Итак, смысл версии неоязычника таков: в результате конфликта между Дмитрием Ивановичем и митрополитом Киприаном Московский князь был предан анафеме. «Орда шла на Русь. Орду надо было остановить – но как, если во главе войска стоит отлученный, неугодный богу князь-анафема?!
Сам князь Дмитрий, такой же средневековый христианин, как и большинство его подданных, не мог не думать об этом.
И вот накануне битвы великий князь решается на поразительный шаг. Он перелагает княжеские регалии на плечи друга, не задетого анафемой Киприана приближенного. Делается это в прямом смысле перед Богом – перед ликом Спаса на черном московском знамени, ратной иконой Москвы. Теперь Христу не за что гневаться на московское войско – во главе его не отлученный, не анафема, а благоверный православный христианин. Сам же Дмитрий уходит простым воином в передний полк, отдавая себя на суд божий – не как князь, а как простой человек». (Л.П.).
Ситуация действительно неординарная. А раз неординарная, значит, трактоваться может по-разному. А раз по-разному, значит, глупых теорий будет несчитано. Давайте и мы приложим руку, может, удастся дельное что обнаружить. Приступим.
Всё дело в том, что в летописях и сказаниях Куликовского цикла нет ни слова о том, что Дмитрий Московский был отлучён от церкви. Вся информация об этом исходит из второго послания митрополита Киприана Сергию Радонежскому и его племяннику Феодору от 22 июня 1378 года. Что же там про анафему написано? А вот что: «Но раз меня и мое святительство подвергли такому бесчестию, – силою благодати, данной мне от Пресвятой и Живоначальной Троицы, по правилам святых отцов и божественных апостолов, те, кто причастен моему задержанию, заточению, бесчестию и поруганию, и те, кто на то совет давали, да будут отлучены и неблагословены мною, Киприаном, митрополитом всея Руси, и прокляты, по правилам святых отцов!»
Обратим внимание: имя Дмитрия Ивановича при отлучении не упоминается. Вообще. А ведь анафема в Русской Церкви – это дело в большинстве случаев сугубо персональное, достаточно вспомнить Гришку Отрепьева, Тимофея Анкудинова, Степана Разина и Емельяна Пугачёва. Или же анафеме предавали определённую ересь – к примеру, ересь жидовствующих. Или тех же старообрядцев.
Вот что сообщает об анафеме Православная энциклопедия: «Церковную анафему (или великое отлучение) не следует смешивать с «отлучением», которое представляет собой временное исключение индивида из церковной общины с запретом участвовать в таинствах и (для духовных лиц) занимать церковные должности. Называемое иногда также «малым отлучением«, оно в отличие от анафемы служит наказанием за меньшие проступки, например: воровство, блуд, участие в получении церковной должности с помощью взятки и т. п., не требует соборного решения и не нуждается в соборном провозглашении для вступления в силу».
К тому же письмо Киприана носит скорее публицистический характер, в котором митрополит защищает свои права и старается разоблачить действия Митяя – ставленника Московского князя на митрополичью кафедру. С другой стороны, он старательно, ярко и красочно расписывает свои бедствия и невзгоды, которые претерпел от московских властей. Что примечательно, из всех мучителей Киприана по имени назван лишь один – некий воевода Никифор. Да и само проклятие упоминается как-то вскользь, буквально в одной строчке. С амвона князя не проклинали, на всю страну не хулили, поскольку Киприан прекрасно понимал, что в любой момент отношение к нему со стороны Дмитрия может измениться. Вот и получается, что по большому счёту на Руси и знать не знали, и ведать не ведали о том, что князь Московский отлучён от церкви!
Внесём ещё одно существенное уточнение – на Руси об этом никто не знал и не ведал, окромя Льва, который Рудольфович. Мало того, он знал даже больше: «Сергий его анафему поддержал и, по всей видимости, распространил».
Видимо, об этом мастеру печатного слова сам Сергий сказал в доверительной беседе с глазу на глаз, ибо других документов, подтверждающих данный факт, не имеется.
Можно говорить лишь о том, что Сергий сочувствовал Киприану, но не более того. Именно об этом, а не о некоем «распространении» писем митрополита и свидетельствует третье послание: «Елико смирение и повиновение, и любовь имеете к святей Божией Церкви и к нашему смирению, все познал есмь от слов ваших. А како повинуитеся к нашему смирению, тако крепитеся». Вот и всё, ни о какой подпольной деятельности игумена нет и намёка.
