Оружия на людях многого не состоит и находящееся на лицо в непозволительном состоянии. Не у храброго воина оружие в небрежении, а у казаков Черноморских съедает его ржавчина!
Лошадей в полках много неспособных, большого числа вовсе не достает. В пяти полках казаков, с лошадьми надежными, до 1598 человек. Разочтите, господин атаман, сколько негодных остается?
В разборе людей не приемлется в рассуждение род службы. Казак ловкий на коню — служит пеший; не умеющий управлять взлез на коня, и сам не рад, и конь непослушлив под седоком боязливым.
Судя по стрельбе казаков в цель, можно заключить, что многие из казаков пороха с маком не распознают.
Обращение офицеров с казаками не внушает в сих последних к себе должного почтения. Не слабостью и потворством приобретается любовь подчиненного. Начальник, давая собою пример исполнения должности с тщанием и честью, научает почитать себя. Большая часть офицеров Черноморского войска сего не понимает; но начальники их того не видят, и разврат, ими посеянный, не препятствует им получать повышение в чинах и равняться в преимуществах с офицерами достойными. Казаки, послаблением допущенные до состояния уничижающего высокое звание воинов, заставляют краснеть начальников, над ними поставленных, и одни офицеры войска Черноморского того не чувствуют. Вы, господин атаман, отдаете приказания и не смотрите за исполнением; приучаете подчиненных к неуважению в особе вашей начальника, разрушаете чинопочитание и мне, новому сотруднику вашему, едва остается право признавать Вас более не за начальника войск, а за пристава над мужиками. Хочу еще видеть какие употребите вы усилия исправить вкоренившиеся беспорядки от нерадения ваших предместников и собственной вашей слабости.
Нужно вам мое содействие — я готов употребить власть мою и строгость, ибо столько же неприятно мне видеть в вас начальника, не вселяющего к себе почтения, которым должны бы быть почтены и лета ваши и заслуги, так равно иметь под начальством моим сброд людей, похищающий именование военных.
Есть время все поправить, и мне приятно будет щадить старого служивого.
Генерал-от-инфантерии Ермолов».
№ 2
10-го генваря 1821.
Георгиевск.
Что могло быть прискорбнее для Черноморского войска, как такой отзыв о нем главного начальства! Ермолов, еще одним подобным громоносным словом, поразил черноморцев: он угрожал офицерам вызовом на службу в Грузию и закавказские крепости.
Не могу судить, насколько было справедливо негодование генерала Ермолова, основанное на донесении Власова. Считаю, однако, не лишним сказать по этому поводу несколько слов. Ермолов винит атамана в некомплекте полков. Но вспомним, что войско Черноморское именно в это самое время доведено было до полного истощения в численности людей, и что правительство нашлось вынужденным пополнить его переселенцами из Малороссии. Генерал-майор Киселев не без основания объяснял в записке о переселении малороссийских казаков на Кубань, что «Черноморская земля, при великом своем пространстве, не имеет довольного населения…». Значит, в Черномории в людях чувствовался крайний недостаток; а при таком положении войска нельзя было удерживать полки в полном составе. Ермолов упоминает о недостаточности и о небрежности оружия у казаков. Но оружие приобретали черноморцы на свой счет, а иной бедняк не только не имел достатка снарядить себе полное и доброе вооружение, но нуждался в самом необходимом, да и заработать, при постоянной в то время службе, не имел возможности. О чистоте оружия нельзя было и думать. Тогдашняя кордонная на Кубани служба была такова, что казак, ежечасно стороживший хищников, сегодня был в разъезде, завтра в карауле, послезавтра в залоге. От дождя, росы и грязи, конечно, являлась на оружии ржавчина и все другое, не допускаемое в регулярных войсках, расположенных по квартирам или в гарнизонах. Ермолов указывал на недостаток и негодность некоторых лошадей в конных полках; но можно ли было требовать от бедняков-черноморцев отборных лошадей. Иной казак последнее сбыл да коня добыл, но на беду его конь пал, или убит горцами, а другого исправить не на что. Надобно еще вспомнить, что в то время в Черномории не только коневодство, но и вообще все скотоводство было в большом упадке. Генерал Киселев в упомянутой выше записке писал Государю, «что главные доходы войска состоят в скотоводстве и рыбных ловлях, но и оных казаки, по беспрерывному своему оборонительному состоянию, распространить не имеют возможности». Ермолов видит несообразность в сортировке казаков для конницы и пехоты. Это правда. Но не только тогда, а и в позднейшее время в Черномории, при обязательной для всех и каждого службе, принималось за первое основание — назначать в конницу людей, имеющих достаточные средства на исправление коня и других принадлежностей, не требующихся в пешем строе. Иначе и быть не могло. Положим, казак легкий и ловкий, только бы служить на коне; да где взять коня, когда у казака ни гроша в кармане! Поневоле должен пешим служить. Относительно незнания стрельбы черноморскими казаками, не могшими различить, по словам Ермолова, «пороха с маком», могу только предложить вопрос: возможно ли, чтобы черноморцы, выросшие с детства с оружием в руках, не умели стрелять? Откуда же как не из черноморских казаков образовались знаменитые пластуны, которые и до Ермолова, при нем и после его несли едва ли другим доступную службу». Кроме пластунов, в Черномории не только все казаки, но и казачки умели стрелять, и не то чтобы, как говорится, в белый свет, как в денежку, а в цель, в которую метили. Последнее замечание Ермолова о слабости начальников в обхождении с подчиненными, действительно, можно было встретить незнакомому с бытом войска; но причины тому нужно искать не в вине начальников и не в непонимании ими своего положения, а в исторически сложившемся характере черноморцев. Простое и вольное обращение панов с казаками, — как говорится у нас запанибрата, — занесено из Запорожья, вместе с другими национальными особенностями. Такое обращение не мешало, однако, каждому исполнять свои обязанности по службе с должной исправностью, доказательством чему вся прошлая служба Черноморского войска, за р. Бугом и на Кубани, Царские награды, дарованные казакам за «верную, храбрую и полезную службу». Не мудрено, что Власов не нашел в Черноморском войске регулярной дисциплины и не услышал обычных фраз: «слушаю», «что прикажете?». Ничего подобного казаки не знали. Но страшно, что, с точки зрения Власова, отнесся, как в этом, так и в прочем, — к войску Черноморскому, столь просвещенный и образованный генерал, как Ермолов. Об атамане Матвееве ничего сказать не могу: скудные материалы не позволяют разобрать вполне действий его по управлению войском; но не могу скрыть сложившейся про него между черноморцами пословицы: «Матюха розвишав уха, А.Г. стогне, та в карман горне».
