У черкесов были отбиты два значка, взяты в плен: князь и 42 простых черкеса; из убитых остались в наших руках 20 тел, а сколько именно потоплено горцев, неизвестно. По собственному их сознанию, они потеряли в помянутом им Калаусском деле более 20 князей и более 1000 простых черкесов. Казакам досталось в добычу 516 лошадей и множество различного оружия. С нашей стороны убит один казак и четыре утонуло в лимане, при преследовании горцев, да ранено 14 человек [234].
С тех пор прошло полсотни лет; замолк гром оружия на берегах Кубани; умиротворился край, но многие горцы и доныне в заунывной песне вспоминают роковую для них калаусскую ночь. Напрасно, однако, любознательный путешественник будет искать этого знаменательного урочища; он не найдет его, хотя оно существует близ дороги от Копыла на Петровскую: там теперь, на месте тинистого лимана, расстилается прекрасный луг, с которого окружные жители собирают сено.
4 октября партия черкесов до 1000 человек вновь переправилась выше Емануиловской батарейки чрез речку Давыдовку, но, заметив себя открытыми, обратилась к стороне Кубани. На другой день эта партия подвинулась вперед, по-видимому с намерением забирать из Калауса погибших собратов своих, но и тут появился, с отрядом при орудии, Власов, разбил горцев на две партии, из которых большая ушла за Кубань, а меньшая, потеряв человек с десять убитыми, рассыпалась по прибрежным камышам, где преследовать их не было возможности.
После этих происшествий, как сообщали лазутчики на Екатеринодарскую карантинную заставу, по всем горам за Кубанью поднялась страшная тревога. Натухайский владелец Калабаток-Кадч начал собирать свой народ и приглашать шапсугов туда, где черкесы потерпели поражение от Власова.
Генерал Власов, получив об этом сведение, потребовал к себе известного храбростью и распорядительностью полковника Бескровного и еще трех, по указанию атамана Матвеева, отличных штаб-офицеров, — войсковых полковников Гавриша, Вербицкого и Белого. С помощью их отряд в четвертой части кордонной линии усилен был более чем в 2000 человек, а в прочих частях усугублена бдительность кордонной стражи; две роты Навагинского полка расположены в Полтавской станице; жители из всех пограничных хуторов собраны в рыбные заводы и в Темрюк под прикрытие войск. Между тем из-за Кубани было получено известие, что знатнейшие шапсугские и натухайские старшины собираются к анапскому паше на совет, как поступить с русскими. Затем лазутчики дали знать, что горцы начали собираться партиями более чем по 3000 человек на Афипсе, Хабле, Арьгеде и Абине для вторжения в Черноморию.
Известия о сборах черкесов за Кубанью были вообще противоречивы: скопища то увеличивались, то расходились, а одна шайка, до 500 человек отборных азиятцев, под предводительством шапсугского дворянина Казбича, будто бы неоднократно покушалась прорваться на нашу сторону, но, встречая на кордонной линии наши войска, с присутствием Власова, оставила свое намерение. Наконец, 24 октября атаман Черноморского войска получил от анапского паши письмо, доставленное турецким чиновником Казнодаром Яхья-беем. Сеид Ахмет, после обычных восточных любезностей, извещал Матвеева, что за Кубанью буйные черкесы собирались напасть на наши пределы, за что были наказываемы, по его, паши, распоряжению; хорошие же люди не бунтовались, и что вообще с черкесами не следует вести никаких переговоров, а сноситься прямо с ним, пашою. Он писал еще, что и до сих пор ничего не знает верного о калаусском побоище, и потому просил уведомления об убитых и потопленных в лимане горцах. Матвеев ответил, что числа убитых и потопленных черкесов верно определить невозможно; с черкесами переговоры не ведутся, а в необходимых случаях по пограничным делам будут сношения с ним, пашой, по-прежнему, и что он всячески должен удерживать закубанцев от неприязненных действий.
При наступившем зимнем времени, горцы прорывались небольшими партиями, но успеха не имели; да и анапский паша не раз извещал кордонных начальников о замыслах хищников. Дерзость закубанцев дошла, однако, до того, что Власов решился наказать разбойников в самой земле их. 3 февраля 1822 года, собрав легкий отряд, он прошел до речек Пшециз, Кун и Богундырь, захватил до 700 голов рогатого скота и до 400 овец. Черкесы разбежались в леса, и Власов удалился с добычей сильно тревожимый, по обыкновению, горцами.