Ни Сергию, ни Фёдору не нужен был конфликт с Московским княжеским домом, особенно в тот момент, когда резко осложнилась международная ситуация и над Русью стали сгущаться тучи.
Однако был ещё один нюанс, который не заметил Лев Рудольфович, но который мог иметь решающее значение относительно проклятия Киприана. Дело в том, что к моменту Куликовской битвы митрополит на Руси был, и звали его Пимен. Архимандрит Переславля-Залесского, он находился в числе лиц, сопровождающих Митяя в Константинополь, и когда последний скончался во время путешествия в 1379 году, Пимен с помощью различных махинаций объявил себя ставленником князя Дмитрия и с помощью подкупа добился своего постановления. В итоге патриарх принял такое решение – Пимен был рукоположен в митрополиты Киевские и Великой Руси, а Киприан – в митрополиты Литвы и Малороссии. Узнав об этом, Киприан отбыл в Литву, а его соперник остался в Константинополе. Было лето 1380 года, до похода Мамая на Русь оставалось совсем немного времени.
Как на это дело ни посмотри, а то, что Пимен был избран в июне 1380 года, значительно усилило позиции Дмитрия в противостоянии с Киприаном – для князя его проклятие стало просто гневным сотрясением воздуха. Вполне вероятно, что оно потеряло каноническую силу, поскольку в данный момент Киприан был для Дмитрия никто и звали его никак. Даже Пимен мог подсуетиться и снять отлучение. Поэтому вряд ли перед битвой проблема проклятия обиженного Киприана волновала Дмитрия, ради него он не стал бы затевать весь этот маскарад.
А потому отодвинем религию в сторону и рассмотрим те причины, которые могли заставить Московского князя поступить именно так, а не иначе.
Отметим, прежде всего, тот факт, что трусостью здесь и не пахнет – находиться в первых рядах Передового полка было гораздо опаснее, нежели стоять под знаменем в Большом полку. Не факт, что ордынцы сумеют прорваться к княжескому стягу.
Тогда почему Дмитрий так поступил? Ответ мы находим у В.Н. Татищева. Описывая военный совет перед битвой, историк отмечает, что «князь великий созвал всех князей, и уложили, что князю великому быть в средине и смотреть на все полки, куда потребно будет помогать». Как видим, пока всё происходит так, как и должно быть, никакие необычные идеи Дмитрия Ивановича не посещают.
А посетили они его после того, как князь объехал полки перед началом битвы и понял одну простую вещь: стоя под знаменем в центре войска, он много не накомандует. Это Мамаю было очень удобно стоять на Красном холме, обозревать всё поле боя и своевременно реагировать на ситуацию – Московский же князь подобной роскоши позволить себе не мог. Конечно, он мог сноситься с князьями и воеводами через гонцов, но пока посланцы доберутся до Дмитрия, он примет решение, и они доскачут обратно, ситуация на опасном участке могла уже раз десять поменяться, и не факт, что в лучшую сторону. Князь просто осознал, что его пребывание под стягом в центре рати превращается просто в парадную функцию и не более того.
На это же обратил внимание и А. Кирпичников: «Оставляя постоянно находившегося при знамени двойника и сам будучи замаскирован под обычного воина, князь мог безопаснее скакать от полка к полку, на ходу следить за боем и в нужный момент давать распоряжения о посылке подкреплений. Необходимость разъездов диктовалась как масштабами сражения, затруднявшими единое руководство, так и отсутствием на «русской части» Куликова поля возвышенности достаточно высокой, чтобы просматривать всю «татарскую сторону» поля».
А ведь это была та битва, к которой Дмитрий шёл всю свою жизнь! И потому просто не мог князь пустить всё на самотёк, выпустив из своих рук управление сражением и возможность как-либо влиять на ситуацию. Татищев на это указал конкретно, когда сообщил, что князь «сам желая полками управлять и, где потреба явится, помощь подавать». Всё! Никаких религиозных бредней, столь любезных сердцу Льва Рудольфовича, нет и в помине!
Недаром Василий Никитич в дальнейшем подчеркнул, что «от ржания же и топота конского и стенания раненых не слышать было никоего речения, и князи и воеводы, что ездили по полкам, не могли ничто устраивать, так как их не могли слышать». Так это уже ситуация на местах, а уж какой тогда толк был от пребывания Дмитрия под знаменем? С точки зрения практического руководства войсками – никакого.
