…Шепотом, жутко озираясь…
Вот что видел Давид Плоткин с чердака через щелку.
Два бандита зашли к вдове Брайне.
Потребовали денег.
Она им отдала все, что было при ней.
— Мало.
Ей отсекли топором одну руку.
Она упала…
С диким криком снова требовали:
— Денег!
Отсекли другую руку.
…Когда начали отрезать груди, она скончалась под ножом…
Погребальщики Дубник и Жорнист, рассказывали, что в среду 18 июля староста их разыскал, велел собрать погребальное братство и похоронить убитых. В течение всей резни увозили убитых на кладбище, в сопровождены бандитов. Когда погребальщики проходили по улицам, они видели валяющиеся по середине улицы трупы, и трупы в открытых домах с выломанными дверьми, в кучах мусора, щепок от разных хозяйственных и домашних вещей. Многих убитых узнавали только по одежде: трупы были распухшие, исколоты и разрублены. Пекер с женой лежали у себя в квартире, он с отрубленной головой, она с распоротым животом… между отцом и матерью барахтались еще живые, задыхающиеся двое малюток двух и трех лет. В среду погребальщики собрали шестьдесят девять трупов и множество отрубленных органов человеческого тела: головы, руки, ноги, а также совершенно не распознаваемые и неопределимые обрывки мяса. Раввина нашли с отсеченными руками, а шея и грудь исколоты вилами. Резника нашли с раздробленной головой и вытекшим мозгом. Они собрали около 25 женщин, — девушек и замужних, — в полном смысле разорванных на части.
Еще о многих и многих ужасах рассказывают погребальщики…
…и рыдают посреди рассказа…
…А кошмар все продолжался…
Вечером 14 июля снова раздался колокольный звон. Созван был, вероятно, новый сход, приехал какой-нибудь новый погромный командир. Прошло немного времени, и староста стал обходить чердаки и погреба. Он приказывал евреям перейти в Управу, где жизнь их будет в безопасности. Около двухсот евреев пробрались к Управе, окруженной приезжими вооруженными бандитами. Евреи спрашивали у крестьян:
— Зачем нас сюда сгоняют?
И им отвечали разно.
Одни говорили, что привели их сюда, чтобы спасти им жизнь.
— Уж больно распустились наши, невозможно удержать, — только так и удастся сохранить жизнь уцелевшим.
Другие отвечали просто:
— Решено бросить бомбу в Управу, чтобы одним махом избавиться от жидов.
Евреи, добравшись сюда по улицам, покрытым телами изрубленных, обрывками человеческого мяса и оторванными человеческими членами, могли ждать только самого худшего. Двое суток в кошмарном томлении пробыли они в Управе, в страшной духоте и тесноте, с мыслью о неминуемой смерти.
Вдруг вошел в Управу молодой человек.
Изящно одетый, сопровождаемый вооруженными людьми, он в их присутствии прочел приказ атамана — что строго воспрещается убивать и грабить евреев. При этом он произнес длинную речь о том, что евреи сами виноваты в резне: они вмешиваются не в свои дела, веселятся на чужом пиру. Атаман же не человек, но ангел, и он прощает отъявленным преступникам, хотя евреи, по своим действиям в Умани, где выкаливали священникам глаза, совершали обрезания над стариками-крестьянами, — и не заслуживают, чтобы их оставили жить на земле.
Оратору отвечал Давид Плоткин.
Он вложил в свою речь всю горечь, накопившуюся в наболевшей, истерзанной душе, и разрыдался горькими слезами отчаяния.
Рыдали и все евреи.
Посол как будто смягчился.
Стал совещаться с крестьянами.
Ушел.
В Управу вошел староста и объявил, что сход постановил разрешить евреям разместиться в восьми домах на определенной уличке, которая будет охраняться, чтобы больше не нападали на евреев.
Евреи перешли в указанное место.
Вооруженные крестьяне их охраняли.
Охрана забрала то, что еще осталось у евреев из денег и одежды, угощая при этом их побоями. Съестных припасов не было у охраняемых. Выйти достать их не разрешалось. Вид этих измученных, полунагих, с опухшими лицами, покрытыми кровоподтеками, был кошмарно ужасен. Крестьянки, иногда заглядывавшие сюда, вытирали слезы…
…и оставляли ломтики хлеба…
17-го июля прискакали 18 верховых.
Начали искать коммунистов.
Нашли их в лице двух малолетних мальчиков и хотели их забрать с собою.
Но отец воспротивился и не давал. Началась борьба и перепалка.
