Военные успехи гуннов в столкновениях с другими племенами требуют пояснений — хотя, быть может, причины более просты, чем обычно считается. Мы не знаем даже, в чем состоял первоначальный конфликт между ними, чтобы оценить, какую роль играли численность, вожди и стратегическое или тактическое положение. На войне успех может подпитывать сам себя, придавая все большую уверенность предводителям и вместе с тем постепенно деморализуя врага, пока тот не уверится в том, что его ждет лишь поражение. Это в особенности справедливо, когда победители выглядят и действуют иначе, нежели их противники, поскольку тем легче поверить в непобедимость врагов. В первых стычках гунны имели преимущество перед врагами: если они могли нанести удар по вражеским усадьбам и деревням, то противники не могли ответить им тем же и совершить нападение на то, что имело жизненно важное значение для врага. Гунны были мобильны и могли перегнать кибитки, где находились их семьи и запасы продовольствия, туда, куда не могла дотянуться рука неприятеля. Также важно, что гунны, все без исключения умевшие ездить верхом и привыкшие путешествовать таким образом на далекие расстояния, могли нанести удар в глубь вражеской территории и при этом перемещаться очень быстро. Даже потерпев поражение, они часто могли ускользнуть, понеся минимальные потери.
Гуннское войско состояло из конных лучников. Их лошади были меньше римских скакунов, но отличались силой и выносливостью, позволявшей им пережить жестокие степные зимы. Согласно «инструкции», написанной в Восточной Римской империи в VI веке, гуннов следовало атаковать в конце зимы, когда их лошади ослабевали. У большинства воинов было несколько коней. В ходе кампании, и в особенности во время набегов, они регулярно меняли усталых лошадей на свежих, что обеспечивало быстрое передвижение отряда. Не следует, однако, преувеличивать: не сохранилось ни малейших свидетельств того, что каждому гунну нужно было по десять лошадей. Такое могло относиться лишь к немногим — тем, кто обладал большим богатством по сравнению с остальными, причем всех лошадей вовсе не обязательно брали с собой на войну. Пределом мечтаний большинства обычных воинов, вероятно, было по две-три лошади (заметим, что даже для такого количества коней требовалось немало корма). Гунны пользовались седлами с деревянной основой, отличавшимися, если так можно выразиться, дизайном от четырехугольных римских седел и более удобными для конных лучников. Стременами, которые еще не были известны в Европе, они также не пользовались{448}.
Гуннский лук представлял собой выдающееся достижение тогдашних мастеров. Лук был сложным (композитным): он делался из дерева, сухожилий животных, рога и кости. Сухожилия обеспечивали так называемую прочность на разрыв, в то время как рог — прочность сжатия. Сочетание этих материалов обеспечивало оптимальное соотношение силы выстрела и веса лука. Когда лук натягивали, его плечи изящно изгибались назад от точки захвата. Длина его увеличивалась за счет использования гибких костяных или роговых «ушей» («планок»); благодаря им при выстреле опять-таки удавалось развивать большую силу. Ненатянутый лук сам собой сгибался в противоположную сторону, отсюда еще одно название — рекурсивный. Композитные луки были широко известны в Древнем мире. Ими пользовались персы, а также кочевые и полукочевые племена — такие как сарматы и аланы. В римской армии они являлись стандартным оружием, и археологи часто находят «уши» в местах военных поселений. Гуннские луки были необычно большими — в особенности учитывая, что ими пользовались конники — и по этой причине более мощными. Использование «ушей» дополнительно увеличивало его мощность. Лук был асимметричен: часть, находившаяся выше точки захвата, была длиннее, нежели та, что находилась ниже ее. Это было необходимо уже не для увеличения его мощности, а для того, чтобы всаднику было проще стрелять из него. Гуннские луки были чрезвычайно высококачественными. На изготовление такого лука, вероятно, уходил не один год; для этого требовались огромные специальные знания и опыт, передававшиеся мастерами из поколения в поколение. Хороший лук служил долго; любопытно, что остатки луков, обнаруженных в захоронениях, носят на себе следы поломки. Неповрежденный лук представлял собой слишком ценную вещь, чтобы класть его в могилу{449}.
