«Вся проводившаяся доныне работа преследовала цель изучения экономического положения русской промышленности в ее соревновании с иностранным производством. Подобное обследование необходимо само по себе, как таковое... нужно всемерно подготовиться к ответу на запросы, которые может предъявить нам будущее»[1152].
Серьезный бой по таможенной проблематике купечество намечало дать правительству в рамках обсуждения нового торгового договора с Германией. В начале 1912 года Совет министров принимает постановление о начале подготовительных работ для заключения новых торговых договоренностей с немцами[1153]. И московские промышленные круги незамедлительно приступили к дискуссиям на эту злободневную тему. Они сразу предупредили, что теперь, в отличие от прежних времен, договор будет заключаться под мощным давлением общественного мнения и это мнение может оказаться для правительства более опасным, чем сами немцы[1154]. В содержательном плане позиция купечества была предельно четкой: необходимо решительно идти на реальный пересмотр соглашений и не допустить ситуации, когда российская сторона в очередной раз окажется к этому не готовой. Как известно, начиная с 1894 года, торговая конвенция традиционно обслуживала российский зерновой экспорт в Германию. Поддерживая сельскохозяйственные поставки, правительство шло на уступки своему крупнейшему торговому партнеру и снижало пошлины на немецкую промышленную продукцию, завозимую на внутренний рынок. И ныне власти намеревались придерживаться той же политики: они считали бесполезным добиваться кардинального пересмотра договора[1155]. Заключение торговых конвенций с немцами всегда буквально выводило из себя купеческую буржуазию: и уже новое ее поколение продолжило битву за торжество протекционизма.
О происходивших баталиях мы можем узнать из материалов VIII съезда представителей промышленности и торговли, состоявшегося в мае 1914 года. Из знакомства со стенограммой заседаний хорошо видно, что с 1894 года, т.е. с момента заключения первого договора с Германией, немногое изменилось в позиции сторон. Среди основных оппонентов купечества мы опять видим В.И. Тимирязева, ныне – члена Государственного совета (двадцать лет назад он был чиновником Министерства финансов, отвечавшим за торговлю). Все те же аргументы – интересы экономики в целом, эластичность таможенного тарифа, – как и ранее, не находили отклика в купеческих душах. Московские капиталисты твердили о неминуемом крахе, требовали выяснить соответствие конвенционной политики потребностям России, упрекали руководство съезда в самоустранении от решения таких важных вопросов[1156]. Правда теперь у купеческой верхушки появился новый влиятельный союзник в лице руководителя Главного комитета земледелия и землеустройства А.В. Кривошеина. Он энергично поддерживал усилия московской буржуазии, выступал с созвучными ей заявлениями, призывая прекратить пресмыкаться перед немцами и униженно выпрашивать всякие мелкие уступки в обмен на прямое пренебрежение национальным интересам[1157]. Но начало первой мировой войны естественным образом помешало выяснению отношений вокруг заключения русско-германского торгового договора; мечты купечества об усилении таможенной охраны в эти годы так и остались неосуществленными.
Наиболее остро купеческую элиту в период до Первой мировой войны волновал продолжающийся приток иностранного капитала. Этот процесс особенно активизировался еще в конце XIX века. Московские воротилы пытались ему противодействовать, справедливо рассматривая иностранный бизнес, располагавший огромными финансовыми ресурсами, как конкурента, соседство с которым не предвещало ничего утешительного. К тому же правительство, тесно связанное коммерческими интересами с этим мощным партнером, обеспечивало «зеленый свет» его начинаниям. Присутствие европейского бизнеса в отечественной экономике неуклонно нарастало: в конце XIX столетия среднегодовой приток иностранного капитала составлял около 100 млн рублей, а в 1908-1914 годах он уже превышал 150 млн рублей[1158]. Эти средства устремлялись в российскую экономику через петербургские банки; весомые доли в них принадлежали иностранцам. Именно в их руках находилась почти вся металлургическая, нефтяная, угольная, золотая промышленность и т.д. Как известно, на юге страны европейским капиталом в кратчайшие сроки было создано мощное металлургическое производство с самой современной инфраструктурой; если до 1895 года южный регион еще уступал Уралу по выплавке чугуна, то уже в начале нового века он уверенно вырывается вперед, вырабатывая почти вдвое большие объемы, чем старорусский промышленный район[1159].
