Без всякого сомнения, император был действующей главой христианской церкви. Другие лица, включая папу римского, имели особое положение, но роль императора в формулировке правильной доктрины, определении и проведении в жизнь ожидаемых стандартов религиозной практики и в выборе людей для должностей оставалась главной. И это первенство было реальным. Позднеримская политическая теория – принятая, как мы видели, Теодорихом и измененная Прокопием – утверждала, что император напрямую назначен и тщательно выбран Богом, чтобы тот правил как Его наместник на земле. Эти идеи пришли прямо из нехристианских эллинистических представлений о королевской власти, но обращение империи в христианство, что поразительно, не породило больших изменений. Божественная природа была ярлыком, прикрепленным к христианскому Богу, и божественная цель состояла в том, чтобы привести все человечество к христианству, а не создать совершенные civilitas для немногих. Но ничто не изменилось в утверждении о близости императора к Богу. Все, что имело отношение к правителю, оставалось священным – от его казны до его спальни – каждый императорский церемониал, начиная от больших официальных торжеств и кончая малейшими, самыми интимными моментами (вроде proskynesis – падение ниц перед повелителем, чтобы продемонстрировать должное к нему уважение), организовывалось с целью втолковать эту мысль. Император не считался обычным смертным и, по крайней мере, на публике должен был хранить сверхчеловеческую бесстрастность во время происходивших церемоний. Возможно, Константин зашел в этом слишком далеко. Изначально его останки были захоронены в огромном мавзолее (церковь Святых Апостолов) в Константинополе в окружении алтарей двенадцати апостолов. Часто говорят, что он считал себя тринадцатым апостолом. Но тринадцатой фигурой, которая обычно находится посреди двенадцати апостолов, является Христос, так что остается удивляться, кем же считал себя Константин. Его сын Констанций II тихо все переделал, чтобы это выглядело немного скромнее. Но изменилось не много: Констанций и его преемники на Востоке и на Западе (до Юстиниана и после него) были последовательны в своем утверждении, что их избрал Бог, чтобы править с ними на земле.
Глядя на то, как разворачивались события на протяжении многих веков, последовавших за позднеримским периодом, и, в частности, на более или менее полное отделение церкви от государства, ставшее нормой в западной политической традиции уже в течение пары веков, естественно было бы обратить внимание на образ мыслей прошлого, который привел к такому настоящему. Начиная с позднеримского периода это означает некий голос, вроде голоса Августина Иппонского, который в «Городе Бога» доказывал, что ни одно государство не может настолько отражать волю Божью, чтобы существовать вечно. Бог делает так, что государства возникают и исчезают, убеждал Августин, но лишь для Его целей, и они будут существовать так долго, сколько смогут служить Его высшей цели, которая все время расходится с их собственной. Августин думал так на протяжении какого-то времени, но дополнительным стимулом для него взяться за перо стало разграбление Рима готами в августе 410 г. И он был не единственным, кто бросил прямой вызов некоторым основным притязаниям римской государственной идеологии. Всякий раз, когда какой-нибудь церковнослужитель оказывал сопротивление попытке империи навязать какое-нибудь доктринальное положение, такие люди неявно, а порой и недвусмысленно отрицали право императора распоряжаться делами церкви, и иногда это сопротивление оказывалось серьезным. Например, епископ Александрийский Афанасий сумел сделать провинцию Египет неуправляемой на короткий период в 340-х гг., потому что он до такой степени был против того, что император Констанций предпочел неникейское решение богословских вопросов. Или опять-таки вся христианская традиция аскетизма, которая сильно увеличила число своих приверженцев и усилила собственное влияние начиная с середины IV в., косвенно отвергала притязания имперской идеологии. Если римский император и политическая структура, которой он правил, отражали божественную волю для человечества, то люди не должны искать спасение своих душ, впадая в самоотречение и отвержение мира, который был главным для Христа, апостолов и многих пророков Ветхого Завета. Но у нас есть многочисленные примеры из житий святых этого периода именно такого отказа от участия в общественной жизни Римского государства даже среди представителей элиты. Если собрать все это воедино, добавив изрядную оценку прошедших событий, то становится сравнительно просто отмести притязания имперской идеологии как во многом пустую болтовню[265].
