Резко антисоветскую позицию заняла Италия, общественное мнение которой – возможно, без нажима со стороны властей, хотя в Москве предполагали обратное, – дружно приняло сторону малой страны, ставшей жертвой агрессии «русского медведя». В начале декабря фашистская молодежь устроила «кошачий концерт» прибывшему в Рим новому советскому полпреду Николаю Горелкину, после чего Молотов пошел на беспрецедентный в дипломатической практике шаг. Горелкин был отозван еще до вручения верительных грамот «ввиду занятой итальянским правительством враждебной линии в отношении Советского Союза, что особенно сказывается в финляндском вопросе».[449] Полпреду было предписано уехать вместе с семьей, чтобы у итальянцев не было сомнений в серьезности происходящего. Вскоре после нового года директор Политического департамента МИД Бути в разговоре с поверенным в делах Гельфандом «выражал частным образом сожаление по поводу недальновидности Италии в советском вопросе», но ничего исправить не мог.[450] В первых числах января итальянский посол Аугусто Россо тоже покинул Москву «с вещами» (почти в одно время с ним из советской столицы выехали главы британской и французской дипломатических миссий). Отношения двух стран – в представлении Риббентропа, потенциальных союзников по «континентальному блоку» – оказались в точке замерзания. 10 января Шуленбург, явно имея в виду перспективу такого союза, писал Вайцзеккеру, что «восстановление нормальных отношений между Римом и Москвой, бесспорно, в наших общих интересах» и что первый шаг следовало бы сделать Советскому Союзу, который раньше отозвал своего посла.[451]
9 декабря, одновременно с решением об отзыве Горелкина, Молотов вызвал Шуленбурга и заявил ему протест по поводу того, что Италия послала на помощь Финляндии 50 самолетов с летчиками, которые были провезены через территорию Германии. Позицию Италии Молотов квалифицировал как «вызывающую» и «возмутительную» (формулировки в советской и в германской записях совпадают) и выразил сомнения, что послу ничего не известно о происходящем, так как об этом якобы пишет вся мировая пресса. «Шуленбург высказал предположение, что кто-то пытается испортить отношения между СССР и Германией» и запросил разъяснений у начальства. Два дня спустя Риббентроп вызвал Шкварцева и в свою очередь заявил ему протест по поводу сообщения ТАСС на ту же тему, указав, что с началом военных действий Германия – в соответствии с провозглашенным ей нейтралитетом – прекратила все поставки оружия в Финляндию, несмотря на имеющиеся контракты. Рейхсминистр подчеркнул, что появление подобных официальных сообщений в печати (все понимали, кто говорил голосом ТАСС) на руку только Великобритании. Одновременно он заверил полпреда в готовности Берлина удовлетворить все советские пожелания в отношении торговли и поставок, хотя и оговорился, что надо учитывать нужды и ограничения военного времени. В общем, нормальный разговор представителей дружественных стран. В тот же день Шуленбург посетил Молотова, чтобы продублировать информацию. Нарком – скорее «для порядка» – заявил, что располагает информацией «не только из газет», прозрачно намекая на разведывательные источники, но в целом инцидент по обоюдному согласию был исчерпан.
До начала боевых действий несколько итальянских самолетов (без летчиков!) и некоторое количество военных грузов, действительно, были направлены в Финляндию через Германию, а согласие на их транзит было получено еще в октябре. Газетные сообщения о пятидесяти самолетах оказались «уткой», но доля правды в этом была. В Берлине не на шутку встревожились и приняли меры, чтобы не омрачать отношения с Москвой, да еще в ходе как всегда нелегких экономических переговоров. 15 декабря советник итальянского посольства Магистрати сообщил директору политического департмента Верману, что 10 вагонов с военными грузами для Финляндии отозваны в Италию (всего известно о 12 таких вагонах).[452] По справедливости, масштаб происшествия был довольно скромным, но Молотов использовал его очень активно, дабы показать серьезность и непримиримость советской позиции и отбить у партнера охоту к любым возможным заигрываниям с противником.
