9 августа Фикус сообщил: «Джапаридзе уехал в предположенную поездку. 5 августа вышел № 6 „Бакинского пролетария“, возобновленного после значительного промежутка. Статьи писали Джапаридзе, „Коба“ и „Бочка“. „Тимофей“ работает в типографии. Типография помещается в городе. „Бакинский пролетарий“ вышел в количестве около 600 экземпляров, из которых 500 разошлись в Балаханах»{22}.
Это агентурное донесение, представленное в Департамент полиции, сопровождалось следующим пояснением: «Типография помещается в одном из домов, посещаемых Джапаридзе, Кобой, Бочкой и Тимофеем, наружное наблюдение за которыми продолжается. При получении известий о приступлении к печатанию следующего номера „Пролетария“ означенные лица и дома, отмеченные посещением, будут ликвидированы»{23}.
Вскоре после выхода шестого номера «Бакинского пролетария» хозяин дома, где размещалась типография, потребовал перевода ее в другое место. «„Коба“ говорил, — сообщил Фикус 16 августа, — что квартира с техникой должна ремонтироваться, и хозяин требует ее очищения к 1 сентября. Бакинский комитет озабочен приисканием новой квартиры и выпуском следующего номера „Пролетария“ еще на старой квартире. Хотя не все статьи еще готовы, но к набору имеющегося материала уже приступлено. Коба посещает типографию почти ежедневно»{24}.
Из донесения Михаила 24 августа: «Джапаридзе вернулся в Баку и сообщил, что вскоре по отъезде он обнаружил у себя пропажу чемодана, в котором были изобличающие его документы. Приехал лишь для устройства своих дел по секретарству и должен вскоре уехать, так как опасается ареста»{25}.
Уезжая, П. А. Джапаридзе передал свои секретарские обязанности, а следовательно, и свои связи И. В. Джугашвили, к которому перешли все технические обязанности по руководству Бакинской организацией большевиков{26}.
Несмотря на то что охранка собиралась ликвидировать типографию Бакинского комитета РСДРП в момент печатания седьмого номера «Бакинского пролетария», 27 августа он благополучно вышел в свет{27}.
В № 6 и 7 этой газеты была опубликована статья И. В. Джугашвили «Партийный кризис и наши задачи», в которой он ставил вопрос о необходимости, по примеру «Искры», для возрождения партии приступить к изданию общерусской партийной газеты, но чтобы она выходила не за границей, а в России, и не подпольно, а открыто. По сути дела, поднимался вопрос о перенесении руководящего центра партии из-за границы в Россию. Здесь же была опубликована подготовленная И. В. Джугашвили корреспонденция «Из партии», которая содержала «Резолюцию Бакинского комитета о разногласиях» в расширенной редакции «Пролетария». С одной стороны, Бакинский комитет солидаризировался с позицией В. И. Ленина и его сторонников в борьбе против «отзовизма», с другой — заявлял, что, несмотря на разногласия, «совместная работа обеих частей редакции является возможной и необходимой»{28}.
На следующий день после выхода седьмого номера «Бакинского пролетария», 28 августа, неожиданно для многих был арестован Сурен Спандарян. 8 сентября Михаил сообщил Бакинскому охранному отделению: «Арестом „Тимофея“ очень напуганы; предполагают: многие и техника известны, поговаривают уже, что делать в случае провала техники. Шаумян, опасаясь новых арестов и разгрома социал-демократов, бежал»{29}. Слух о «бегстве» С. Г. Шаумяна не имел под собой никаких оснований, но вопрос о перемещении типографии был решен. Из агентурного донесения 8 сентября: «Новую квартиру для типографии подыскивает сейчас „Коба“… Вероятно, найдут в крепости и переедут в нее те же два работника, что работают и сейчас — один русский и одна девица. Переезд состоится через неделю»{30}.
Показательно, что именно в эти дни И. В. Джугашвили оставил Баку и выехал в Тифлис. 12 сентября 1909 г. секретный сотрудник Уличный сообщил: «Известный с-д работник — большевик Коба („Сосо“) приехал в Тифлис и возобновил работу в партии»{31}. Резолюция: «Выяснить личность „Кобы“». «Приезжал из Баку в сентябре 1909 г. Сталин (Коба), — читаем мы в биографии Е. Д. Стасовой. — Провел несколько заседаний Тифлисского комитета. Интересовался финансами. И в течение двух-трех дней создал комиссию Красного креста»{32}.
