Словом, Немирич - человек коварный и неверный. Как, кстати, и его предки, которые, забыв свое происхождение, окатоличились, стали шляхтой, не хотели иметь ничего общего с народом, из которого вышли. Единственное, что могло смягчить мое отношение к пану Немиричу, - это его арианство. Он порвал с католичеством, присоединился к отважным умам, которые не признавали ни папы, ни догматов, вынужден был на длительное время укрыться даже в Нидерландах, отстаивая свои убеждения, объединяясь с польскими еретиками-социнианами, которые имели даже свои сарматские Афины в Ракове, где начато было издание Biblioteca fratrum Polonorum - это первое прибежище вольнодумства. В Нидерландах эту библиотеку в дальнейшем издавал поляк Любеницкий, а поскольку Немирич тоже бежал туда, то получалось, что и он присоединился к цвету умов высочайших. Был там украинец Синюта и защитник белорусского языка Симеон Будный, который перевел на язык своего народа протестантский катехизис с текстами из библии.
Так вот, зная все это о Немириче, как должен был я отнестись к уведомлению моего писаря генерального?
- Где он и что этот твой Немирич, пане Иван?
- Имеет высокие полномочия, пане гетман.
- От кого же? Не от самого ли господа бога!
- Хочет о том сказать сам.
В моей воле и власти было слушать или не слушать этого приблудного пана Юрия. Но ведь доля и недоля гетманская в том и заключается, что становишься жертвой всех приблуд.
Встал передо мною пан Немирич, бледный, бородатый, в темной делии, исхудалый, кажется, и не слишком низкий, но руки у него, как и у Выговского, были по-детски короткими. Почему это так: кто тяжко работает всю свою жизнь, копается в земле, у того и руки удлиняются до самых колен, а имеет он в этих руках разве что долю несчастливую, на большее и не зарится! А эти, короткорукие, с холеными пальцами, которыми ни к земле, ни к воде не прикасались, хотели бы заграбастать весь свет, и никто этому не удивляется! Как же это и почему?
Стоял пан Немирич перед гетманом всемогущим Войска Запорожского, смотрел остро и гордо, так, будто я был в чем-то виновен, молчал, я тоже молчал, ибо кто пришел, тот пусть и говорит. Наконец пан Юрий склонил в поклоне свою бородатую голову, промолвил:
- Челом, пане Хмельницкий.
- Садись, пане Немирич, - сказал я ему. - Знаешь обо мне все, да и я знаю о тебе, потому-то не будем терять зря времени.
- Принимаешь гостей не вельми доброжелательно, пане гетман.
- А какой ты гость? Должен бы сидеть сейчас на сейме да выкрикивать нового короля, чем слоняться по нашей земле.
- Казалось, будто я тоже принадлежу к этой земле.
- Чем же ты принадлежишь? Займанщинами? Так тут же - что бог дал, то и отобрал. В особенности если учесть, что ни твои предки, ни ты сам не вельми почитали нашего брата. Предки окатоличились, ты стал арианином, где-то аж в Нидерландах, говорили, искал свою веру. По моему разумению, кто меняет веру, тот человек навеки пропащий.
- И ты тоже, пане Хмельницкий, цеплялся когда-то душой за иезуитскую науку.
- Беда меня цепляла. Немаетный отец мой обрадовался возможности обучить сына gratis*, как это обещали отцы иезуиты. Так и оказался я в их школе. Не сидел никогда на передних местах, где были дети магнатов, которые щедро одаривали за обучение своих чад, но не оказывался и на "ослиной" скамье (для тугоумных), вот и вышел оттуда с душой непомутившейся и веры своей не продал.
______________
* Задаром (лат.).
- Пане Хмельницкий, - положил Немирич на стол свои холеные руки, зачем нам прибегать к напрасным конфронтациям? Не лучше ли поискать общий язык? Не пробивался бы к тебе ради напрасных споров, ведь не время и не место для них. Ты вождь казацкий, хотел бы говорить с тобою как с вождем.
- Казацкий или же и всего народа? - спросил я.
- А что народ? Кто его знает? Это еще не нация - для этого надобно иметь государя, двор, дипломатов, значение в мире. Разве вы все это имеете? Вы только казаки. А казаки - это элемент, право же, не державный. Введенные в державные ограничения, они неминуемо должны были стать врагами, губителями этой державы. Странно, как короли не могли этого заметить, еще и считали, будто сделают казаков защитниками своего величия. Однако теперь, когда своевольное казачество добилось собственного победного гетмана, когда оно впервые в деяниях своих может подать голос и влиять на судьбу королевства не только разрушительно, но и compositio inter status*.
______________
* Упорядочение положения, наведение порядка (лат.).
- Сам же молвил, что казачество не для согласия, а для возмущения мира возникло.