Корпусный командир велел Власову научить казаков службе и употребить все меры к обеспечению Черномории от вторжения горцев; а атаману Матвееву приказал содействовать Власову и стараться разведывать расположение умов за Кубанью у черкесских народов. По требованию Матвеева преданный закубанский дворянин Хатуузук сообщил, что турецкий султан еще в 1820 г. прислал анапскому паше судно с товаром и деньгами для черкесов, которых велел обласкать, обдарить и пригласить к вторжению общими силами в Черноморию. Повеление это паша поручил исполнить закубанским князьям Алкасу и Ногаю, которые и отправились по горам до Лабы звать горцев на войну с русскими. Командир Навагинского полка сообщил между тем, что названные князья и присоединившиеся к ним товарищи, Сефир-бей и кабардинский князь Магомет Адажуков, пробрались с двумя турками уже на р. Уруп к темиргоевскому владельцу Мисеусту Айтекову, обещая ему от султана всякие милости, но Айтеков, живший в мире с русскими, не согласился поднять против них оружие. Разъезжая по горам, названные князья разглашали, что у них есть султанский фирман, повелевающий всем мусульманам быть вооруженными для войны с неверными; что русский посланник выехал уже из Константинополя; что в Анапу назначен новый паша с войсками; а нынешнему приказано находиться с закубанцами, которым султан пришлет вспомогательное войско.
Много нашлось за Кубанью буйных голов, охотно взявшихся за оружие. Огромное скопище придвинулось к Кубани. 2 октября передовые наши караулы, посланные к речке Давыдовке (теперь высохшей), дали знать начальнику четвертой части кордонной линии Журавлю, в Петровский пост, что многочисленная толпа неприятелей подошла уже к самой Давыдовке. В это время был в посту разъезжавший по кордонной линии, с летучим отрядом, генерал Власов. Узнав о приближении неприятеля, он послал патрули для наблюдения за действиями горцев и усилил, где нужно, кордонную цепь. В половине девятого часа вечера выступил из поста наш отряд, состоявший из 611 конных и 65 пеших казаков, при двух орудиях, по дороге к цепи нашей у Давыдовки; но когда стало известным, что неприятель намерен разграбить черноморские хутора, от Петровской станицы в пятнадцати и тридцати верстах, Власов приказал отряду двинуться вперед и, став с правой стороны, пропустить неприятеля через цепь, дабы удобнее зайти ему в тыл. Горцы, действительно, прошли верстах в двух от Петровского поста и с версту от отряда. Тогда Власов приказал Журавлю отрядить сначала небольшую команду казаков, при есауле Залесском, для наблюдения неприятеля, а вслед за тем была послана другая команда, больше первой, чтобы, соединясь, дать себя заметить горцам и, по мере преследования, наводить их на наш отряд. Команды выполнили в точности приказание Власова: они заняли неприятеля ружейным огнем и мало-помалу привлекли на себя все силы черкесов. Власов, сообразив, по ружейному огню и по известиям нарочных, что неприятель остановлен от цепи нашей примерно верстах в шести, послал, для усиления наших команд, сотню казаков при одном орудии, подоспевшем из Славянского поста, а для острастки горцев сделаны были по цепи пушечные выстрелы и зажжены везде маяки. Горцы, в числе до трех тысяч человек, озадаченные неожиданностью, повернули назад прежнею дорогой. Власов с остальным отрядом, расположенным при самой цепи, стал, по мере отступления горцев, маневрировать взад и вперед, чтобы встретить неприятеля на цепи с левого фланга его; при дороге же, составлявшей границу нашей цепи, поставил орудие из Петровского поста. Выстрелами из этого орудия неприятельское скопище было отброшено на главный наш отряд, откуда вдруг грянули картечные выстрелы из двух пушек. Горцы смешались и бросились на кордонную цепь в рассыпную. В эту-то минуту Власов с остальной частью отряда и с двумя орудиями быстро двинулся наперерез бежавшим с левого фланга. Сбитые направо, черкесы попали, при ночной темноте, в прогнойный Калаусский лиман. Казаки, покуда была возможность, преследовали их, работая шашками и пиками; но и те из горцев, которые спаслись от казаков, погибли, большею частью, вместе с лошадьми, в прогноях Калауса, и только малая партия азиятцев, еще до прибытия к лиману, успела прорваться сквозь наш отряд и бежать за Кубань.
