Из всех основных государств Италии только Венеция, как всегда, стабильная и монолитная, не обладала врагами, интригующими против нее при французском дворе. Но ее представители — доверенные послы — в конце 1492 года, когда было предложено создать военный союз, проявили гораздо меньше энтузиазма, чем девять лет назад, мягко заметив, что Венеция и Франция уже находятся в таких тесных отношениях, что нет необходимости демонстрировать дальнейшее их укрепление. В любом случае, Венеция не могла принять участие в походе на турок — в 1482 году она подписала с Баязетом мирный договор. Дипломаты не добавили, хотя могли бы, что Венеция никогда не была с Неаполем в особенно хороших отношениях, и если Карл победит, она могла бы надеяться на приличный кусок при разделе. Зная, что Карл прекрасно осведомлен о том, что именно ее интересует, Венеция предпочитала соблюдать вооруженный нейтралитет и заняла свою любимую позицию в стороне. Эта политика не изменилась и на следующий год, когда Лодовико иль Моро отправил свою молодую жену Беатриче д'Эсте, уже искусного дипломата, в Венецию во главе посольства, чтобы уяснить намерения республики относительно грядущего вторжения. Ей оказали обычный торжественный прием, поместили во дворце Феррары и устроили экскурсию по городу. Она посетила заседание Большого совета, в ее честь в монастыре Пресвятой Девы был дан концерт. Но в качестве ответа она получила лишь заверения в уповании на милость божью и ничего не значащие фразы.
Лодовико надеялся на несколько более явную поддержку французского предприятия. Казалось, претензии герцога Орлеанского его совсем не интересуют — у него были более насущные заботы. После узурпации власти в Милане у законного герцога — его племянника Джано Галеаццо, женатого на дочери принца Альфонса Неаполитанского — он завяз в длительной вражде с неаполитанским правящим домом. Когда в январе 1494 года Альфонсо унаследовал трон своего отца Фердинанда, эта вражда приняла еще более грозные формы. Вскоре новый король заручился поддержкой Пьеро де Медичи, который недавно унаследовал от своего отца Лоренцо управление Флоренцией, и самого папы Александра. Это была серьезная комбинация, которая в случае внезапного нападения могла привести к низвержению Лодовико. Поскольку опасность возрастала, представители Милана в Париже все больше и больше старались подтолкнуть короля открыто проявить свои амбиции. Они почти приглашали его начать итальянский поход, хотя не в таком приглашении он нуждался в то время. Он уже купил за непомерную цену пассивное содействие Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, Генриха VII Английского и императора Максимилиана Австрийского. Летом 1494 года он выступил во главе войска из 46 000 человек, включающего 11 000 конных воинов, 4000 швейцарских пикинеров и королевскую гвардию из шотландских лучников — крупнейшей на памяти живущих армии, собранной во Франции и впервые со времен Людовика Святого возглавляемой лично государем.
Стремительное успешное наступление французов, вышедших через Альпы в Ломбардию и на полуостров, оправдало лучшие надежды Карла. В начале сентября, находясь в Асти,[219] он получил известие о том, что соединенные силы Франции, Швейцарии и Генуи во главе с герцогом Орлеанским, вышедшим с отборной гвардией и лучшей артиллерией месяцем ранее, нанесли сокрушительное поражение неаполитанцам при Рапалло. Несмотря на только что перенесенную в легкой форме оспу, король 6 октября покинул Асти. Через 2 месяца он с триумфом вошел в Пизу и соседнюю Лукку. 17 ноября он подошел к Флоренции, жители которой, вдохновленные монахом-доминиканцем Савонаролой, не теряя времени, выгнали слабого и беззащитного Пьеро де Медичи и распахнули ворота перед французской армией. К концу года Карл был уже в Риме, где папа Александр, в ужасе укрывшийся в замке Сант-Анджело, вскоре понял, что ему, вопреки желанию, придется принять условия Карла.