Технологические достижения до некоторой степени объясняют, почему гунны представляли собой столь грозную военную силу. Каждый был вооружен исключительно мощным луком превосходной конструкции. Седло обеспечивало ему удобную посадку даже при быстрой езде и возможность править конем одними коленями, поскольку при стрельбе нужны обе руки. С луком дело обстоит иначе, нежели с огнестрельным оружием и арбалетом, которые сами обеспечивают необходимую для выстрела энергию; обучить пользоваться таким оружием гораздо проще, тогда как чтобы стать хорошим лучником, нужно гораздо дольше практиковаться и совершенствовать мастерство. Мощность выстрела определяется в основном тем, какую силу прикладывает стрелок; отчасти она увеличивается благодаря сложной конструкции, но сам по себе лук выстрелить не может. Искусство стрельбы можно освоить лишь постоянно тренируясь; для конных лучников это справедливо вдвойне, поскольку они должны быть не только хорошими стрелками, но и мастерами верховой езды. Охота позволяла практиковаться и тем самым готовиться к войне; чтобы выжить в степи, каждый представитель племени должен был владеть обоими названными искусствами. И даже впоследствии, когда гунны перебрались на территории близ границ Римской империи и жизнь их изменилась, навыки эти по-прежнему ценились и служили постоянным объектом приложения сил при тренировках{450}.
Первые стычки между гуннами и готами по большей части изображались без особых прикрас: пешие воины, большинство из которых не имело доспехов и защищалось только щитами, оказывались полностью беззащитны при молниеносном нападении конных лучников. Часто звучит сравнение с охотой, в ходе которой отряд всадников систематически уничтожает скот и хладнокровно убивает людей — и одиночек, и небольшие группы. Несмотря на всю свою храбрость, пехотинцы просто не могли догнать своих быстрых противников, которые приближались к ним лишь обладая подавляющим превосходством в силах. В этот момент гунны имели обыкновение пользоваться вспомогательным вооружением — мечами и арканами. Вероятно, именно так и происходили стычки, о которых идет речь, хотя следует заметить, что аланы сами были превосходными наездниками и лучниками и все же быстро потерпели поражение от гуннов. Добившись первых успехов, гунны обычно включали в свое войско большие контингента союзников, сражавшихся по-своему. Среди них было немало пехотинцев, вооруженных дротиками, копьями или мечами, а не луками{451}.
Гуннский лук в умелых руках был смертоносным оружием, но чудо-оружием его назвать нельзя, и возможности гуннской армии не были беспредельны. Конные лучники эффективно действовали лишь на открытой местности — к примеру, в степях или на Венгерской равнине. Назовем и другой недостаток: необходимость длительного обучения и постоянной практики приводила к уменьшению численности воинов даже в условиях, когда кочевники перешли к более оседлому образу жизни и популяция их увеличилась. Воинов у гуннов было немного, и, конечно, быстрое возмещение тяжелых потерь оказывалось нелегким делом. Распространение власти гуннских вождей на союзников и подданных позволило пользоваться значительно большими ресурсами живой силы, но привело к тому, что армия стала гораздо более смешанной по составу.
В прежние времена римляне весьма успешно воевали против конных лучников и кочевников; прежде всего следует привести примеры сарматов и аланов. Сомнительно, что в другие времена гуннам удалось бы добиться столь ошеломляющих побед. Но, как мы уже видели, в начале V века военные действия велись весьма неуверенно: римские военачальники, такие как Стилихон и Констанций — а также предводители вроде Алариха, — не могли допустить поражений, так как это привело бы к тяжелым потерям или утрате их собственного престижа; то не было время частых битв, носивших судьбоносный характер. Римская армия также не стремилась к проведению тщательно спланированных наступательных кампаний, по крайней мере в Европе. Всегда было очень много других проблем, с которыми следовало разбираться, — и здесь не в последнюю очередь надо упомянуть угрозу в адрес империи, которую создавали ее же представители. В эту эпоху Аттила смог создать армии, значительные по численности и устрашающие (если судить по меркам того периода), и проводить с ними кампании в течение достаточно длительного времени. Лишь иногда он встречался со значительным сопротивлением. Успех гуннов во многом стал следствием слабости римлян{452}.
