терпимо, память о конце войны и обо всем, что ему предшествовало, складывалась трудно, ибо приходилось разбираться с собственной виной и ответственностью. Поэтому в Западной Германии шел мучительный процесс осознания того, что поражение стало одновременно и освобождением, а точнее, говоря словами Гёца Али, освобождением от самих себя: «Исключительно военной мощью и ценой огромных жертв союзнические армии освободили в те месяцы от немецкого террора не только миллионы узников, подневольных и порабощенных людей, но и тех, кто развязал эту войну и повинен в ней: самих немцев.
Их пришлось освобождать от самих себя, и многие поняли это лишь с большим запозданием» [540].
3. 8 мая изменяется со сменой поколений. Общественное памятование – это процесс, в котором со временем происходят перемены. Каким виделось 8 мая разным поколениям, можно увидеть по тому, как расставлялись акценты в празднованиях 1985, 1995 и 2005 годов. В 1985-м впервые заговорило так долго молчавшее военное поколение. Это произошло на уровне президента ФРГ, а именно Рихарда фон Вайцзеккера. Он родился в 1920 году; ему исполнилось девятнадцать лет, когда началась война, поэтому он прошел ее всю от начала до конца. Спустя десять лет, в 1995 году, своего первого пика достигла память о жертвах Холокоста; последовала выставка о преступлениях вермахта. Тогда же к памятованию присоединились многие общественные деятели, которые впервые выступили с воспоминаниями о собственном военном опыте. К их числу относились выдающиеся историки, такие как Райнхарт Козеллек и Арно Борст. Последний опубликовал статью, озаглавленную Befreit von der Pflicht zu töten («Освобожденный от обязанности убивать»). С 2005 года, одновременно с открытием в Берлине памятника погибшим европейским евреям, особые пути мемориальных культур в ФРГ и ГДР заменились более широкой европейской мемориальной культурой. Коммеморации приобрели транснациональный характер, некоторые постсоветские страны, например Польша, отметили свою вновь обретенную независимость тем, что праздновали окончание войны не 9 мая, а 8-го, как в Западной Европе.
4. Через 75 лет после 1945 года – можно ли вспоминать то, что не пережил лично? Об окончании войны в 1945 году сегодня помнят лишь немногие из наших современников. Мы внимательно слушаем их рассказы о том, что они пережили при освобождении из концлагерей или в немецких городах в конце войны. Строго говоря, помнить могут только они, остальные же могут, если захотят, помнить их воспоминаниями. Ибо наша память вбирает в себя не только пережитое нами, но и то, что мы услышали, прочли или увидели на фотографиях и в кино. Многие из наших личных воспоминаний были рассказаны нам нашими родными и близкими, и мы их молча себе присвоили. В семье границы между индивидуальной и коллективной семейной памятью размыты. В обществе иначе. Здесь существуют общие коммуникативные рамки, в которых следующие поколения воспринимают наиболее значимые события и даты собственной истории. Это историческое самоутверждение – важный элемент консолидации общества. Поэтому и празднуются годовщины, а медиа регулярно привлекают внимание к общей истории, стимулируют ее обсуждение, тем самым обеспечивается сопричастность и отождествление себя с историей, ушедшей в прошлое.
5. 8 мая имеет потенциал для будущего. Стало ли 8 мая историей? Нет, ибо оно как никакой другой памятный день формировало историю и до сих пор остается активным политическим фактором настоящего. В России значение этого праздника значительно возросло после того, как к этой памяти подключилось третье поколение. Ветеранов теперь представляют их дети и внуки, которые выходят с портретами своих отцов и дедов, образуя «Бессмертный полк», который несет 9 мая, День победы Сталина над Гитлером, в будущее. Таким образом, героический миф о Сталине сливается с новым культом войны Путина. На Западе акцент в трактовке 8 мая иной. После 1945 года в 1948-м ООН провозгласила Всеобщую декларацию прав человека и приняла Конвенцию о геноциде. Это – нормативный фундамент, на котором сегодня закреплены ценности новой Европы и ЕС: мир, демократия, критическое историческое сознание и права человека. 9 мая 1950 года, когда Робер Шуман в своей исторической речи заявил о создании ЕЭС, не стало общей отправной точкой в истории. Поэтому было бы в высшей степени разумно соединить обе исторические даты: 8 мая – окончание охватившей всю Европу истребительной войны и 9 мая – день рождения новой Европы. Но европейская память о 8/9 мая не должна стереть память о сорокалетней оккупации и иностранном правлении в странах Центральной и Восточной Европы. После победы над Гитлером Сталин смог утвердиться как его победитель. Не отрицая различий во взглядах, европейская память тем не менее подчеркивает, что окончание войны есть исторический порог и ключевое событие для нового общего будущего – это день освобождения, радости, мира и солидарности с жертвами национал-социализма и первого почина новой Европы, за которым последовал второй в 1989 году.
Память о жертвах немецкой истребительной войны
Празднование 75-летия окончания войны 8 мая 2020 года показало, что немецкая память о национал-социализме сосредоточена на преступлениях против человечности, связанных едва ли не исключительно с Шоа, в то время как другие группы жертв, другие преступления этой тоталитарной диктатуры отошли на задний план [541]. Фокусирование внимания на уничтожении и страданиях евреев остается первой заповедью немецкой мемориальной культуры, однако нельзя допустить, чтобы травмы других жертв, пострадавших от национал-социализма, были забыты. Эта тема, хорошо изученная историками, пока не нашла широкого отклика в массовом сознании и публичном пространстве.
В Германии, например, мало кто знает о трех миллионах советских военнопленных, которых вермахт сознательно обрек на смерть от голода и болезней. В Ленинграде, окруженном вермахтом, за девятьсот дней блокады погибло более миллиона человек. Эта блокада была снята Красной армией 27 января 1944 года; ровно через год в тот же день она освободила Освенцим. В Белоруссии вермахт и СС уничтожили тысячи деревень и городов вместе с их жителями. По сравнению с немецкой оккупацией в остальной Европе, где также имели место массовые военные преступления, как, например, в Орадур-сюр-Глан, в Италии, Югославии и Греции, война на уничтожение, которую вели немцы в Восточной Европе, носила системный характер. Судьба миллионов подневольных рабочих из всех европейских стран, которых эксплуатировали и изнуряли до смерти на немецких военных предприятиях, тоже находится отнюдь не в центре общего внимания. Думая о Шоа, мы представляем себе преимущественно огромные лагеря-фабрики смерти, созданные нацистской Германией в Польше. Но тысяч мест (едва ли нам известных) дальше к востоку, где были убиты или умерли от голода евреи и граждане многих национальностей Советского Союза, в немецком общественном сознании просто нет.
Устранить это незнание и равнодушие, приведшие к исторической слепоте и укрепляющие ее,