Однако это было бы серьезной ошибкой. В то время как можно заметить следы сопротивления императорской религиозной власти в трудах некоторых церковнослужителей, так же легко можно найти и ее принятие в трудах других. Например, почти одновременно с обращением Константина в христианство епископ Кесарийский Евсебий был готов принять тот факт, что Христос не случайно родился в момент, когда первый римский император Август правил Римом. Евсебий утверждал, что это доказывает, что Бог предопределил – несмотря на более ранние преследования, – что Римское государство должно стать Его орудием для приведения всего человечества к христианству. Иными словами, Риму отводилась особая роль в Божественном плане, которая была не похожа ни на какую иную. И это сделало императора кем-то большим, чем просто еще один светский правитель. На заседании IV Вселенского собора в Халкидоне 25 октября 451 г. 370 собравшихся епископов (некоторые через посредников) приветствовали императора Марциана как «короля и священника». Это приветствие не было нарушением традиций, а просто конкретной формулировкой установившегося образа мыслей. Или опять-таки – на этот раз на V Вселенском соборе в Константинополе в мае 553 г. – 152 епископа с радостью провозгласили, что в церкви не будет происходить ничего без явного одобрения императора[266].
На каждый голос несогласного церковнослужителя позднеримского периода имелся десяток других голосов, явно или неявно принимавших притязания императора на всеобъемлющую религиозную власть. И действительно, нужно быть очень осторожным с несогласными голосами. Если посмотреть повнимательней, нет ничего необычного в том, что один и тот же человек бурно реагирует на притязания императора, когда тот поддерживает альтернативное доктринальное положение, но от души одобряет их, когда тот на его стороне. Нельзя отрицать существование глубоких и принципиальных разногласий в некоторых церковных кругах по отношению к точке зрения императора на его религиозную власть, но огромное большинство христианских священнослужителей, да и мирян из высших слоев общества – так как аскеты являлись всегда небольшим, хоть и шумным меньшинством, – по сути, принимали ту точку зрения, согласно которой император был избран Богом и поэтому должен осуществлять по крайней мере надзор за церковными делами. Он мог и на самом деле должен был разрешать епископам заниматься богословием, но это полностью соответствовало его обязанностям – находить с Божьей помощью мудрость, чтобы выбирать между конкурирующими позициями, и обеспечивать такое положение в стране, чтобы его подданные – Божий народ – в конечном счете шли по пути истинной веры и должного христианского благочестия. Это оставляло папству лишь второстепенную роль, особенно в мире пяти равных патриархий, в которых самая передовая теология развивалась на греческом языке.
Короли и епископы
Большинство параметров, в рамках которых действовала папская власть со времени обращения в христианство императора Константина, изменились до неузнаваемости в период между низложением Ромула Августула и коронацией Карла Великого. Единая Западная Римская империя сменилась рядом государств-правопреемников, большинство из которых в конечном счете стали никейски-христианскими в V–VIII вв., даже если их правящие элиты изначально исповедовали что-то другое.
Однако политические структуры этого нового мира были далеко не стабильны, и на протяжении трехсот лет с 450 г. папская власть действовала в границах все еще существовавшей Западной Римской империи. Затем она в течение шестидесяти лет находилась под властью государств-правопреемников, заложенных Одоакром и Теодорихом, прежде чем оказалась частью Восточной Римской империи, управляемой из Константинополя. Это длилось почти сто пятьдесят лет до VIII в., когда папская власть начала управлять Римом и его окрестностями как независимой политической единицей, вынужденная отбиваться от непрошеного внимания как со стороны лангобардских королей, так и независимых лангобардских герцогов Сполето и Беневенто. Интересные времена!