Пробыв в Риме 4 недели, французы продолжили наступление на Неаполь. Одних лишь новостей об их приближении хватило, чтобы король Альфонсо отрекся от престола в пользу своего сына Фердинанда, прозванного Феррантино. Сын вскоре последовал примеру отца, и 22 февраля 1495 года неаполитанцы, никогда не думавшие об арагонцах иначе как об иноземных агрессорах, приветствовали своего нового правителя. За какие-то шесть месяцев Карл удовлетворил все свои амбиции. Еще более удивительно, что он сделал это, почти не проливая крови — после Рапалло произошло только одно серьезное вооруженное столкновение. Итальянцы очень быстро разучились сражаться. Целое столетие, а то и больше, все основные кампании велись силами кондотьеров, командующих сборными армиями наемников. Эти люди не обладали ни высокими принципами, ни чувством патриотизма, ради которого стоило убивать и идти на смерть. Этих людей волновали только сроки оплаты, трофеи и выкуп. Как следствие, в их среде распространились определенные правила ведения войны, не более опасные для участников, чем современное фехтование. Когда же они столкнулись с противником, который не пожелал следовать их правилам, а вместо этого был настроен убивать врагов в бою, они исполнились негодования и запаниковали.
Карл официально короновался 12 мая 1495 года. В своем королевстве он провел три месяца. Вскоре радость от успеха поумерилась, восторженное отношение хозяев начало сменяться раздражением. Неаполитанцы, которые с таким удовольствием изгнали арагонцев, осознали, что все иноземные захватчики очень похожи друг на друга. Во многих городках росло недовольство — их жителям приходилось по каким-то непонятным для них причинам содержать французский гарнизон, всем недовольный и часто распущенный. За пределами королевства Неаполитанского тоже становилось тревожно. Даже государства — итальянские и не только, — поначалу казавшиеся настроенными миролюбиво или хотя бы не проявлявшие открытой вражды, теперь опасались за свое будущее. Если Карл с самого начала так легко достиг своей цели, что помешает ему направить свою армию дальше? И нигде этот вопрос не стоял так остро, как в Венеции.
К счастью для истории, Карлу хватило здравого смысла направить к синьории в качестве посла Филиппа де Коммина, сеньора Аржантона, чьи мемуары представляют собой, пожалуй, самый ранний точный отчет о политической истории Венеции, написанный очевидцем. Коммина послали, несомненно, чтобы в Венеции сформировалось нужное представление о Карле.
Узнав, что Сан-Джермано оставлен и король вошел в Неаполь, они послали за мной и сообщили мне эти новости, делая вид, будто рады им. Они сказали, однако, что неаполитанский замок хорошо защищен, и я видел, что они питают надежду, что он устоит.
Но замок не устоял. Еще через пару дней венецианцы снова вызвали посла.
Они вновь послали утром за мной, и я застал человек 50 или 60 в комнате дожа, который был болен желудком; он передал мне эту новость с радостным лицом, но, кроме него, никто в этом собрании не способен был притвориться радостным. И одни сидели у подножия скамей, подперев головы руками, другие — в иных позах, но все явно опечаленные. Думаю, что даже когда в Рим пришло известие о проигранной Ганнибалу битве при Каннах,[220] то и тогда сенаторы не были так напуганы и потрясены. Никто, кроме дожа, не взглянул на меня и не произнес ни одного слова, и меня это весьма удивило.
Дожу Барбариго не хотелось показывать послу, как он расстроен, хотя послу было прекрасно известно, что синьория уже шесть недель ведет тайные переговоры с представителями Фердинанда, короля Испании, императора Максимилиана, Александра VI и Лодовико иль Моро, также встревоженного этим ураганом и еще более — присутствием в Асти герцога Орлеанского, чьи претензии на Милан были никак не меньше претензий Карла VIII на Неаполь. Конечно, Коммин не удивился, когда 1 апреля ему официально сообщили о создании новой лиги.
Дож сказал мне, что во славу Святой Троицы заключен союз между нашим святым отцом папой, королями Римским и Кастильским, венецианцами и герцогом Миланским с троякой целью: во-первых, чтобы защитить христианский мир от Турка; во-вторых, для защиты Италии; и в-третьих, чтобы сохранить их государства. Об этом я должен был известить короля. Их собралось там очень много, около сотни или более человек, и все гордо стояли с высоко поднятыми головами, совсем непохожие на тех, какими они были в тот день, когда сообщили мне о падении неаполитанского замка…
После обеда все послы членов лиги отправились кататься на лодках, что было одним из развлечений в Венеции; и у каждого посла количество лодок соответствовало числу сопровождающих лиц и размеру выплачиваемого синьорией содержания; а всего было около 40 лодок, украшенных штандартами с гербами хозяев. Все это общество с множеством музыкантов проехало мимо моих окон… Вечером был устроен великолепный праздник, зажжены огни на колокольнях и множество фонарей на посольских домах и произведен артиллерийский салют.