- Когда же обращается к нему сама история, пане гетман!
- Ага, история. Она диктует всем нам. Моими поступками и мыслями тоже руководит императив абсолюта. Но вот прибегает оборванный посполитый, весь в лохмотьях (даже душа в лохмотьях), и кричит: "Зачем тебе нужна история, гетман? Оглянись вокруг! Узри слезы! Услышь стоны!" Ты же, пане Немирич, приходишь и хочешь, чтобы слушал тебя.
- Хочу добра для народа, к которому принадлежу по своему происхождению.
- Знаю еще одного вельможного пана, имеющего такое желание. Пан сенатор Кисель.
- Не принадлежу к его друзьям.
- Знаю. Ведомо мне даже о том, как ты на сейме обвинял пана Киселя в дружбе со мною! Якобы я дал ему заверение, что его маетности будут сохранены в огнях войны казацкой.
- Это была обычная сеймовская конфронтация. В отместку пан Кисель добивался, чтобы все ариане продали свои имения на Украине, как это сделали они в Пруссах, ибо, мол, в Речи Посполитой только католики могут владеть землей и подданными. Но я прибыл по поручению более значительному и высшему.
- Уже догадался, что не от пана Киселя.
- Не спрашиваешь, от кого, гетман, ибо стекается к тебе в эти дни разве столько оферт. Но должен с надлежащим почтением отнестись к моим словам, когда скажу, что пришел от самого короля Швеции.
- Сдается мне, что в Швеции ныне не король, а королева Христина.
- Это так говорится для удобства, корона же шведская принесена была в Речь Посполитую Зигмундом Вазой, после его смерти перешла Владиславу, а теперь, когда умер и Владислав, - старшему из королевичей - Яну Казимиру.
- Ты бы еще сказал мне про московскую корону, которую украли из Кремля при самозванцах, а в придачу еще и прах царя Шуйского. Когда хоронили Зигмунда Вазу, возле него лежала шведская корона, на голове была московская, для польской же и места не нашлось. Зачем все это? Примеряют корону к своим головам вельможным, а каждый народ остается на своей земле, и не сдвинет его с этой земли никакая сила. Разве я не повел бы уже давно свое казачество на панские гнезда за Вислу и не пустил бы все таким дымом, что и сам святейший в Риме зачихал бы, но я не хочу отрывать народ от своей земли, ибо тут сила его и правда. Какую же правду принес ты нам, пане Немирич?
- Имею поручение от королевича Яна Казимира.
- Вот это уже речь настоящая: от королевича! Слушаю тебя, пане Немирич. Хотя, сказать по правде, считал, что прибыл ты не от Яна Казимира и не от брата его Кароля, а от трансильванского воеводы Ракоци. Ну, вишь, старый Ракоци умер, а за молодого ты еще, наверное, не станешь держаться.
На бледном лице Немирича промелькнула еле заметная улыбка.
- Пане Хмельницкий, Ракоци диссиденты, а корона польская может достаться только католику.
- Гей-гей, пане Юрий. А Стефан Баторий? Разве не был протестантом, а потом не перекрестился в католика, чтобы жениться на Анне Ягеллонке! Забыл ты, что Зигмунд Ваза молвил? Ради короны польской можно стать и иезуитом! Ну, да королевич Ян Казимир был уже и иезуитом, и кардиналом, теперь, говоришь, уже король шведский, а хочет еще и польским стать?
- Заверяет тебя, пане гетман, что когда станешь на его стороне при избрании и получит он корону, то объявит полную амнистию, удовлетворит все требования, приумножит казачеству старинные вольности и закажет ступать шляхетской ноге за Белую Церковь.
- Что же это за обещание: за Белую Церковь! А я уже Случь перешел и к Бугу иду, а там, может, и к Висле.
Немирич оставил без внимания эти мои слова, солидно продолжал:
- Королевич Ян Казимир, как ты, видимо заметил, пане Хмельницкий, не допустил никаких враждебных действий в отношении казачества. Кароль Фердинанд своим коштом выставил уже против тебя девять тысяч наемников, обещает содержать свыше десяти тысяч езды конной. Его поддерживают разве лишь такие безрассудные головы, как Вишневецкий. За Яна Казимира стоят все наши мужи державные, среди них сам канцлер Оссолинский и Радзивилл. Папский нунций Торрес имеет письмо к сейму от его святейшества.
- И папа решается назвать имя того, кто мил его сердцу? Не боится прогадать?
- Папа выражает надежду, что сейм увенчает короной природного королевича.
- Вельми осторожно!
- Однако нунций имеет полномочия от себя сказать слово в пользу Яна Казимира. Также послы короля французского д'Арпонжон и друг пана гетмана граф де Брежи...
