Кстати, о хлороформе. В тех случаях, когда он применялся, особенно при ампутациях, по воспоминаниям Тома Келли, операция проходила значительно легче.{909}
В других случаях, медицинские палатки были наполненные душераздирающими криками.
Складывалось ощущение, что поток раненых неиссякаем. Начинало темнеть, а крики о помощи не утихали. Уже трудно было разобрать, кто просит о милосердии. Боль и страдания объединили всех. В некоторых местах противники, мертвые и еще живые, лежали рядом. Недавно жестоко истреблявшие друг друга, теперь они старались помочь собратьям по несчастью, сползаясь в небольшие группы по 2–3 человека и даже пытаясь развести огонь. Большая часть раненых умерла от потери крови в первые полчаса, до утра не дожило еще около половины получивших ружейную или картечную пулю. Это грустная статистика войны. Потеряв два литра крови, раненый был обречен. Методика переливания была незнакома военной медицине середины XIX века.
У французов положение было несколько лучшим, да и раненых у них было меньше. Поэтому их хирурги стремились оказывать посильную помощь английским врачам, в первую очередь санитарным транспортом, палатками и одеялами.{910} Французы, большинство раненых которых находилось ближе к побережью, использовали для их перевозки все имевшиеся у них фургоны, в том числе и провиантские. Благодаря этому транспортировка у них шла быстрее и легче. Во всяком случае, у раненого француза было больше шансов быстрее получить качественную медицинскую помощь, чем у его британского коллеги.
В отличие от англичан французы выделили 500 моряков для помощи армейским медикам в поиске, доставке на полевые медицинские пункты, транспортировке и последующей погрузке на транспорты раненых.{911}
НЕМНОГО О НЕ САМОМ ПОЗИТИВНОМ
Еще раз попытаюсь развеять миф о рыцарском характере Крымской войны. В первые часы и минуты после сражения некоторые русские раненые были добиты штыками или выстрелами английских солдат. Это суровая правда войны, и в этом Альминское сражение не отличалось от всех других: в первые минуты после боя, еще не остывшие солдаты, часто еще не вышедшие из состояния прострации, не могут остановить в себе стремление к убийству, владевшее ими в ходе всего боя. Это может быть даже просто актом мести за погибшего друга, за командира, за испытанный личный страх. Чаще всего это делают не самые храбрые…
Тимоти Гоуинг оправдывает действия своих коллег: «Русские офицеры вели себя, как джентльмены, но их солдаты оказались сущими мерзавцами. В ночь после битвы и на следующее утро они то и дело стреляли в тех, кто оказывал им помощь. Наши товарищи сразу же стреляли в ответ или закалывали их на месте. Это было сурово, но справедливо; никому из убитых не привелось похвалиться своим поступком перед другими».
После нескольких подобных случаев командование союзников приказало привести в негодность находившееся на поле оружие, что позволило использовать ружейные приклады в качестве дров для костров.
О добитых русских солдатах пишет и Том Келли, правда, сей «грех» он списывает на французов, якобы добивших тяжелораненых, чтобы не утруждать себя их лечением.{912} Есть и другие свидетельства об этой «изнанке» войны, и нам, увы, придется признать — было.
Так что, уважаемые, не нужно лить по этому поводу слезы, Крымская война — это война, а там, как говорится — A’ la guerre comme a’ la guerre!
Добитые в первые минуты после сражения раненые были плодом неустойчивого психического состояния у опьяненных солдат союзников.
Беспредельная любовь ко всему человечеству беспричинно сменялась лютой ненавистью и садистской жестокостью. Увы, но это грустная правда любой войны, и Крымская здесь не исключение. Может быть, все-таки нужно перестать делать из нее образ рыцарской кампании, в которой противники ну просто были влюблены друг в друга?
«Победа на Альме». Рис. из английского журнала. 1854 г.Массовой жестокости к поверженному противнику не было, каждый старался проявить посильную заботу и о своих соотечественниках, и о противниках, с которыми только что яростно сражался. Хотя некоторая надменность, выражавшаяся в основном словесно, все-таки присутствовала в Гвардейской дивизии английской армии.
Солдаты скорбили о потере друзей, старались найти их тела в надежде хоть чем-то облегчить последние минуты. Капрал Гоуинг отправился на поиски своего друга. «Я нашел его у реки мертвым. Одна пуля попала ему в рот, другая — в грудь слева, так что смерть была мгновенной. Жаль, что его не видел наш славный капитан; друг мой был храбр, как лев, но глубоко религиозен. Он не прошел и сотни ярдов от того места, где говорил мне о необходимости «отбросить русских штыками».
