Дож Джованни Мочениго пережил папу чуть больше, чем на год — достаточно долгий срок, чтобы увидеть, как преемник Сикста, папа Иннокентий VIII, снял интердикт с Венеции. Затем дож упокоился рядом со своим братом в церкви Санти Джованни э Паоло. Его правление тоже можно назвать несчастливым. Большей частью, как и у его предшественников, оно сопровождалось войной и ее последствиями, такими как практически наступившее банкротство государства. Ему пришлось пережить крупную катастрофу и в собственном дворце, когда 14 сентября 1483 года от небрежно поставленной свечки сгорела часовня Дворца дожей, а с ней и почти вся восточная часть здания между внутреннем двором и Рио де Палаццо. По сигналу тревоги на пожар сбежался народ, люди смогли потушить пламя, но многие бесценные полотна и другие произведения искусства погибли. Сануто пишет, что если бы дож не так боялся расхитителей и не отказался открыть двери в свои апартаменты, многое удалось бы спасти.
При обсуждении восстановления Дворца дожей в сенат было подано несколько очень амбициозных проектов. К счастью для потомков, их отклонили и решили придерживаться уже существующего плана. Тем не менее главным архитектором и скульптором назначили веронца Антонио Риццо. Что бы мы ни думали о результатах, они знаменуют момент, когда здание перестало быть чисто готическим и приобрело некоторые признаки смешения стилей, которое мы и наблюдаем сегодня. В любом случае, венецианцы пожалели, что устроили инспекцию только в 1498 году, когда выяснилось, что Риццо потратил уже 80 000 дукатов, а работы выполнены только наполовину. Официальное следствие установило, что по меньшей мере 12 000 дукатов ушло архитектору в карман, но на этот раз Совет десяти не успел отреагировать. Риццо уже уплыл в Анкону. Его сменил Пьетро Ломбарде Его формы «пламенеющей готики» и многочисленные интарсии из цветного мрамора обошлись венецианцам почти так же дорого, как махинации его предшественника.
Еще со времен конституционных реформ Доменико Флабанико, которые он проводил в XI веке, в Венеции бытовало твердое правило, запрещавшее выбирать подряд двух дожей с одной фамилией. Видимо, только это и уберегло республику от образования в ней правящей династии, как это произошло во всех итальянских городах. И вот впервые это правило было нарушено. Когда Марко Барбариго, дож, пришедший на смену Джованни Мочениго, умер, не пробыв дожем и года, ему наследовал его брат Агостино. Это произошло 6 августа 1486 года.[212] Натуры братьев, однако же, различались разительно. Марко обладал мягким характером, был вежлив, обходителен, но нерешителен. Агостино был своевольным, вспыльчивым и имел репутацию патологического подлеца. Хотя в войне с Феррарой он проявил себя энергичным чиновником, своим необычным избранием он был обязан главным образом возобновлению давнего соперничества между «лонги» и «курти» («долгими» и «краткими») — старыми и новыми семействами венецианской аристократии. По этой причине избиратели в количестве 41 человека разделились на два лагеря, и большинство из них, как и сам Барбариго, представляли курти. На пятом этапе выборов за него отдали голоса 28 человек, и этого вполне хватило, чтобы одержать победу над соперником от лонги Бернардо Джустиниани.
Первым важным событием в правление Агостино Барбариго стало дело, которое Венеция подготавливала долгие годы — официальное присоединение королевства Кипр. Основанное Ричардом Львиное Сердце и рыцарями-тамплиерами, оно в 1192 году было ими продано крестоносцу Ги де Лузиньяну. И хотя время от времени королевство подвергалось нападениям внешних сил — особенно генуэзцев в XIV веке и Каира, которому с 1426 года платило дань, — дом Лузиньянов продолжал править.
Кризис начался в 1460 году, когда Яков (Жак) Лузиньян, незаконнорожденный сын короля Иоанна II, отнял трон у своей сестры, королевы Шарлотты, и ее мужа Луи Савойского, заставив их в течение трех лет укрываться в замке Кирения, а затем бежать в Рим. Однако, став королем, Яков нуждался в союзниках. Обратившись в Венецию, он официально просил руки юной прекрасной Екатерины, дочери Марко Корнаро (Корнера[213]), семейство которого давно и прочно было связано с островом. Та ветвь, к которой принадлежала Екатерина, Корнаро делла Ка'Гранде, лишь отдаленно была связана с ветвью Корнаро-Пискония, хозяевами феода Еписконии, одними из богатейших кипрских землевладельцев. Но Марко жил на острове много лет и тесно подружился с Яковом, для которого выполнял различные сложные дипломатические миссии, а дядя Екатерины Андреа вскоре должен был стать ревизором королевства. Со стороны матери ее родня принадлежала еще более славному роду — ее прадед был не кем иным, как Иоанном Комнином, императором Трапезунда.
