нелюбовь могу вырывать из сердца, даже не вырывать, а сметать с сердца по мере того, как она налетает на него и хочет загрязнить его. Хорошо пока хоть и это, помоги мне, Господи…
Господи любви, помоги мне быть совершенным, как ты. Помоги или возьми меня прочь, уничтожь, переделай из меня что-нибудь не такое поганое, злое, лживое, жадное ко всему дурному и к похоти и к похвале, изгаженное существо – помоги мне или уничтожь совсем. Думал…
В ту самую минуту, как хотел записать, что думал, пришла Соня и стала говорить дурное о Кате и Маше [65] и прервала меня… Господи разума и любви, помоги мне.
Думал: нет спасения, пока не возненавидишь себя, потому что, пока не возненавидишь себя, не полюбишь других.
Дневник, 3 декабря 1889 г., Ясная Поляна, т. 50, стр. 189.
Записал себе в книжечке так: Верю, что мне поручены и дело Твое и сила Твоя. Дело ж Твое в том, чтобы проявить Тебя в себе и в мире. В одном этом моя жизнь.
Дневник, 6 декабря 1889 г., Ясная Поляна, т. 50, стр. 189.
Верю, что во мне сила Твоя, данная для исполнения дела Твоего. Дело же Твое в том, чтоб преувеличить силу Твою в себе и во всем мире.
Дневник, 28 марта 1890 г., Ясная Поляна, т. 51, стр. 32.
Ходил вечером и молился. Отче наш, да святится сущность Твоя, любовь, с тем, чтобы наступило царство любви, и воля Твоя о том, чтобы все управлялось любовью (Тобою), совершалась здесь на земле, как она, в моих глазах, совершается на небе. И дай мне жизни, т. е. участия в совершении этого сейчас здесь. И уничтожь последствия моих ошибок, которые могут мешать мне, так же как я уничтожаю в своем сознании последствия видных мне ошибок других людей, могущих мешать мне любить их. И не введи меня в искушение – физическое страдание, отуманение, соблазн, которые препятствуют осуществлению любви, и, главное, избавь меня от главного препятствия во мне самом – от зла в моем сердце. Да, только одно, одно нужно для этой жизни и для всей жизни, одно – любовь, увеличение ее.
Дневник, 30 марта 1890 г., Ясная Поляна, т. 51, стр. 33.
К молитве: Отче наш, прибавлю для себя еще следующее: помни, что от тебя ничего не требуется: ни подвига, ни какого бы то ни было внешнего дела, а только одно: действия, поступки, наиболее соответственные твоему положению сейчасному, в духе любви. Делай сейчас то, чего требует от тебя твоя божественная сущность (любовь), подчиняя животное, жертвуя им, и, главное – не рассуждай о том, что выйдет…
Мерило одно: чтобы на тебя, радостно улыбаясь, смотрели сейчас и Бог и люди.
Дневник, 10 апреля 1890 г., Ясная Поляна, т. 51, стр. 34.
Одно из самых дерзких неповиновений Христу – это богослужение, общая молитва в храмах и название отцами духовенство, тогда как Мф. III, 5-15, Иоанна IV, 20, 21 и Мф. XXIII, 8.
Дневник, 5 мая 1890 г., Пирогово, т. 50, стр. 40.
Единственное, во что можно верить, это то, что добро – добро, что его можно и должно делать без награды.
Обращение к Богу как к личности нужно, когда сам себя чувствуешь слабым – личностью; когда силен – не чувствуешь себя личностью и живешь, когда слаб – только просишь. Лицо – прости, помоги мне, лицу.
Дневник, 17 июня 1890 г., Ясная Поляна, т. 51, стр. 50–51.
Много и часто думаю эти дни, молясь о том, что думал сотни, тысячи раз, но иначе, именно: что мне хочется так-то именно, распространением его истины не словом, но делом, жертвой, примером жертвы служить Богу; и не выходит. Он не велит. Вместо этого я живу, пришитый к юбкам жены, подчиняясь ей и ведя сам и со всеми детьми грязную, подлую жизнь, которую лживо оправдываю тем, что не могу нарушить любви. – Вместо жертвы, примера победительного, скверная, подлая, фарисейская, отталкивающая от учения Христа жизнь. Но ты знаешь, что в моем сердце и чего я хочу. Если не суждено, не нужен я тебе на эту службу, а нужен на навоз, да будет по-Твоему. – Это скверный эгоизм. И нельзя отговариваться тем, что я хочу успеха дела, установления Царства Бога, и от того грущу. Грустить об этом нечего. И без меня сделается… Это все равно, что червяк очень озабочен тем, что ему нельзя точить дерево, потому что он скорбеет, что без него дерево не скоро сточится и будет расстройство в порядке мира. – Самому хочется? Да. Но хлеб наш насущный даждь нам днесь. Дай мне жизни настоящей. И это жизнь есть и дана, и просить нечего. Господи, Отец. Люблю тебя, возьми меня. И благодарю тебя за то, что ты открыл себя мне. Не скрывайся от меня.
Дневник, 18 июня 1890 г., Ясная Поляна, т. 51, стр. 52.
Я очень опустился. Не в умственном смысле – это ничего – не опущение, а в сердечном, любовном. Я не в духе и злюсь. Сижу и злюсь и на присутствующих и на отсутствующих. Всякое слово, мысль вызывает не проникновение и сочувствие тому, кто ее высказывает, а желание заявить свою правду перед ним. Скверно. Очень скверно. – Нынче ясно понял это и устыдился. Буду записывать все отступления – грехи. Помоги, мне, Бог, главное, делать это перед Тобой только. А то меня смутило больше всего то испуганное, недовольно робко озлобленное упрямо спорящее выражение, которое я вызвал в Олсуфчике [66]. Это не должно руководить. А перед собой и Богом, чтоб знать, что во мне нет ничего кроме любви к всем.
Дневник, 25 июня 1890 г., Ясная Поляна, т. 51, стр. 53–54.
Андрюша [67] пошел на деревню, я спрашиваю, зачем. Яйца покупать. Зачем? Мама велела. И я подумал: воспитание их ведется кем? Женщиной без убеждений, слабой, доброй, но journaliere, (непостоянной) переменчивой и измученной взятыми на себя ненужными заботами. Она мучается, и они на моих глазах портятся, наживают страдания, жернова на шеи. – Прав ли я, допуская это, не вступаю в борьбу? Молюсь и вижу, что не могу иначе. Не моя воля, но Твоя. С одной стороны, порча детей, страдания напрасные, с другой – борьба, озлобление. Лучше пусть будет первое. Второе наверно, первое не наверно. Не для своей семьи я рожден и должен жить, а для Бога. А Бог ясно велел
