "китченеровские" формирования гражданских добровольцев, в основном организованные вокруг батальонов "товарищей" и "приятелей", для которых сражение на Сомме должно было стать боевым крещением. Всего насчитывалось десять этих "китченеровских" дивизий, старшая из которых — 9-я Шотландская — прибыла во Францию в мае 1915 года, а 34-я — только в январе 1916-го. Возможно, самой необычной среди них была 36-я (oльстерская) дивизия, полностью одетая в униформу цвета хаки oльстерских добровольческих сил (ирландских протестантов), находящихся в оппозиции к партии Ирландского самоуправления, которые в первые же дни войны совместно записывались в добровольцы. Впрочем, ольстерцы отличались от остальных своих "китченеровских" товарищей только довоенным опытом военной подготовки. С обстановкой реального сражения они были знакомы не лучше прочих. Пехотные батальоны были совершенно неопытны. Хуже было то, что это же можно было сказать и про расчеты батарей артиллерии поддержки, от точности стрельбы которой и быстроты смены цели зависел успех предстоящего наступления.