Сенат не мог устоять перед перспективой видеть венецианку королевой Кипра. Он с готовностью дал согласие тут же сыграть формальную свадьбу через посредника, лишь бы Яков не передумал. 10 июля 1468 года со всей помпой и блеском, на какие способна Венеция, 14-летнюю Екатерину в сопровождении сорока благородных дам провели от дворца Корнаро в Сан-Поло до зала Большого совета во Дворце дожей. Там дож Марко вручил кольцо кипрскому послу, который от имени своего господина надел его на палец невесте. Затем невеста приняла титул Дочери святого Марка. Такие беспрецедентные почести заставили епископа Туринского едко заметить, дескать, он не припомнит, чтобы святой Марк был женат, а если и был, то его жена уже явно старовата, чтобы иметь 14-летнюю дочь. Через четыре года, 10 ноября 1472, Екатерина в сопровождении четырех галер уплыла в свое новое королевство.[214]
Но в следующем году Яков внезапно умер в возрасте 33 лет, оставив жену на последнем сроке беременности. Неизбежные в таких случаях слухи об отравлении, вероятно, не имели под собой оснований, но у сената, боявшегося, что, если представители Савойской династии устроят переворот, снова воцарится Шарлотта, не оставалось выбора. Пьетро Мочениго, который все еще оставался генерал-капитаном, приказали вести флот на Кипр, чтобы защитить молодую королеву, а фактически — чтобы защитить интересы Венеции. Капитан получил указание усилить гарнизоны всех крепостей на острове и убрать с руководящих постов всех ненадежных. Тот факт, что Кипр является независимым государством, сенат не слишком волновал — Мочениго действовал от имени королевы, хотя на крайний случай у него имелись особые полномочия.
Он выполнил свою работу, как всегда, последовательно и хорошо. Однако принятые им меры усилили возмущение, которое и без того наблюдалось среди местного дворянства, недовольного вмешательством Венеции в дела киприотов. Вскоре после отъезда Мочениго образовался заговор во главе с архиепископом Никосии. 13 ноября 1473 года за три часа до рассвета небольшая группа заговорщиков, в которой находился и сам архиепископ, проложила путь во дворец в Фамагусте и на глазах у королевы зарезала ее дворецкого и врача. Затем, после недолгих поисков, заговорщики выловили ее дядю, Андреа Корнаро, и ее кузена, Марко Бембо, с которыми поступили так же, раздели их трупы и выбросили из окон в ров. Там тела лежали, пока их не обглодали городские собаки. Наконец, Екатерину вынудили согласиться на обручение дочери ее покойного мужа и Альфонсо, незаконнорожденного сына Фердинанда Неаполитанского, передав ему права на престол Кипра, несмотря на то, что Яков официально передавал ей правление королевством, и она к тому времени уже родила от него сына.
Слово «переворот» быстро долетело до Венеции, и Мочениго вновь приказали вернуться на остров. Он быстро нашел управу на виновных, но нескольким заговорщикам, включая архиепископа, удалось бежать. Остальных поймали, лидеров заговора повесили, прочих бросили в тюрьму. Решение о передаче трона было признано недействительным. Венецианский сенат тем временем прислал двух доверенных патрициев, которые в чине советников вершили управление островом от имени Екатерины. Несчастная, обессиленная королева оставалась на троне, но с годами ей все труднее становилось играть роль номинальной фигуры. Ее сын, король Яков III, умер в 1474 году, почти через год после рождения. После этого королева уже не могла противостоять интригам своей невестки Шарлотты, с одной стороны, и молодого Альфонсо Неаполитанского — с другой, в то время как киприоты устраивали против нее один заговор за другим, видя в ней не столько королеву, сколько венецианскую марионетку. Она хорошо понимала, что ее жизнь целиком зависит от поддержки Венеции, но эта поддержка постепенно становилась все обременительней и для нее, и для ее подданных. Все основные должности при дворе и в администрации находились в руках венецианцев, в каждом городе или замке сидел венецианский губернатор или сенешаль. Наконец она и ее отец пожаловались в синьорию, что ее защитники все больше напоминают тюремщиков. Она не может покинуть дворец, слуг отозвали, ей даже есть приходится в одиночестве, за маленьким деревянным столиком. Любую переписку запретили, даже с собственными подданными. Эти жалобы возымели действие, и с 1480 года ее жизнь стала комфортнее, но она стала понимать, что дочь она святому Марку или не дочь, ее роль превратилась в недоразумение для республики, и когда наступит момент, республика уберет ее с дороги без колебаний.