Я присел рядом, и сердце мое разрывалось, когда я вспоминал наши беседы, особенно тот разговор в ночь с 19 на 20, часов в 6 утра. Двое или трое наших помогли мне с похоронами: мы опустили в могилу тело, завернутое только в плащ, и с тяжелым сердцем ушли прочь».
И все же милосердие, пусть не царило над полем, покрытым грехом убийства, но проявлялось едва ли не на каждом шагу. Того же Таторского напоила кофе и вином «женщина в красных штанах, в черной юбке и матросской шляпе» — маркитантка одного из французских полков.{913}
По мере возможности сострадание вытесняло злобу, появлялось стремление облегчить боль и страдания, дать глоток воды, перенести в более удобное место, где раненый скорее мог быть найден медиками или солдатами, назначенными для их сбора. Ситуация усложнилась наступившими сумерками, затруднившими поиск. И теперь только стон был тем ориентиром, по которому можно было найти несчастных.
По словам сержанта Ричарда Ибсли из 47-го полка, некоторые солдаты всю ночь ходили по полю, отыскивая раненых, давая им воды или водки с небольшим кусочком хлеба, чтобы хоть как-то облегчить мучения. Непонятно почему, но раненые 33-го полка не получили помощи до самого утра, и многие из них не пережили ночи.{914}
Солдаты 20-го полка расположились на месте бывшего русского лагеря. Это не принесло им радости, так как вся округа была сильно загаженной. Туже ситуацию обнаружил 55-й полк, расположившийся южнее телеграфа. От зловония невозможно было уснуть.
Ричард Маккензи. Хирург 79-го полкаУвы, кровь и дерьмо — реалии войны, к которым британским солдатам (да и всем остальным) еще предстояло привыкнуть настолько, что бы хоть их не замечать. Если кровь и смерть на войне бывают хотя и часто, но иногда, то все остальные дурно пахнущие ее «прелести» — постоянно.
С наступлением темноты англичане и французы развели огонь, пытаясь приготовить хоть немного горячей пищи. К теплу и еде сползались русские раненые. Их никто не прогонял, по возможности уступали место у костра, делились сухарями, предлагали воду, виски и табак. Многие бедняги с благодарностью принимали пищу, некоторые, особенно тяжелораненые или умирающие, отказывались с негодованием. Лейтенант Пид вспоминал, что самое удручающее впечатление произвел на него труп русского солдата с двумя медалями на груди и расколотой осколком гранаты головой, который лежал возле него, навевая не самые радостные мысли для двадцатилетнего смертельно уставшего молодого человека.{915}
Капитан Ванделир с состраданием смотрел на русских раненых, понимавших, что помощь им будет оказана после того, как ее получат английские солдаты и офицеры, но мужественно переносивших мучения.
Офицеры 55-го полка пошли к месту, где были собраны их недавние смертельные враги — русские раненые пехотинцы. Их было около 200 человек, все сильно изувечены. Англичане оставили им немного воды, которую те с благодарностью приняли…
Можно понять эти поступки французских и английских солдат. Это были в своей массе молодые люди, оторванные от дома, души которых еще не были исковерканы войной, в сердцах которых после боя не было злобы и ненависти к поверженному противнику. Ожесточение пришло позже….
Тем из интернационала калек, кому не посчастливилось быть найденными вечером, пришлось страдать всю ночь, которая была наполнена стонами раненых и их мольбами о помощи. Некоторых раненых приходилось оставлять без помощи по единственной причине — они были нетранспортабельны, и любое движение причиняло им адские муки. К таким в первую очередь подходил священник Морской бригады Том Келли, поил их водой, давал несколько сухарей, говорил несколько слов ободрения.{916}
Сидя у костров и моля о скорейшем наступлении утра, многие англичане, французы и турки не могли никуда деться от страшного хора смерти. Рядовой Альберт Митчел из 13-го легкого драгунского признавался, что она была тяжелым испытанием для него. «…K тому времени, когда большая часть армии спала, мы слышали раздающиеся вокруг нас стоны раненых и умирающих, некоторые молили Бога о капле воды… Мы увидели достаточно, чтобы укрепить наши чувства и сделаться черствыми к человеческим страданиям, но я на некоторое время очень серьезно задумался, прося у Бога защиты от опасности…».{917}
