На другой день Сеид Ахмет-паша прислал на екатеринодарский меновой двор двух турецких чиновников и одного горского владельца с объявлением, что он на нашу сторону переезжать не будет; что привел уже к присяге шапсугов и натухайцев о ненападении на черноморские пределы, и что дальнейшие переговоры желает вести с Власовым чрез своего поверенного, который будет переезжать на оба берега Кубани. Власова тогда не было в городе; он осматривал кордонную линию, и потому Матвеев не решился дать ответ паше до прибытия начальника. Не дождавшись Власова, паша, переночевав в ауле, отправился к хамышейскому владельцу Гаджелио, но, повстречавшись с ним, поворотил на р. Шебже к шапсугскому дворянину Казбичу, для склонения и его жить мирно с русскими, чего последний не хотел исполнить. 25 января из аула Казбича паша прислал к войсковому атаману своих чиновников, Агу-Ахмета Гаджи-Кремчирия и шапсугского муллу Магчета Шеретлука, сказать, что он для переговоров пришлет своего поверенного на Бугазскую карантинную заставу. Куда затем отправился паша, неизвестно, но князь Дударук говорил о намерении его ехать к абадзехам, чтобы и это племя, подобно другим, привести к присяге на мирную жизнь за Кубанью. Этот же князь рассказывал, что черкесы недовольны пашой, что он не выручил от русских всех пленных горцев, и еще за какие-то неисполненные им обещания, вследствие чего все черкесы намерены нарушить присягу, вынужденную у них пашой.
Генерал Власов, прибыв в Екатеринодар, составил, по совету с атаманом, записку, о чем именно, чрез переводчика, объявить тому чиновнику, который будет прислан на Бугазскую карантинную заставу. В этой записке было сказано:
«1) Паша из аула Казбичева присылал своего чиновника на Екатеринодарский меновой двор объявить: буду ли я согласен отдать пленных черкесов у нас содержащихся, тех только, которых поименно от нас будет требовано, с тем, что и он, с своей стороны, будет отыскивать и выдавать тех наших пленных, которых мы будем требовать. На сие присланному объявить, что я имею повеление от господина корпусного командира, на одного их пленного требовать русских двух; ежели они не в состоянии будут отдавать по три наших, и еще к двум человекам в прибавок скотом или другим каким товаром на такую цену, за какую обыкновенно черноморцы выкупали у черкесов своих пленных.
2) Паша, приезжал к пристани против менового двора для того, чтобы с г. войсковым атаманом и со мною видеться, дабы на счет пленных поговорить, как и о других делах. На сие объявить, что я сам весьма желал с ним, пашою, видеться и познакомиться, но как ему не угодно было переехать на нашу сторону, то отсего мы и не могли видеться, а нам с г. атаманом, по правилам карантина нашего, никак нельзя было переезжать на черкесскую сторону, чтобы там с ним видеться и говорить.
3) Паша, чрез присланного чиновника объявил, что он шапсугов и натухайцев привел к присяге в том, что они не будут вперед больше переходить на нашу сторону для хищничества, и что он будет стараться отыскать и возвратить нам как людей, так и разного рода скот, ими похищенный с начала его управления черкесами. На сие отвечать, что закубанцы и в самое то время, когда он находился между ими и ехал к Дударукову аулу, приезжая к берегу в разных местах ниже Афипса реки, по нескольку человек, стреляли по нашим часовым, разъездным и провожавшим по р. Кубани байдаки для войсковых надобностей. Я бы весьма желал, чтобы похищенное у черноморцев было им, чрез старания паши, возвращено. Но только паша, в прошлом году, хотя также присылал к г. атаману чиновника своего, что он назначен от него собрать от шапсугов и натухайцев скот и доставить его к меновому двору, но вместо того, сей чиновник привел только 12 или 13 самых дрянных лошадей, и тех потом назад обратил. Теперь по всему видно, что шапсуги, как прежде не повиновались присяге данной ими паше, так и ныне не повинуются; а потому и нет надежды, чтобы они похищенное ими у черноморцев возвратили нам.
В заключение разговора объявить мое нижайшее почтение паше».
Переговоры не имели никаких последствий; паша уклонился от дальнейших объяснений с Власовым, а между тем из-за Кубани получались тревожные вести. Лазутчики передавали, что анапский паша ожидает от султана сведения о войне с Россиею и уже дал шапсугам и натухайцам девять орудий со всеми боевыми снарядами и при каждом по одному турецкому канониру; но с тем, чтобы артиллерию эту горцы возвратили в Анапу, если не откроется война с русскими. А как, вслед затем, из Константинополя получено сведение о назначении в Анапу другого паши, то Ахмет Сеид потребовал обратно данные черкесам пушки, которые и доставляются уже в крепость для сдачи новому коменданту. Затем передали нам из-за Кубани, что в мае месяце пришло из Константинополя в Анапу судно, на котором привезено 30 пушек, порох, свинец, ядра и жалованье горским князьям, и что все пушки и снаряды розданы уже шапсугам, абазинцам, бжедукам, чиченейцам, лабинским поганцам и баракаевцам. Много еще разных смутных толков доходило из закубанского края, но все они сводились на один и тот же тон — враждебного расположения горцев.
