Если смотреть на нынешние войны по-иному и не принимать во внимание то, что движение за «новый порядок» в конечном счете является идеологическим и культурным движением за возвращение к естественной природе человека, то понять истинную природу завтрашнего нового мирового порядка, который будет создан сотрудничеством Японии, Германии и Италии, просто невозможно.
Перед тем как новый мировой порядок будет в полной мере установлен, прежде всего должны произойти радикальные изменения в мышлении людей в целом. Иными словами, пора покончить с привычными мыслями, которые сотни лет господствовали над человечеством. Все требует пересмотра, даже основные качества Бога и человека должны быть переосмыслены. Многие догмы и предрассудки будут отброшены прочь, поскольку в ходе предполагаемых перемен на такие вещи, как свобода и равенство личностей, неотъемлемые права человека, абсолютный суверенитет государства и право народов на самоопределение, придется посмотреть совершенно по-иному, нежели ранее. В новом мире многое из того, что прежде высоко ценилось как делающее эту жизнь достойной существования, может утратить свою ценность, поскольку именно то, чем так гордились силы старого, является источником несправедливости, неразумности, тирании и эксплуатации. Не приходится ожидать, что подобные радикальные перемены, не имеющие параллелей в мировой истории, могут быть осуществлены в короткий промежуток времени. Но общее направление века сейчас именно таково. Новый порядок успешно создается на деле на обширных пространствах Азии и Европы, и этот процесс обещает отныне только ускоряться.
Глядя на эпохальные события, происходящие в Европе и Азии, не приходится сомневаться ни в причинах, вызвавших к жизни пакт между Японией, Германией и Италией, ни в долге, который они этим на себя принимают».[525]
Согласно Сиратори, главное значение пакта в том, что он открывает возможность нового пути развития человечества, показывает альтернативу «современному миру» и намечает контуры грядущей цивилизации. И тут можно вспомнить – не удивляйтесь, читатель, – статью Н.И. Бухарина 1935 г. «Второе рождение человечества»:
«На наших глазах меняется весь мир. Меняется с быстротой неслыханной и невиданной. Локомотив истории – это теперь не плохонький паровоз девятнадцатого столетия, а мощная машина, которая с невероятной скоростью мчится вперед… Карта мира изменилась, границы на ней вычерчены совсем по-иному, переменились ее цвета… Либерализм, демократия, пацифизм – все более линяют и исчезают с исторических подмостков вместе со свободой торговли и парламентскими режимами».[526] А вот Сиратори, два года спустя: «Маятник часов качнулся в сторону от либерализма и демократии, которыми одно время были захвачены народы… Некогда широко признанная теория управления государством, видевшая в парламенте реальный центр власти, ныне полностью отвергнута, и страна стремительно движется к тоталитаризму, который является фундаментальным принципом национальной жизни Японии на протяжении вот уже трех тысяч лет».[527] Разумеется, Бухарин имел в виду грядущее объединение человечества под знаменем коммунизма в результате мировой революции, утверждая, что до сих пор по-настоящему единого человечества «реально не существовало». «Это – не простая мечта, не греза, не «сон золотой». Это – историческая необходимость… Это будет вторым рождением человечества, его рождением не как биологического вида, а как единого и целостного человеческого общества». В борьбе за грядущее единство коммунизму противостоит «фашизм» как «сила, разделяющая человечество».
Пожалуй, до 1939 г. подобное мог написать и Сиратори, только поменяв «измы» местами. Потом противопоставление потеряло силу: «коммунизм» больше не пугал тех, кто ныне видел в нем еще одну форму «тоталитаризма». Исходя из того, что путь к новому мировому порядку только начинается, Сиратори считал подключение СССР к общим усилиям трех держав следующим, логически оправданным и необходимым этапом. И в том, что такая возможность открылась, он тоже видел историческое значение пакта.
Сиратори стремился заглянуть за горизонт сегодняшнего дня. Ему вторил националистический идеолог адмирал Суэцугу, многозначительно заявлявший, что в основе пакта лежит «единство мысли и идеологии» трех стран и что поэтому он является «исторической неизбежностью».[528] А что думали более прагматически мыслящие люди? 13 ноября Рихард Зорге поместил в «Франкфуртер цайтунг» статью «Большой поворот. «Ревизия» японской внешней политики в связи с Тройственным пактом».