Едва И. В. Джугашвили вернулся из Тифлиса, как в Баку начали циркулировать сведения о грозящем провале типографии. Эти сведения нашли отражение в донесении секретного сотрудника Михаила от 24 сентября{33}, который уточнял, что их «передала женщина, работавшая в помещении на Бондарной улице, 66. Женщина эта после своего заявления уехала в Одессу»{34}.
Из донесения Фикуса от 27 сентября: «Недели полторы назад (т. е. около 17 сентября. — А.О.), еще до переноса техники, распространился в организации слух о провале техники. Работавшие в ней женщина и мужчина отказались от работы, и он (ее муж) уехал в Одессу. Женщина также скрылась. Вслед за тем „Бочка“ (Б. Мдивани. — А.О.) рассказал „Роруа“ (З. Чодришвили. — А.О.), что к нему и „Кобе“ явился неизвестный человек и передал, что жандармскому управлению типография известна и что управление собирается арестовать весь Бакинский комитет вместе с типографией, как только в ней будет приступлено к печатанию следующего номера „Пролетария“. После этих слухов типографию постановили переместить, и тогда же ее разобрали ночью и перенесли через крышу в соседний дом. Затем шрифт частями перенесли в разные места, третьего дня, в пятницу. Разобранный станок на арбе из старой квартиры перевезли в Балаханы, где он теперь и находится около промысла Шибаева. По окончании установки техники квартира ее станет известной»{35}.
Как информировал 20 сентября Бакинское охранное отделение Михаил, «из дома № 66 по Бондарной улице типография [была] вывезена ночью 16 сентября и перемещена в доме рядом; машина разобрана; часть ее и часть шрифта осталась в доме № 64 по Бондарной улице, часть увезена в Армянскую слободку. Шрифт был там же, но вчера большая его часть в мешках, в которых он связан по отдельным литерам, помещена в квартире „Петербуржца“ в д. 495 в Крепости, небольшая часть шрифта в Баилове»{36}.
Следовательно, перемещение типографии произошло между 16 и 19 сентября, а сведения об угрозе ее провала появились еще раньше. Одновременно с этим появились и слухи о провокации. Прежде всего они касались названных ранее «мужчины и женщины», которые работали в типографии. Это были супруги Александр Пруссаков и Евдокия Козловская.
По свидетельству А. Хумаряна, события развивались следующим образом. Однажды совершенно неожиданно для всех исчез муж. Через некоторое время на имя жены пришла телеграмма. Ее содержание А. Хумарян по памяти передавал следующим образом: «Я в Одессе. Приехал благополучно. Остановился у такого-то (фамилии не помню). Собери побольше денег и приезжай по известному тебе адресу. Ваня». По случайности эта телеграмма попала в руки А. Хумаряна, который сразу же поставил о ней в известность Вано Стуруа. А на следующий день поинтересовался у Е. Козловской: от кого была телеграмма, на что получил ответ — от матери{37}.
И факт исчезновения А. Пруссакова, и неискренность Е. Козловской вызвали подозрения у их товарищей, в связи с чем последняя была подвергнута допросу. Не сумев дать убедительных объяснений, она сразу же после этого тоже исчезла{38}. По свидетельству В. Стуруа, супруги А. Пруссаков и Е. Козловская совершили какую-то аферу за спиной партийной организации, были пойманы на ней и, опасаясь партийного суда над ними, предпочли скрыться{39}, что было истолковано некоторыми как свидетельство их связи с охранкой{40}.
Тогда же, по свидетельству Якубова, П. А. Джапаридзе получил сведения о связях с охранкой секретаря Союза нефтепромышленных рабочих Николая Леонтьева{41}. На заседании Бакинского комитета РСДРП, на котором с участием П. А. Джапаридзе и И. В. Джугашвили обсуждался данный вопрос, было решено отправить Н. Леонтьева в другое место и там убить. Обвинение в провокации предъявили ему И. В. Джугашвили и Якубов, после чего Н. Леонтьев двое суток находился под домашним арестом. «На третий день» ему «купили билет, но, — вспоминал Якубов, — он не поехал. Потом просился поехать в Питер, откуда привезет оправдание. В это время уезжал Николай Петербуржец, и ему было поручено в Питере узнать подробнее о Леонтьеве. Уехали туда Николай Леонтьев и Николай Петербуржец. А через неделю или полторы получаем письмо от Петербуржца, что установлено, что Николай Леонтьев провокатор. Он провалил экспедицию литературы, которая проходила через Финляндию. Потом он работал в Смоленске под кличкой „Демьян“ — и там была провалена организация»{42}.