Не дождавшись из Турции объявления войны России, анапский паша ограничился тем, что запретил азиятцам, под смертною казнью, возить на Бугаз, для мены русским, хлеб и другие произведения закубанского края.
Как можно было ожидать, так и сбылось. Горцы, несмотря на данную присягу жить мирно с русскими, в наступившем 1823 году постоянно тревожили Черноморскую кордонную линию. Отчаянный разбойник Казбич к 11 октября собрал до 1500 черкесов и вторгнулся с этой массой в наши пределы у Елисаветинского селения. Во время переправы его чрез Кубань лазутчики успели дать знать кордонному начальству о намерениях неприятеля. Прикрывавший Елисаветинское селение подполковник Ляшенко встретил Казбича при самом селении пушечными и ружейными выстрелами, а между тем подоспел к нему на помощь Табанец с двумястами казаков и с двумя пушками с Александровского поста. Кроме того, генерал Власов направил другие команды наперерез горцам. Несколько раз черкесы бросались с шашками, но казаки, с помощью артиллерийского огня из четырех пушек, удерживали их натиски. Вдруг Казбич получает донесение об обходном движении направленных Власовым команд, и вся масса горцев, готовившаяся одним ударом сломить преграду, поворотила к Кубани. Здесь Казбич яростно напал на преследовавшие его команды и успел захватить в плен одного урядника и двух казаков. Но за эту удачу он дорого поплатился. Пушки провожали незваных гостей ядрами и картечами, и много, много горцев легло костьми на русской земле. В числе убитых был сын Казбича, оставшийся между трупами в наших руках; сам Казбич, раненый успел уйти. С нашей стороны ранеными и убитыми оказалось 15 человек.
Для подкрепления границы Власов собрал льготные части казаков до 2500 человек, затем двинулся с отрядом в горы, и, пройдя по рр. Цах, Супп и Илик, 22 ноября истребил несколько абадзехских аулов, захватил много скота и отбил у горцев медную пушку. В декабре он разорил и сжег аулы с хлебными и сенными запасами в земле шапсугов, по рр. Азыпсу, Гаплю и Кашель-Жтук. Ожесточенные горцы, с наступлением зимы и удобного перехода по льду чрез Кубань, открыли, в свою очередь, ряд набегов на Черноморию, но, встречая везде отпор кордонной стражи, не имели успеха.
Чтобы положить конец дерзостям черкесов, Власов, до открытия еще весны, собрав вновь отряд из 200 конных, 600 пеших черноморских казаков и 250 человек Навагинского пехотного полка, при двух орудиях черноморской конной артиллерии, двинулся на р. Тихеньку, где были аулы предводителей горских разбойников Джамбора, Асиан-мурзы и Цап-Дедека. 5 февраля 1824 года, на рассвете, отряд подошел к аулам и дружно ударил на жилища горцев. В минуту все запылало; страшная суматоха поднялась в аулах; испуганные неожиданным нападением, горцы метались во все стороны, гибли в огне и в бушевавших при аулах горных потоках, или падали под оружием русских. Разорив жилища врагов, Власов, без всякой потери, взял в плен 143 черкеса, захватил 700 голов рогатого скота, до 1000 овец, до 100 лошадей и, кроме того, много ценного имущества было захвачено при разорении аулов.
На возвратном пути нашего отряда появились горцы, старавшиеся отбить своих пленных и имущество; сотни две панцирников проскочили даже в наш отряд, но из этих смельчаков черноморские пластуны уложили не один десяток, из-под которых 45 лошадей осталось в наших руках; а более смелые, человек двадцать, схвачены живыми с оружием в руках [235]. Не ограничиваясь этим отпором, Власов разорил еще два аула враждебного нам хамышейского владельца князя Нагай-Чирея и других неприятелей.
Смелыми действиями за Кубанью генерал Власов распространил всеобщий страх в горах, воскресив в памяти черкесов бурсаковские погромы, и горцы думали только об обороне. Действуя неутомимо, Власов едва успел дать краткий отдых войскам, как получил от лазутчиков сведения, что черкесы собираются для нападения на отряд генерала Вельяминова, действовавший по Лабе со стороны кавказской линии, и тотчас же распорядился произвести за Кубанью рубку леса тремя небольшими отрядами, собранными наскоро с пограничной линии и из льготных частей. Движением этим Власов отвлек внимание горцев от вельяминовского отряда; вырубленные же леса очищали левый берег Кубани и доставили строительный материал жителям Черномории, в особенности не устроившимся еще переселенцам.
