Джон Норвич - История Венецианской республики

Венеция в самом деле положила предел ее царствованию. Кипр с 1426 года находился в вассальной зависимости у султана Египта, которому выплачивал ежегодную день в 8000 дукатов. Прямой захват Кипра мог повлечь за собой нежелательные дипломатические осложнения. Но в 1487 году султан известил Екатерину, что Баязет намеревается начать против него масштабную кампанию и может попытаться захватить Кипр. Султан просил ее принять все возможные меры, чтобы укрепить оборону острова, а взамен на два года освободил королеву от уплаты дани. Теперь Венеция и Египет выглядели союзниками в борьбе против общего врага, и синьория решила рискнуть. Летом 1488 года раскрылся новый заговор, касающийся свадьбы Екатерины с Альфонсо Неаполитанским. Королева знала об этом заговоре и, возможно, сочувствовала ему. Главный заговорщик, некто Риццо ди Марино, участвовавший в событиях 1473 года и, как друг архиепископа, своевременно сбежавший, был схвачен, привезен в Венецию и, по приказу Совета десяти, удавлен. Повторного брака Екатерины допустить было нельзя. В октябре 1488 года возникло решение — Кипр должен официально войти в состав венецианской империи, а королеву следовало вывезти на родину, по возможности по доброй воле, а если понадобится, то и силой.

Это деликатное задание было доверено генерал-капитану Франческо Приули. Чтобы избежать возможного сопротивления со стороны Екатерины, Совет десяти провел с ее братом Джорджо тайную беседу и приказал подготовить ее заранее к добровольному отречению по собственной инициативе для общего блага. Кипр находился в опасном положении, и нужно было защитить его от алчности турок.

Сама же королева удостоится чести и почета, вручив отечеству такой подарок. Взамен она получит богатый феод и ежегодный доход в 8000 дукатов, жизнь ее будет проходить в покое и роскоши, и титул королевы за ней сохранится. Наконец, ее семья обретет невиданное могущество и престиж, а в случае ее отказа утратит престиж уже существующий.

Когда Джорджо впервые рассказал сестре, чего от нее ждут, она решительно отказалась. Говорят, что она ответила: «Разве мои венецианские повелители не собирались забрать себе остров после моей смерти? Едва мой муж меня покинул, как они уже отступились от меня». Но в конце концов она согласилась. В начале 1489 года она выехала из Никосии в Фамагусту, где в ходе долгой торжественной церемонии позволила генерал-капитану поднять над островом знамя Святого Марка. В начале июня она вместе с братом приехала в Сан-Николо ди Лидо. Ее, сопровождаемую эскортом благородных дам, выехал приветствовать дож Барбариго. К несчастью, когда «Бучинторо» подошел к Лидо, налетел внезапный шторм. Корабль трепало несколько часов, и когда Екатерина смогла наконец взойти на палубу «Бучинторо», ее состояние оставляло желать лучшего. Они проследовали по Большому каналу ко дворцу герцогов Феррарских, где 51 год назад останавливался византийский император. Трубили рога, и звонили колокола. От народных приветствий гудело эхо. Когда процессия добралась до палаццо Корнер,[215] дож за верную службу республике посвятил Джорджо в рыцари. Позже он удостоился привилегии класть свое оружие рядом с оружием дома Лузиньянов.

После трех дней празднества во дворце Феррара королева в Сан-Марко прошла церемонию отречения. Там она официально передала королевство Венеции. В октябре она получила в пожизненное владение в окрестностях Азоло небольшой городок на холме. Там на протяжении двадцати последующих лет содержался отошедший от дел двор. Только в 1509 году, перед угрозой наступающей армии императора Максимилиана, ей пришлось покинуть этот звонкий мир музыки, танцев и вежливых бесед с просвещенными людьми и искать убежища в родном городе. Она умерла 10 июня 1510 года в возрасте 56 лет. Штормовой ночью, под ветром и дождем, ее гроб вынесли из палаццо Корнер и переправили через Большой канал по мосту из лодок в церковь Санти Апостоли. На гробе покоилась корона Кипра. Тело же королевы было обряжено по-францискански. Ее похоронили в фамильной часовне Сан Сальваторе, где в южном трансепте ее могила отмечена надписью: «Catharinae Comelae Cypri Hierosolymorum Ac Armeniae Reginae Cineres» («Прах Катарины Корнаро, королевы Кипра, Иерусалима, а также Армении»).