«Правительство Коноэ в течение первых двух месяцев пребывания у власти приняло важное решение, перед которым уже стояли три предшествовавших японских правительства <Хиранума, Абэ и Енаи. – В.М>. После этого решения, которое нашло свое выражение в Тройственном пакте, Япония на сегодняшний день прошла уже значительное расстояние по своему новому внешнеполитическому пути. С падением кабинета Енаи-Арита в июле этого года рухнула последняя попытка удовлетворить растущие притязания Японии на «жизненное пространство» под знаменем «традиционной внешней политики Японии», т.е. в духе взаимопонимания с англо-американскими державами. Считают, что уже конфликт в Китае лишил реальной почвы складывавшуюся на протяжении десятилетий внешнеполитическую традицию Японии, ибо напряженность между Японией и ее двумя «традиционными друзьями», которая прежде проявлялась лишь изредка, вылилась в ходе китайской войны в неразрешимые противоречия. А европейская война и большие политические успехи Германии и Италии сделали из этой внешнеполитической традиции ошибку, которая поставила под угрозу саму реальность японской экспансии. Однако сила воздействия старой внешнеполитической ориентации, чрезвычайная важность поворота в политике, нацеленного на союз с Германией и Италией, вызвали на короткое время среди японских руководящих кругов определенные колебания и страх перед последним решительным шагом. Некоторые влиятельные слои, особенно те, которые неохотно признавали конец традиционной внешней политики страны, сочли себя обязанными рекомендовать новую ориентацию, которая была призвана дать возможность Японии в гордом одиночестве, не вступая в союз ни с одним из двух больших противоборствующих лагерей, пожать плоды великой борьбы в Европе. Эта концепция опиралась на то, что Германия после заключения пакта о ненападении с Советским Союзом слишком сосредоточилась, дескать, на борьбе в Европе, чтобы у нее вообще остались время и интерес заниматься Восточной Азией и поддержанием тесных отношений с Японией. Однако эти утверждения в середине сентября были опровергнуты ясными доказательствами немецкой готовности к сотрудничеству. Тем самым прошло и время колебаний для Японии. За какие-то две недели был подписан Тройственный пакт. Курс на новую внешнюю политику был взят при помощи новых методов и при активном содействии руководства японской армии и флота.
Поворот в японской внешней политике следует охарактеризовать как чрезвычайно радикальный – во-первых, в отношении главного направления или территориально-целевой установки активной внешней политики, затем и в отношении потенциального противника и, наконец, в отношении роли Японии как договорного партнера Германии и Италии. Основное направление японской экспансии с древних времен (с 364 г. н.э.) до сегодняшних дней всегда оставалось неизменным: через Корею как мост в Китай, а точнее в Северный Китай с Маньчжурией и провинцией Шаньдун. Аннексия принадлежавшего некогда Китаю острова Формоза . ничего не меняет в принципиальных установках этой прослеживаемой через века основной цели японской внешней политики. Современная японская территориальная политика подчеркнула свою заинтересованность в северных областях Китая еще путем того, что она уже во время первой китайской войны 1894/95 годов видела единственного потенциального военного противника в России, так как уже тогда Китай рассматривался лишь как цель, а не как противник, которого следует принимать всерьез. Так возникло почти общепринятое мнение, что Россия, дескать, была, есть и будет заклятым врагом Японии. Даже сегодняшняя война в Китае началась с намерением расширить и обезопасить районы развертывания войск фронтом на север путем покорения Северного Китая и Монголии. Только воздействие «китайского пространства» как оружия в борьбе, а затем потрясение англо-французских позиций на Востоке в связи с победами Германии в Европе позволили возникнуть «Великой Восточной Азии» как истинному жизненному пространству Японии с центром тяжести в Среднем и Южном Китае и юго-западной части Тихого океана. В то время как англо-японский союз 1902 года признавал только господствующие позиции Японии в Корее и ее особые интересы в Китае, Тройственный пакт признает за Японией в обязательном порядке это новое жизненное пространство «Великой Восточной Азии». Тем самым старое предвидение великого Хидэеси, который мечтал о зоне господства Японии от Китая до южных окраин Тихого океана, стало современной целью Японии и договорно признано победоносными великими державами Европы. Это, действительно, радикальный поворот в японской экспансионистской политике, какой она оставалась на протяжении минувших шестнадцати столетий. В кратчайший срок центр тяжести, почти минуя переходную стадию, переместился с северной части азиатского континента на южные районы Тихого океана, включая омывающие Китай моря. Тем самым одним махом сменились и «потенциальные» военные противники. Интерес к русскому «заклятому врагу» утрачен; на русских даже начинают взирать по-новому, как на возможных дружелюбных соседей. Но тем острее становится теперь столкновение с Англией и Соединенными Штатами, ибо они были властителями «великоазиатского пространства» и, пожалуй, продолжают ощущать себя в этой роли и сегодня. Именно эти две державы главным образом на протяжении десятилетий пытались ради сохранения своих тихоокеанских владений подтолкнуть Японию к экспансии на север континента <т.е. против России; выделено мной. – В.М.>. Сегодня вполне возможно, что Владивосток, который еще недавно называли «кинжалом, направленным на Японию», утратит свое острие. Сингапур же, напротив, уже сегодня является символом англо-американской враждебности по отношению к японской политике большого пространства на Тихом океане. Однако речь здесь идет не только о новоявленной политической вражде из-за территорий между Японией и англо-американскими державами. Япония с некоторых пор знает, что острота экономических угроз Англии и Америки в ее адрес объясняется тем, что она очень поздно осознала хозяйственное значение тихоокеанских областей, в основном Индокитая и Голландской Индии. Япония сегодня сознает, что традиционная дружба с Англией и Америкой в значительной мере выполняла роль функции экономического подчинения ее англо-американскому хозяйственному блоку. Длившиеся десятилетиями дружеские отношения заставляли японскую экономику идти по пути наименьшего сопротивления. Нефть, железо, хлопок доставались японским концернам от американских и английских друзей с меньшими трудностями и большими прибылями, чем это было бы возможным при экономической и политической борьбе за отчасти еще не развитые области в южной части Тихого океана.