Генерал Ермолов исходатайствовал за калаукое дело награды Власову и многим черноморцам; а за последнюю удачную экспедицию в приказе по Кавказскому корпусу, 4 мая 1822 года, изъявляя благодарность генералу Власову и офицерам Черноморского войска, в заключение писал: «С удовольствием замечаю в числе штаб-офицеров Дубоноса, участвовавшего в помянутой экспедиции по собственному вызову. Такая черта делает ему честь, и я вижу в оной дух известных запорожцев».
Пограничные неурядицы подняли, наконец, на ноги и самого атаманского пашу. Он в начале января прислал на Бугазскую карантинную заставу чиновника, арнаута Селим-Агу, с известием о намерении своем прибыть в Екатеринодар. Генерал Власов, узнав об этом, на всякий случай принял предосторожность, усилив пограничные посты из отрядных казаков. 19-го числа паша был в ауле шапсугского дворянина Читогожа, на р. Афипсе, и имел при себе в сборе до 3000 шапсугов и натухайцев. На другой день паша прислал на екатеринодарский меновой двор Селим-Агу с известием о своем приближении и узнать, будет ли он принят. Селим объявил начальнику карантина, что паша, не желая подать худой мысли о своем приближении к кордонной линии с большим числом черкесов, приказал им остаться по разным речкам и ожидать его возвращения; с собою же намерен взять только самое малое число почетнейших горцев. Власов отвечал, что паша, как представитель союзной державы, будет принят прилично его достоинству, с почестями, а равно и вся свита его из турок состоящая; но чтобы на нашей стороне, кроме трех или четырех почетнейших горских князей, черкесов не было. 22-го числа паша, в сопровождении своей свиты до ста человек, прибыл к переправе и прислал Селима сказать, что он желает видеться с Власовым и Матвеевым, для переговоров. Власов уже узнал, что паша не намерен переезжать на нашу сторону и потому поручил инспектору карантинной заставы просить пашу, чрез турецкого посланного, пожаловать на наш меновой двор, куда и он, Власов, с войсковым атаманом прибудут. Поверенному паши поручено передать Сеид Ахмету прежние условия, относительно черкесской свиты. Как только Селим-Ага переправился на левый берег Кубани и передал ответ Власова, паша, как видно было с нашего берега, немедленно сел на лошадь и со всей своей свитой отправился в аул черкесского владельца Дударука, расположенный в виду Екатеринодара.
На другой день Сеид Ахмет-паша прислал на екатеринодарский меновой двор двух турецких чиновников и одного горского владельца с объявлением, что он на нашу сторону переезжать не будет; что привел уже к присяге шапсугов и натухайцев о ненападении на черноморские пределы, и что дальнейшие переговоры желает вести с Власовым чрез своего поверенного, который будет переезжать на оба берега Кубани. Власова тогда не было в городе; он осматривал кордонную линию, и потому Матвеев не решился дать ответ паше до прибытия начальника. Не дождавшись Власова, паша, переночевав в ауле, отправился к хамышейскому владельцу Гаджелио, но, повстречавшись с ним, поворотил на р. Шебже к шапсугскому дворянину Казбичу, для склонения и его жить мирно с русскими, чего последний не хотел исполнить. 25 января из аула Казбича паша прислал к войсковому атаману своих чиновников, Агу-Ахмета Гаджи-Кремчирия и шапсугского муллу Магчета Шеретлука, сказать, что он для переговоров пришлет своего поверенного на Бугазскую карантинную заставу. Куда затем отправился паша, неизвестно, но князь Дударук говорил о намерении его ехать к абадзехам, чтобы и это племя, подобно другим, привести к присяге на мирную жизнь за Кубанью. Этот же князь рассказывал, что черкесы недовольны пашой, что он не выручил от русских всех пленных горцев, и еще за какие-то неисполненные им обещания, вследствие чего все черкесы намерены нарушить присягу, вынужденную у них пашой.
Генерал Власов, прибыв в Екатеринодар, составил, по совету с атаманом, записку, о чем именно, чрез переводчика, объявить тому чиновнику, который будет прислан на Бугазскую карантинную заставу. В этой записке было сказано:
«1) Паша из аула Казбичева присылал своего чиновника на Екатеринодарский меновой двор объявить: буду ли я согласен отдать пленных черкесов у нас содержащихся, тех только, которых поименно от нас будет требовано, с тем, что и он, с своей стороны, будет отыскивать и выдавать тех наших пленных, которых мы будем требовать. На сие присланному объявить, что я имею повеление от господина корпусного командира, на одного их пленного требовать русских двух; ежели они не в состоянии будут отдавать по три наших, и еще к двум человекам в прибавок скотом или другим каким товаром на такую цену, за какую обыкновенно черноморцы выкупали у черкесов своих пленных.