1492 год в истории Европы стал поворотной вехой. Именно в этом году Колумб открыл Новый Свет. В этом году его покровители — Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская — разгромили наконец мавританское королевство Гранаду и утвердили свою власть над всей Испанией. Во Флоренции в этом году умер Лоренцо Великолепный, который хоть и не доверял Венеции всю свою жизнь, все же как никто другой способствовал объединению Италии против притязаний французов. В Риме в этом году после самых продажных в истории выборов папы избрали самого безнравственного понтифика (если не считать антипапу Иоанна XXIII, утвердившего за шесть столетий до этого «порнократию») — Родриго Борджиа, ставшего папой Александром VI. Кроме всего прочего, 22-летний французский король Карл VIII в этот год освободился от регентства сестры Анны де Божо и теперь мог приложить свои силы к осуществлению давней мечты — походу на Италию.

Физически Карл плохо подходил на роль героя-завоевателя. «Его величество, — докладывал в том же году венецианский посол,[217] — мал и тщедушен, имеет хмурое выражение лица, водянистые близорукие глаза, чересчур крупный нос и слишком пухлые, вечно оттопыренные губы. Руками он производит судорожные движения, весьма неприглядные со стороны, речь его чрезвычайно медленна… Весь Париж славит его искусство игры в мяч, доблесть на турнирах и охоте». Возможно, подданные его любили как раз за эти искусства. Из-за мягкости характера он получил прозвище Любезный. «Добрейшего создания и представить себе нельзя», — пишет хронист Филипп де Коммин. В глазах Карла, несомненно, этот поход мотивировался высокими целями. Он не собирался завоевывать чужих земель, всего лишь потребовать принадлежащее ему по праву, а к этой категории, бесспорно, принадлежало королевство Неаполитанское.[218] К нему еще прилагался титул короля Иерусалимского, который дал бы Карлу престиж, необходимый для подтверждения своих итальянских завоеваний и оправдания его запоздалого крестового похода.

Это была славная мечта, и мечтой должна была остаться. Как отмечает Коммин, на взгляд любого разумного и опытного человека предприятие выглядело глупым. Карлу не хватало денег — ему пришлось перед походом заложить свои драгоценности — и еще больше не хватало военного опыта. Продвижение далеко на юг Апеннинского полуострова, налаживание чересчур протяженных коммуникаций отдали его армию на милость полудюжины сильных, воинственных и потенциально опасных государств. Только двое из французского окружения короля по-прежнему проявляли оптимизм: его наставник и дворецкий Этьен де Веск, которого Коммин заклеймил как человека недальновидного, который ничего не слушал и не видел, и его кузен Людовик Орлеанский, который в этом походе видел возможность осуществить свои притязания на титул герцога Миланского. Он претендовал на него благодаря своей бабке, Валентине Висконти. Еще отыскалось немало итальянских беженцев, миланцев, генуэзцев, неаполитанцев, врагов Борджиа из Рима и врагов Медичи из Флоренции, готовых подстрекать короля больше, чем следовало.

Из всех основных государств Италии только Венеция, как всегда, стабильная и монолитная, не обладала врагами, интригующими против нее при французском дворе. Но ее представители — доверенные послы — в конце 1492 года, когда было предложено создать военный союз, проявили гораздо меньше энтузиазма, чем девять лет назад, мягко заметив, что Венеция и Франция уже находятся в таких тесных отношениях, что нет необходимости демонстрировать дальнейшее их укрепление. В любом случае, Венеция не могла принять участие в походе на турок — в 1482 году она подписала с Баязетом мирный договор. Дипломаты не добавили, хотя могли бы, что Венеция никогда не была с Неаполем в особенно хороших отношениях, и если Карл победит, она могла бы надеяться на приличный кусок при разделе. Зная, что Карл прекрасно осведомлен о том, что именно ее интересует, Венеция предпочитала соблюдать вооруженный нейтралитет и заняла свою любимую позицию в стороне. Эта политика не изменилась и на следующий год, когда Лодовико иль Моро отправил свою молодую жену Беатриче д'Эсте, уже искусного дипломата, в Венецию во главе посольства, чтобы уяснить намерения республики относительно грядущего вторжения. Ей оказали обычный торжественный прием, поместили во дворце Феррары и устроили экскурсию по городу. Она посетила заседание Большого совета, в ее честь в монастыре Пресвятой Девы был дан концерт. Но в качестве ответа она получила лишь заверения в уповании на милость божью и ничего не значащие фразы.