более действительным препятствием для еврейской торговли, нежели полагал Кулишер. Если даже допустить, что монополизация эта касалась прежде всего розничной торговли, оставляя область оптовой торговли более или менее свободной и доступной для всех, обстоятельство, на которое также иногда ссылаются в доказательство, по крайней мере, возможности для евреев заниматься торговлей и после образования торговых гильдий, монополизировавших в своих руках всю местную розничную торговлю, то в конце концов и это обстоятельство не могло иметь большого значения. При той тесной связи, какая существовала между торговлей оптовой и розничной в средние века, занятие одной оптовой торговлей представлялось крайне маловыгодным и почти невозможным. При всякой попытке сбыть свой товар оптовый торговец неминуемо должен был встречаться с членами тех же гильдий. Только им и через них мог он сбывать свои товары, а это обстоятельство, в свою очередь, ставило его в самые невыгодные условия по отношению к ним. Вот почему участники более обширных торговых ассоциаций-ганз, ведущих международную оптовую торговлю, стараются обычно войти в число членов также и отдельных местных гильдий для того, чтобы иметь возможность сбывать привезенные ими из других стран товары на месте не только оптом, что представлялось чрезвычайно невыгодным, но и в розницу. Исследования Белова и Кейтгена установили тот факт, что в средние века не существовало особого сословия или категории оптовых торговцев, которые не занимались бы совершенно продажей в розницу.
Что касается второго положения, из которого исходит Кулишер, именно, относительно малой действительности законодательных установлений в средние века, то это положение представляется еще менее доказательным. Правда, мнение, что именно законодательные меры положили конец еврейской торговле, разделяется частью и другими исследователями [203], однако оно не выигрывает от этого в своей доказательности. В предшествовавшем изложении, надеемся, нам удалось показать, что не те или иные законодательные меры, но прежде всего зарождение национальной торговли в западноевропейских государствах и вместе с тем возникновение самостоятельного торгового класса, сделавшее посредническую роль евреев излишней, явились непосредственной причиной вытеснения евреев из области торговых отношений. Мы видели, что торговое значение евреев быстро шло на убыль еще в то время, когда специальных законодательных мер, не считая канонических правил, против них никаких не принималось и социальное положение их в общем оставалось еще вполне благоприятным. Специальные законодательные ограничения и воспрещения еврейской торговли начинаются лишь в четырнадцатом столетии, то есть в то время, когда торговая роль евреев и так уже сошла почти на нет. При этом самое число таких ограничений было относительно незначительным, так как по справедливому замечанию Гоффмана, «исключение (Ausschluss, правильнее было бы выразиться: отсутствие участия. — А. Т.) евреев из торговли представлялось само собою разумеющимся». Считаем нелишним отметить здесь обратный факт, именно, что в то время, как до четырнадцатого столетия мы не встречаем специальных законодательных ограничений еврейской торговли, можно, напротив, указать отдельные случаи поощрения такой торговли. Так, мы говорили уже о безуспешной попытке Эдуарда I английского заставить евреев отказаться от ростовщической деятельности и перейти к «честному труду и торговле». Второй аналогичный случай имел место в маленьком герцогстве Брабантском. В 1261 году герцог брабантский Генрих III в своем завещании (очевидно, благочестивому герцогу при жизни могли еще понадобиться услуги евреев в качестве ростовщиков) определяет изгнать из своих владений всех евреев и кавертинцев, за исключением лишь тех, которые будут исключительно заниматься торговлей и откажутся от ростовщичества и залоговых операций. Неизвестно, было ли приведено в исполнение завещание герцога, и если было, то привело ли оно к положительным результатам. То и другое, впрочем, представляется крайне сомнительным.
Сошлемся еще на тот факт, что все канонические правила и постановления, все попытки отдельных представителей церкви воспрепятствовать торговле евреев некоторыми продуктами оказывались совершенно бессильными, пока евреи играли видную и необходимую роль в торговле. Напротив, именно с потерей ими торгового влияния наступало и общее ухудшение их социального положения. Точно так же, как мы показали это выше, не изменившееся отношение к евреям со стороны правящих кругов и не какие-либо предпринятые этими последними специальные меры повлекли за собою перемену в экономическом и социальном положении евреев, а, напротив, именно изменившиеся экономическая роль и характер экономической деятельности евреев имели своим следствием и коренную перемену в отношении к ним со стороны власти.
На основании всего сказанного мы можем, таким образом, признать попытку Кулишера теоретически доказать активное участие евреев в торговле второй половины средневековья неудавшейся. С одной стороны, монополизация торговли в руках гильдий оказывалась достаточно полной, чтобы не оставлять места для торговых операций евреев; с другой же стороны, вопреки его мнению, и законодательные меры и ограничения точно так же оказывались в данном случае вполне действительными, так как являлись не более, как законодательным подтверждением и закреплением существующего факта.
Обратимся, однако, от этих общих теоретических соображений к тем фактическим данным, какими Кулишер думает подтвердить свой взгляд. Прежде всего он ссылается на грамоты, полученные евреями в течение тринадцатого столетия от герцога австрийского и от правителей других восточных пограничных с Польшей областей Германии. Однако именно эти грамоты, устанавливающие до мельчайших деталей порядок и условия производства евреями ссудо-залоговых операций, как мы видели, в то же время ничего не говорят о торговых правах евреев, ограничиваясь указанием, что евреи должны уплачивать пошлины наравне с другими. Все, что можно вывести на основании этих грамот, — это лишь факт постепенности замирания еврейской торговли в направлении с запада на восток, на что мы и обращали в свое время внимание. Наиболее поздней из этих грамот является силезская привилегия 1295 года. Только здесь, в отличие от прочих грамот тринадцатого столетия, находим наряду с пунктами, посвященными денежной торговле и залоговым операциям евреев, и пункт, определенно разрешающий им торговлю всякими товарами. Такое специальное упоминание в силезской грамоте относительно еврейской торговли объясняется прежде всего наиболее восточным пограничным с Польшей положением Силезии, благодаря чему еврейская торговля и могла удержаться здесь несколько дольше, нежели в остальных областях Германии. При оценке грамоты 1295 года необходимо, кроме того, иметь в виду, что она являлась лишь повторением и подтверждением ранее данных грамот и что, таким образом, трудно судить, насколько содержание ее соответствовало в то время действительности. Самый факт разрешения торговых операций, равно как и воспрещения, вовсе еще не доказывает соответствия такого разрешения или воспрещения действительным существующим в жизни отношениями [204]. Не следует упускать из виду, что и в силезской грамоте пункты, касающиеся залоговых операций евреев, решительно доминируют над пунктами или, точнее, над пунктом, посвященным торговле. Именно этот самый факт особого внимания, уделяемого грамотами