Для продвижения в российскую экономику иностранные собственники использовали такие формы, как синдикаты и тресты: это позволяло им завоевывать рынки и минимизировать потери во время кризиса и при неустойчивости конъюнктуры. Поэтому противостояние иностранному капиталу в 1908-1914 годах продолжилось в виде борьбы против создаваемых синдикатов и трестов. В этот период инициативы бюрократии, зарубежных акционеров и петербургских банкиров наталкивались на организованное противодействие Государственной думы и предпринимательских структур купеческой буржуазии. Одно из первых столкновений между этими силами в новом политическом формате произошло весной 1908 года, когда иностранные владельцы девяти металлургических заводов юга, входивших в сбытовой синдикат «Продмет», решили образовать трест для усиления своего присутствия на рынке. Купеческая элита квалифицировала эту инициативу как прямой вызов, причем не только непосредственно металлургическому Уралу, но и русской промышленности в целом. Уральские интересы стали своего рода знаменем в борьбе купеческой буржуазии, хорошо осознававшей: в случае падения этого промышленного района в скором времени черед дойдет и до других[1160].
По сравнению с концом XIX века методы противодействия изменились: наличие Государственной думы и деловых сообществ намного повысило публичность этого противостояния. В него сразу включились депутаты от октябристов и кадетов, заявившие о недопустимости создания подобных трестов. Завидную энергию проявил А. И. Гучков, который вместе с коллегами подготовил запрос в правительство, провел заседание фракции октябристов с осуждением «опасной торгово-промышленной комбинации», организовал подачу соответствующей петиции лично П. А. Столыпину и т.д.[1161] Лидер крупнейшей фракции действовал в унисон с Московским биржевым комитетом, который также выразил свои претензии петербургской бюрократии и потребовал объяснений. Причем московская промышленная группа не ограничивалась только заявлениями. Так, в январе 1908 года был заключен договор между торговым домом Вогау и уральскими предприятиями – по примеру западных собственников, образовавших сбытовой синдикат «Медь». Партнерское соглашение предусматривало продажу заводами меди исключительно через эту крупную коммерческую структуру, а Вогау обязывались предоставлять ссуду предприятиям в размере 80% стоимости меди, что гарантированно пополняло оборотные средства производителей[1162].
В противовес заступникам за Урал из Государственной думы и промышленной Москвы металлурги Юга через объединение Совет Съездов представителей промышленности и торговли собрали совещание правительственных чиновников разных ведомств для обсуждения положения в отрасли, а по сути – для одобрения трестовой инициативы. Однако устроители этого мероприятия, возглавляемые Министром торговли и промышленности И.П. Шиповым, и здесь столкнулись со шквалом критики ряда депутатов: В.П. Каменского, В.А. Караулова, Я.Г. Гололобова и др. Апеллируя к мнению общественности, избранники народа выступили против исключительного положения южной металлургии, поддерживаемой казенными заказами. По их убеждению, создание индустрии региона обусловлено не потребностями рынка и даже не стремлением развить горную промышленность, а проведением биржевых спекуляций и банковских операций[1163]. Благодатную тему подхватили управляющие заводов: уральская промышленность является народной, она зависит от массового спроса на железные изделия, а никак не от сомнительной благосклонности бюрократии, распределяющей казенные заказы. Вот выдержки из выступлений: Уралу правительство «ничего никогда не даровало, несмотря на то, что эта промышленность существует двести лет»; в то же время заводы юга получали заказы раньше, чем была куплена земля, на которой они строились[1164]. И теперь народная индустрия, которая не в состоянии самостоятельно противостоять иностранной экспансии, находится под угрозой уничтожения: предполагаемый южный трест выбросит огромные излишки производительных мощностей для завоевания Урала, Поволжья и Сибири. «Нам говорят, что югу нужен трест, но мы видим, что тресту нужна вся Россия», – восклицал один из ораторов высокого совещания[1165]. В этом контексте звучали требования: «никаких специальных льгот и преимуществ никаким заводам впредь не давать и прекратить все выдаваемые ныне субсидии»[1166].