Бандиты крикнули товарищей, прибежало еще несколько человек.
Они убили защитника-отца.
А вместе с ним и сыновей его.
По местечку пустили слух.
— «Евреи нападают на власть».
Пришла большая толпа крестьян, выгнали евреев из домов-убежищ.
И повела в неизвестном направлении.
— Куда вы нас ведете? — спрашивали несчастные.
Им отвечали:
— На кладбище.
И пояснили:
— Там вы выроете себе могилу, и мы закопаем вас.
Евреи покорно шли.
Уж были близко от кладбища.
Но тут появился крестьянин, бывший солдат, по имени Тит, — профессиональный конокрад, — он по-видимому был главарем банды. Он отдал приказ гнать евреев обратно в местечко и запереть их в синагоге.
Долгие часы провели они здесь.
…Ждали смерти…
Вечером пришел в синагогу Тит и произнес речь о том, что следовало бы сжечь синагогу вместе с евреями.
— Но мы, — защитники народного права, — милостивы и даруем вам жизнь.
Сделал великодушный жест.
— Даю вам два мешка муки и расходитесь по домам.
Но евреи стали умолять, чтобы им разрешили остаться в синагоге, — на людях не так страшно. Им разрешили.
…С той поры начинается специфически ладыженская трагедия…
Пять недель в синагоге
Погром кончился,
Нельзя же в горячее время уборки несколько недель подряд заниматься одной лишь резней и любоваться ужасами еврейской смерти. Крестьяне оставили ладыженских евреев в покое и от восхода до заката солнца работали в поле.
Но…
…время от времени…
Когда хочется немного поразвлечься, крестьяне посещают синагогу, где ютятся остатки ладыженского населения, — изголодавшиеся, с застывшими от ужаса глазами, голые… грязные… многие в сыпнотифозном жару.
Начинаются «представления»…
— Це наш цирк с жидюгами.
Приказывают дряхлому шамкающему еврею петь хасидские песни и проделывать смешные гимнастические приемы.
Протягивают грязную ногу в вонючей портянке.
— Целуй.
Выводят тифозно-больного на улицу и велят плясать, ползать в грязи на четвереньках.
…Изнасилуют походя малютку…
……………………………………………………………………………………..
Бывают гости у крестьян, — налетчики бандиты из других мест, — и крестьяне хвастаются перед ними своим цирком из сотен еврейских «комедиантов».
Услаждают их «представлениями».
Одно такое представление закончилось тем, что всех евреев выгнали из женского отделения синагоги — (езрас-ношим), а человек десять бандитов остались наедине с двумя еврейскими девушками, — они теперь в Киев в венерической больнице.
Из местечка не выпускали евреев. Медицинская помощь захворавшим от волнения и голода, тесноты и насекомых — запрещена.
Лишь изредка кое-кто из стариков крестьян, а в особенности крестьянские бабы, принесут из жалости кусок хлеба или немного супа. Теплицкий, пробывший пять недель в синагоге, рассказывает: в синагоге был такой спертый воздух, что можно было задохнуться. Грязь неимовернейшая. Многие переболели сыпным тифом и другими болезнями. Больные метались в жару и безумном бреду. Дети рыдали и молили о хлебе. Остальные, на пороге болезни или сумасшествия, ходили как в чаду…
И вдруг появляется крестьянин.
Раздается его жирный, здоровый голос.
— А ну поцелуй свою бабу…
Евреи были приведены в такое состояние, что однажды, под острием закинутой над нею сверкающей шашки, мать с рыданием умоляла собственную дочь пойти с четырьмя бандитами…
…в женское отделение…
Исход
Евреев не выпускали из Ладыженки.
Но безграничный жизненный инстинкт разрушил все запреты, победил все опасности и сделал невозможное свершившимся фактом. Ладыженские старики, больные, дети, еле передвигая ноги, вырвались из этого страшного ада и, с неимоверными усилиями, добрались, наконец, до другого еврейского местечка.
Больше 1000 человек ладыженцев находятся по сей день в Голованевске. Оборванные… босые… со сгнившими рубахами на теле… или совсем без рубах, — мужчины и женщины, здоровые и заразно-больные, валяются по синагогам в женских отделениях, в пустых амбарах или просто на улицах. Один Бог или их посиневшие, крепко сжатые губы могли бы рассказать, как живут эти люди, как они проживают свой день. Часто-часто тянется катафалк по кривым улицам местечка и часто-часто производятся сборы ладыженцам на саван.
