Притом, что все государства спешно реформировали и расширяли свои армии, чтобы оказывать сопротивление французским батальонам, масштаб военных действий изменился до неузнаваемости. В 1812 г. Наполеон вторгся в Россию с армией численностью не менее, чем 600 тыс. человек, что почти в 3 раза превосходило численность войск, когда-либо сосредоточенных на одном театре войны за всю прежнюю историю. Самое большое сражение того времени произошло под Лейпцигом в октябре 1813 г.; если бы его уже не окрестили Битвой народов, то оно могло бы заслужить титул Матери всех битв. Общее число участников сражения составляло 460 тыс. человек, 180 тыс. из которых были французы, остальные — пруссаки, русские и австрийцы (а также небольшое количество пришедших на подмогу шведов). Действительно, масштаб военных действий теперь был настолько велик, что стало невозможно собрать все войска в одном месте одновременно. Если раньше практически все битвы, с начала истории до того времени, длились один день, то сражение при Лейпциге продолжалось три дня. Оно состояло из трех отдельных боев, происходивших одновременно, а сам Наполеон носился от одного к другому, но не мог одновременно контролировать все[630].
В период с 1815 по 1866 г. между современными армиями не произошло ни одной столь же крупной битвы, но все имевшие место сражения были столь же кровопролитными с учетом масштаба[631]. Это был период Реставрации и Реакции. Основной его характеристикой было то, что от Москвы до Берлина, от Вены до Парижа коронованные особы, занимавшие разные троны, боялись собственных подданных больше, чем друг друга. Поэтому появилась тенденция комплектовать армии так, чтобы в них было меньше представителей народа. Франция и большинство других стран отказались от военного призыва, хотя и не полностью, причем таким образом, чтобы у постоянной армии мирного времени имелись значительные резервы на случай войны[632]. Самым важным направлением использования армия было не ведение межгосударственных войн, а предотвращение революции. Пословица того времени гласила: gegen Demokraten hilfen nur Soldaten («солдаты — единственное лекарство от демократов»). Так, французские войска оказали помощь испанскому правительству, столкнувшемуся с чередой гражданских конфликтов, известных как Карлистские войны. В 1830–1831 гг. прусская наблюдательная армия помогла русским подавить восстание поляков в Варшаве, В 1848–1849 гг. французские войска спасли папу римского, положив конец Римской республике Маццини, австрийские войска применили артиллерийский обстрел, чтобы отвоевать собственную столицу, а прусские войска были направлены в государство Баден на юго-западе Германии, чтобы изгнать оттуда революционеров. Кульминация наступила в мае 1849 г., когда русские войска по приглашению венского правительства вошли в Венгрию, чтобы подавить революцию. Эту же операцию им пришлось повторить в Варшаве 15 лет спустя.
Если масштабы военных действий были ограничены в этой ситуации, напоминающей скороварку под давлением, то военные технологии процветали, как никогда. Здесь не место углубленно рассматривать вопрос о природе научной революции и пришедшей вскоре вслед за ней промышленной революции. Достаточно сказать, что до появления института государства примерно в середине XVII в. не существовало ни одного вида оружия, дальнобойность которого превышала бы расстояние в полмили, а скорость перемещения — лошадиный галоп; что касается морской войны, то самые большие корабли все еще делались из дерева, и их грузоподъемность не превышала 500–600 тонн. Учитывая тот факт, что военно-технический прогресс, — включающий, в первую очередь, изобретение пороха, начался за несколько веков до того, как на сцене появилось государство, было бы несправедливо считать, что появление государства явилось стало развития военной техники, тем более совершенно неясно, действительно ли военные технологии служили локомотивом технического прогресса (как считали Троцкий и др.) или же, напротив, оружие и системы вооружений просто являлись результатом технического прогресса в целом[633].
Даже с учетом всего этого, факт остается фактом, что современные средства уничтожения и поражения никогда не стали бы возможными, если бы не существовало государств, их министерств обороны (которые до 1945 г. назывались военными министерствами) и регулярных армий в униформе, управляемых бюрократическими методами[634]. Вооруженные силы большинства политических организаций прошлого были недостаточно организованы, носили в значительной степени временный характер и поэтому не могли предоставить достаточное поле для военно-технического прогресса. Особенно верно это было в отношении феодальных ополчений и наемных войск в Европе и в других странах. Первые были воинами лишь «по совместительству» и, если не были заняты охотой и тому подобными аристократическими забавами, большую часть своего времени тратили на управление своими имениями. Вторые либо вели кочевую жизнь, переходя от одного нанимателя к другому, либо просто отправлялись домой каждый раз, когда заканчивалась война. Однако почти то же самое можно сказать о постоянных армиях, созданных в ряде империй, о которых говорилось в главе 1 этой книги. Немногие из них действительно можно было считать профессиональными вооруженными силами в современном смысле этого слова, учитывая тот факт, что командный состав часто выбирался не столько за военные способности, сколько по признаку лояльности.