Пока Сталин и Молотов предпринимали подобные «профилактические» меры: трудно все-таки верить людям из «капиталистического окружения», которых лучше постоянно держать хотя бы в легком напряжении, – Риббентропа посещали довольно экстравагантные идеи относительно использования возможностей нового союзника. 4 января 1940 г. на стол Шуленбурга легла весьма интригующая телеграмма министра:
«Мы планируем послать Николаса Роста, человека, родившегося в России, знающего тамошние условия и лично известного нам, в качестве курьера в Москву примерно на 2 недели. Ему поручено изучить вопрос, возможно ли оказать влияние на французскую секцию Третьего Интернационала и ознакомиться с советскими данными о французских коммунистах. Прошу держать миссию Роста, имеющую сугубо информационный и подготовительный характер, в строгом секрете и оказывать ему всяческую помощь в рамках порученного ему нами дела. Росту будут даны инструкции поддерживать тесную связь с вами».[453]
Как известно, французские коммунисты – в соответствии с новой линией Коминтерна после заключения советско-германских договоров – выступали против войны с Германией, за что свое же общественное мнение, от монархистов до социалистов, заклеймило их как пораженцев и предателей. Депутаты от ФКП были изгнаны из парламента, многие оказались в заключении. Влияние компартии в стране упало, однако полностью сбрасывать ее со счетов было еще рано. Вот Риббентроп – сам или по чьему-то совету – решил использовать их как дополнительный дезорганизующий фактор. Возможно, вспомнил историю «пломбированного вагона» с российскими социал-демократами, проезжавшего в марте 1917 г. через территорию Германии, и последствия этой поездки…
Весьма любопытны примечания к этой телеграмме в «Документах внешней политики Германии», основанные на неопубликованных материалах германского посольства в Москве. 9 января советник Типпельскирх пометил на полях полученного текста: «Обсуждено послом с г-ном Потемкиным, которому был задан вопрос, сможет ли Рост переговорить с главой французской секции Коминтерна. В дело». В этот день Шуленбург встретился с Потемкиным и, выразив уверенность, что Советский Союз заинтересован «в освобождении внутренней политики Франции от репрессивных мер нынешнего военного кабинета и в востановлении демократических свобод», попросил назначить советского представителя для встречи с Ростом. Однако в советской записи, сделанной лично Потемкиным, об этом нет ни слова; нет и указания на купюры в имеющейся публикации.[454] 27 января Типпельскирх сообщил Потемкину, что Рост уже в Москве, и, напомнив пожелание Шуленбурга, попросил организовать встречу берлинского эмиссара с главой французской секции Коминтерна. Замнаркома обещал доложить о сказанном Молотову; 5 февраля он сообщил советнику, что передал просьбу, но никакого ответа не получил.
8 февраля Типпельскирх беседовал с Ростом о возможных последствиях недавнего налета французской полиции на советское тогпредство. Согласно появившемуся в тот день в газетах сообщению ТАСС, «5 февраля с. г. в 9 час. 30 мин. утра в помещение торгпредства СССР в Париже ворвалось до 100 человек, одетых в гражданское платье. Дежурящему в торгпредстве сотруднику было заявлено, что все эти лица прибыли для производства обыска по устному распоряжению префекта полиции. Выключив все телефонные аппараты, агенты полиции проникли в служебный кабинет и в квартиру и.о. торгпреда Евстратова, где и приступили к обыску, несмотря на его протесты. Обыск в торгпредстве сопровождался изъятием документов и взломом шкафов и сейфов. Сотрудники торгпредства, явившиеся на службу, были задержаны и под охраной полиции развезены по их квартирам, где также был учинен обыск. Одновременно такой же обыск был произведен в помещениях Интуриста и бывшей советской школе в Париже. После этого задержанные сотрудники были освобождены. Немедленно по уведомлении о происходящем обыске полпред СССР в Париже Суриц направил в торгпредство 2 сотрудников с требованием немедленно очистить помещение и вернуть изъятые документы. После того как полиция отказалась удовлетворить эти требования, Суриц в 17 час. того же числа заявил французскому правительству протест против действий полицейских властей, настаивая на прекращении обыска и на возвращении торгпредству всех изъятых документов».
Советско-французские отношения накалились до предела. Собеседники пришли к выводу, что после случившегося Москва будет проявлять еще большую осторожность во всем, что касается Франции. 10 и 13 февраля Типпельскирх просился на прием к Потемкину, но тот был болен (может, болезнь была «дипломатической»?), и попал к нему только 16, снова задав вопрос о Росте. Замнаркома дал отрицательный ответ, пояснив, что НКИД ничего предпринимать не станет, но и действиям Роста препятствовать не будет. В ответ на сообщение, что тот уже уехал, Потемкин только «слегка пожал плечами». Интересно, что можно узнать об этой истории из советских архивов?
