воздуха матросской демократии и вседозволенности.
Только они могли быстро наэлектризовать черноморскую «братву» и спровоцировать ее на самые радикальные действия. Любопытно, что до сих пор толком не выяснено, кто же именно послал в ноябре 1917 года балтийскую делегацию в Севастополь. По одним источникам, это сделал Центробалт, по другим — ЦК РСДРП(б). Скорее всего, посылка делегации стала плодом их совместного решения — одни подсказали, вторые исполнили.
Делегацию сопровождали два севастопольских большевика — А.И. Калич и А. Рыжих — находившихся в Петрограде в дни Октябрьского вооруженного восстания и получивших инструкции для возвращения в Севастополь лично от Я.М. Свердлова. Прибыв в Севастополь, кронштадцы немедленно приступили к возбуждению черноморцев, требуя немедленного и безжалостного «революционного» уничтожения офицеров.
По Черноморскому флоту прокатилась, во многом инспирированная большевиками, волна недовольства политикой эсеров, меньшевиков и Севастопольского Совета, где те имели подавляющее большинство, и были, соответственно, против перехода власти к Советам. На митингах принимались резолюции с требованием изгнать «соглашателей» и «объединенцев» из состава Севастопольского Совета. Выступая на собрании линкора «Воля», один из лидеров анархистов Мокроусов грозил «штыками разобрать Совет, если таковой не примет анархистскую резолюцию», на что команда линкора выразила протест. Сразу же после Октябрьского переворота в Петрограде был отстранен от должности главного комиссара флота и правый эсер И.И. Бунаков-Фундаминский.
Находившийся на более левых позициях Черноморский Центрофлот, выражая волю большинства матросов, выступил с воззванием в поддержку советской власти.
Последней каплей, которая привела к падению в городе власти эсеро-меньшевистского Совета, было отношение его большинства к желанию матросов выступить с оружием в руках против контрреволюционного мятежа генерала А.М. Каледина.
Глава пятнадцатая
ФЛОТСКИЕ МИФЫ ОКТЯБРЯ
До сих пор на страницах отечественной печати не утихают споры о роли и месте революционных матросов в дни Октября 1917 года. Одни их возносят, другие, наоборот, поносят. При этом и те и другие зачастую руководствуются не фактами, а слухами и легендами, переписывая один у другого. Прежде всего часто обсуждается вопрос, насколько революционно (т.е. леворадикально) были настроены балтийские матросы и являлись ли они той решающей силой, которая по существу, и привела большевиков к вершинам государственной власти.
Историк М.А. Елизаров по этому поводу пишет: «Радикальность флота в данной ситуации не очень беспокоила большевистские верхи, поскольку она вписывалось в назревавшее вооруженное столкновение. Например, в статье “Советы постороннего”, написанной 8 октября, В.И. Ленин (его слова мы уже цитировали выше. —В.Ш.) выделял матросов в число “самых решительных элементов” и намечал их для “занятия ими всех важнейших пунктов и для участия их везде, во всех важных операциях...”. Но “левизна” матросов в виде анархичности, вероятность ненужных жертв, самосудов, исходящих от них, все-таки волновала В.И. Ленина. Об этом писали В.Д. Бонч-Бруевич, И.И. Вахрамеев и некоторые другие его соратники. Большевистские верхи видели, что матросы идут к революции самостоятельно, мало зависят и от них, и от других политических партий. Основная задача сторонников второй революции состояла в том, чтобы направлять революционную решимость матросских масс по возможности в свою сторону, что большевикам вполне удалось. С началом восстания в ночь с 24 на 25 октября, по мнению Л.Д. Троцкого, силы, непосредственно участвовавшие в захвате столицы, составляли “несколько тысяч красногвардейцев, две-три тысячи моряков — завтра с прибытием кронштадтцев и гельсинг-форсцев их число возрастет примерно втрое,—десятка два рот и команд пехоты”. В отношении кронштадтцев эти планы оправдались. Гельсингфорсцы к восстанию опоздали, но зато потом с удвоенной энергией стали закреплять его победу. Участие моряков в Октябрьском восстании расписано едва ли не по минутам. Удивительная согласованность действий, организация расположения кораблей на Неве в центре города, отсутствие самосудов при большом количестве оружия и накале эмоций и т.п. оставляли впечатление, что матросы действовали по какому-то четкому плану. Но такую организацию создали не планы В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого или ВРК с Центробалтом. Революционная толпа, поддавшаяся революционным высоким чувствам, обусловленным эпохальностью исторического события, самоорганизовалась. Эта самоорганизованность ощущалась всеми его участниками. Она, наряду с революционным возбуждением толп, целиком соответствовала представлениям матросов о характере происходящего, всему их предыдущему жизненному опыту и их менталитету. Это предопределило их масштабное участие в восстании, поэтому символом его стал революционный матрос.
Матросов в период восстания, прежде всего, отличали наполненность революционной энергией и инициативностью. Они в равной степени могли выплескиваться как на подталкивание событий, поскольку в восстании на полдороге останавливаться нельзя, так и на самоорганизацию восставших. В состоянии возбуждения революционной толпы ведущая роль в ней матросов все-таки больше не провоцировала, а гасила левый экстремизм. Как отмечал Л.Д. Троцкий, днем 25 октября матросы, натыкаясь на противника на улицах, или вытесняя юнкеров при занятии телефонной станции и других объектов, не хотели драться “от сознания силы” и оружие для них служило “пока только внешним признаком силы”, а разоружить врага стремились особенно рабочие. В частности, опыт матросов в вопросе самосудов позволял им безошибочно угадывать предпосылки для расправ и принимать меры, чтобы их не допускать. Например, такой опыт явно проявился при аресте членов Временного правительства и конвоировании их матросами в Петропавловку. Все это повлияло на то, что Октябрьское восстание, как известно, обошлось почти без жертв, а среди тех нескольких человек (по разным данным — до десяти), которые оказались убитыми, как сообщал ряд источников, большинство были матросами. Есть основания полагать, что некоторые из них были убиты именно при стремлении не допустить проявлений левого экстремизма».
Бескровный характер Октябрьского восстания, как показала последующая история, не устроил как его противников, так и его сторонников. Подобно тому, как после Февральской революции новая власть не была склонна замалчивать ее «цену» в виде жертв революции, так и пришедшая на смену Временному правительству советская власть была заинтересована в представлениях о повышенной цене своей победы. Правда, первое время, когда Октябрь в глазах самих победителей был еще «переворотом» и существовали опасения по поводу возможности повторить Июль, новая власть заботилась об обратном, тем более, что цену победы большевиков всячески раздували их противники, не сомневаясь во временном характере этой победы. Однако по мере того как «Октябрьский переворот» становился «Великой революцией» победители стали «разукрашивать» его боями и жертвами, что, например, особенно наглядно проявилось в известном кинофильме С.М. Эйзенштейна к 10-летию Октябрьской революции. В дальнейшем это стало способствовать созданию впечатления о насильственном происхождении и левоэкстремистском характере Октября, что позднее и сыграло важную роль в гибели рожденного им строя.
***
Не менее важной темой обсуждения о роли Балтийского флота в событиях Октября 1917 года является отношение к символу Октября — выстрелу