Как только современное государство начало создавать регулярные, постоянные армию и флот, ситуация изменилась. В гораздо большей степени, чем их предшественники, такие вооруженные силы обеспечивали существование постоянного рынка оружия и оружейных систем. Уже к концу XVII в. флот являлся самым крупным работодателем (а также самым крупным потребителем товаров и услуг) во всей британской экономике[635]; спрос на униформу, возникший благодаря вооруженным силам Людовика XIV, был так велик, что привел к изобретению первых простейших машин для пришивания пуговиц на ткань[636]. Практически впервые в истории появились вооруженные силы, которые получали свой доход исключительно от государства и которые, даже если и ненавидели существующего правителя, редко устраивали заговоры против самого государства. Поскольку они все больше исключались из участия в политической жизни, постепенно лишались остальных функций, таких как поддержание общественного порядка, и целенаправленно отделялись от гражданского общества, в конечном счете они получили беспрецедентную свободу для того, чтобы полностью посвятить себя изобретению новых и более действенных способов убивать и уничтожать себе подобных.
Когда растущий профессионализм соединился с промышленной революцией, начавшейся в Великобритании и распространившейся за ее пределы, это не могло не привести к взрывообразному развитию. Вооруженные пушками, сделанными по новой системе Грибоваля, войска Наполеона моментально расправились бы с армией Фридриха каких-нибудь 30 или 40 лет назад; но каким бы ни был прогресс, имевший место в период с 1760 по 1815 г. он по идет ни в какое сравнение с теми изменениями, которые стали происходить одно за другим начиная с 1830 г. Вначале появились капсюли, в результате чего стал не нужен кремень для высекания искры и поджигания пороха. Затем заряжающиеся с дула мушкеты, которые, если не считать замены деревянных шомполов железными, не претерпели почти никаких изменений с Бленхейма до Ватерлоо, были заменены на казнозарядные нарезные ружья, скорострельность которых в 3–6 раз превышала скорострельность мушкетов и которые обладали большей дальнобойностью. К тому же после проведения некоторых испытаний выяснилось, что эти ружья стреляют с большей точностью, не говоря уже о том, что, будучи заряжаемыми с казенной части, а не с дула, впервые в истории они позволили людям стрелять, находясь в укрытии, и не обязательно стоя. Параллельно происходило развитие артиллерии. Начиная с 1850-х годов бронзовые и железные гладкоствольные орудия, заряжающиеся с дула, все больше вытеснялись стальными, заряжающимися с казенной части. К 1870 г. самыми лучшими пушками были признаны прусские. Производимые фирмой Круппа, они превосходили пушки времен Наполеона по дальнобойности в 3 раза, а по скорострельности — в 4–5 раз. Впервые с XVI в. определенный прогресс коснулся и боеприпасов: цельные железные ядра были заменены шрапнелью и осколочно-фугасными гранатами с взрывателем замедленного действия[637].
Еще большее значение для развития возможностей государства в области войны и завоевательной политики имело совершенствование военной инфраструктуры. Традиционно военный транспорт ограничивался подводами, запряженными лошадьми, а военные средства связи — верховыми посыльными; но теперь сети телеграфной связи и железных дорог стали покрывать территории целых стран (а затем и континентов), и это кардинальным образом способствовало усилению контроля государства над территориями, населением и вооруженными силами. Первый телеграф — не электрический, а оптический — появился во Франции в первые годы революции и, как и следовало ожидать, стоило ему появиться, как его стали применять в военном деле[638]. В течение следующих 30 лет Испания (в которой утверждали, что спроектировали систему более значимую, чем французская)[639], Великобритания, Пруссия и Россия последовали примеру Франции, строя системы, которые связывали Лондон с Дувром и Портсмутом, Берлин с Триром и Москву с Варшавой. Хотя все эти системы немного отличались друг от друга с технической точки зрения, но с самого начала все они имели главную цель — служить военным нуждам государства. Примерно после 1830 г. на смену оптическому телеграфу пришел более эффективный электрический. Строительство линий связи шло параллельно со строительством железных дорог; учитывая тот факт, что эффективное функционирование последних зависело от правильного использования телеграфа, они часто были неразлучны, как сиамские близнецы[640].
