Следующим политическим делом стало расследование о пресловутой «литовской измене». Приближенные царя распространили выдумку, согласно которой великий князь Сигизмунд-Август якобы направил письма ряду московских бояр с приглашением уехать в Литву.
Главой «заговора» в пользу Литвы Иван назвал старого боярина, своего конюшего Ивана Петровича Федорова-Челяднина. Его убили вместе с женой 11 сентября 1568 г. Вот как описал эту расправу немец-опричник Генрих Штаден:
«В Москве он был убит и брошен у речки Неглинной в навозную яму. А великий князь вместе со своими опричниками поехал и пожег по всей стране все вотчины, принадлежавшие упомянутому Ивану Петровичу. Села вместе с церквами и всем, что в них было, с иконами и церковными украшениями — были спалены. Женщин и девушек раздевали до нага и в таком виде заставляли ловить по полю кур».
Штаден, с. 45
Р. Г. Скрынников приводит свидетельства документов:
«Меньшая часть боярских людей была посечена саблями; прочих холопов и челядь опричники сгоняли в избы и взрывали на воздух порохом… (всего, согласно отчету опричников, они убили 369 человек). Вслед за тем опричники палили боярские амбары, секли скот, спускали воду из прудов, грабили крестьян».
Затем казнили «соумышленников» Челяднина — князей Куракиных-Булгаковых, Ряполовских, трех князей Ростовских, князей Щенятева и Турунтая-Пронского (всех их засекли батогами до смерти), государева казначея Тютина (был изрублен вместе с женой и малолетними сыновьями, а их тела оставлены на площади). Всего по «делу» Федорова было казнено свыше 400 человек!
Всех оговоренных казнили без суда. Как правило, следствие проводилось в глубокой тайне, смертные приговоры выносились заочно, осужденных убивали в собственных домах, на улицах и даже в церквях.
Тогда же произошел конфликт Ивана Грозного с высшим духовенством, пытавшимся протестовать против бессмысленных убийств. Этот конфликт привел к расправе в ноябре 1568 года с митрополитом Филиппом II (в миру Федор Степанович Колычев; 1517–1569). Всех бояр митрополита забили насмерть железными прутьями. Самого Филиппа по приказу Ивана бросили в монастырскую тюрьму, где осенью следующего года его задушил Малюта Скуратов.
В тот же период было ликвидировано последнее удельное княжество и казнен его князь Владимир Андреевич Старицкий (1535–1569). Владимир был двоюродным братом Ивана IV и одним из последних Рюриковичей на Руси. Как отмечалось в первой части книги, в 1537 году его отец, князь Андрей Иванович Старицкий, пытался бежать в Литву, подальше от великой княгини Елены Глинской, но в итоге был заключен в тюрьму, где вскоре умер (скорее всего, был убит). Тогда же были заточены двухлетний Владимир и его мать, княгиня Ефросинья. В 1540 году 5-летнего мальчика освободили, а в следующем году он получил удел отца — город Старицу. В 1550 году (в 15 лет) женился на Евдокии Нагой. С ней он прожил менее пяти лет. В 1555 году овдовевший Владимир Андреевич женился на княжне Евдокии Одоевской.
В 1553 году, во время тяжелой болезни Ивана IV, часть бояр и дьяков высказалась за то, чтобы престол наследовал князь Владимир, а не малолетний Дмитрий Иванович. Таким образом, он представлял угрозу для Ивана самим фактом своего существования — как потенциальный соперник. Вот почему позже было сфабриковано дело о причастности Старицкого к заговору против царя.
В 1563 году мать Владимира, княгиню Ефросинью, по приказу царя насильно постригли в монахини. Позже, в 1570 году, Иван IV велел ее «уморити в ызбе в дыму». Участь опальной княгини разделила вся ее свита: 12 стариц «боярынь» и 5 слуг.
В 1566 году царь отобрал у князя Владимира Старицу и дал ему в удел город Дмитров с уездом. Но через три года (9-го октября 1569 г.), обвинив в вымышленном заговоре против себя («зельем извести хотел»), он заставил Владимира Андреевича, его жену, двух малолетних сыновей (одному было 10 лет, другому еще меньше) и двух дочерей (из четырех) выпить яд. Были также казнены все их слуги. В частности, Штаден, Таубе и Крузе сообщают о казни «многих знатных женщин», служивших семье Владимира Андреевича:
«Великий князь велел вывести их нагими и заставил бегать в присутствии других людей. Сперва их для постыдного зрелища травили собаками, как зайцев, а затем они были застрелены и растерзаны ужасным образом».
Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002, с. 180–181
Летом 1570 года в Москве состоялись массовые казни по вымышленному делу о так называемой «Новгородской и Псковской измене». Были казнены разными изуверскими способами князь Петр Оболенский-Серебряный, царский печатник дьяк Иван Висковатый, казначей Никита Фуников-Карцов, князья Очин-Плещеев, Иван Воронцов и многие другие. На площадь вывели около 300 москвичей, в основном приказных людей (дьяков и подьячих) и дворян. Шлихинг пишет:
«Большинство их — о жалкое зрелище! — было так ослаблено и заморено, что они едва могли дышать; у одних можно было видеть сломанные при пытке ноги, у других — руки».
По его свидетельству, народ испугался и пытался уйти подальше от страшного зрелища, но царь приказал согнать всех кто был в соседних улицах на площадь, чтобы смотрели.
После этого он велел вывести из толпы осужденных 184 человека и сказал, что прощает их. Остальные 120–130 человек умерли в страшных муках.
На следующий день опричники изнасиловали, а затем утопили в реке примерно 80 жен казненных.
В 1570 году террор достиг своего апогея.
Бессмысленность обвинений, выдвигавшихся царем Иваном против своих жертв, стала очевидна даже опричникам.
Руководителей опричнины Ф. А. Басманова и А. И. Вяземского стала волновать собственная безопасность, так как террор все более приобретал случайный характер.
Вяземский пытался предупредить новгородского архиепископа Пимена об опасности, но открыто против царя не выступил. Басманов, высказывавшийся против похода на Новгород, был допущен к участию в нем.
Узнав о контактах Басманова и Вяземского с Пименом, мнительный царь решил, что измена проникла уже и в среду его опричников.
В том же 1570 году были казнены князь Вяземский, Василий Грязной, воевода Алексей Басманов, и многие другие видные опричники. Сыну Алексея Басманова Федору царь обещал сохранить жизнь, если тот согласится перерезать горло своему отцу, и он согласился. Иван выполнил обещание: Федора заковали в кандалы и отправили в дальний острог, где он позже умер «своей смертью».
В 1572 году опричнина была распущена, но массовые казни продолжались в Московской Руси вплоть до 1582 года. Нет документальных сведений о казнях лишь в последние два года жизни царя Ивана.
Социально-психологические последствия террора
Общее число людей, истребленных в период 1565–1582 гг., вряд ли будет когда-либо названо, разве что на Страшном Суде. Историки называют цифры с разбежкой от 70 до 200 тысяч, в том числе свыше трех тысяч князей и бояр вместе с членами их семей. Но это — только те, кого непосредственно пытали и убивали.
Между тем, для содержания опричников и для ведения Ливонской войны были установлены непосильные налоги и повинности. Люди умирали от голода и болезней, разбегались. До миллиона человек умерло преждевременно в указанные годы, примерно столько же бежало на далекие окраины либо в Литву.
* * *
К середине XVI века в сознании русских людей утвердилось представление о божественности царской власти и священной обязанности подданных повиноваться государю. Эти представления тесно сочетались с представлениями о царе как о защитнике и поборнике христианской веры, Божием избраннике и слуге.
Однако безудержный террор Ивана Грозного нанес жестокий удар по этим идеям. Еще Иосиф Волоцкий (1439–1515), которого традиционно считают одним из создателей идеологии самодержавства московских государей, предупреждал монархов:
«Аще ли есть царь, над человеки царствуя, над собою же имать царствующа скверны страсти и грехи, сребролюбие же и гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейши же всех неверие и хулу, таковой царь не Божий слуга, но дьявола, не царь, но мучитель»…
Сам Иван Васильевич многими деяниями своего правления прямо способствовал укреплению в народном сознании представления о царе-самозванце, слуге темного владыки мира. Монашеская одежда опричников, совершавших ужасные злодеяния, представлялась им кощунством. Элементы маскарада, сопровождавшие опричнину, семантически роднили опричников и самого царя с ряжеными, традиционно воспринимавшимися как слуги дьявола. Клятва опричников не иметь общения с земскими, отказаться от родителей и предков соответствовала отказу от веры предков….
