пытались превратно истолковать указы президента и резолюции Конгресса. В марте 1961 года Роберт Кеннеди издал приказ за номером 10–925, обязывавший государственных подрядчиков принимать на работу людей вне зависимости от их расовой принадлежности, цвета кожи, места рождения и вероисповедания [12]. Президент Джонсон подтвердил этот приказ. Однако в 1968–1970 годах министерство труда выпустило ряд распоряжений, требовавших от государственных подрядчиков набирать штаты с учетом «расовых пропорций» и «территориальных интересов». Бизнесменов обязали «разработать ориентированные на результат процедуры» по удовлетворению потребностей социальных меньшинств. Как выразился Эндрю Калл в своей работе «Конституция, не различающая цветов», «указание закона, недвусмысленно утверждавшего отмену дискриминации и настаивавшего на приеме на работу вне зависимости от расовой принадлежности… было истолковано министерством труда с точностью до обратного». Действия министерства труда нарушали все условия, изложенные в Пункте VII закона о гражданских правах. «Политика американского министерства труда к 1969 году сделалась абсолютно той же, какую Конгресс законодательно запретил пять лет назад»
{222}.
При рассмотрении дела «Григгс против корпорации Duke Power Co.» (401 U. S. 424, 1971) — первого дела с практическим применением Пункта VII, — Верховный суд проигнорировал положения закона, потребовав подтвердить «дискриминационные намерения» ответчика. В итоге суд постановил, что ответчик-работодатель «не имел намерения дискриминировать сотрудников-негров», однако признал незаконным требование менеджемента компании о предоставлении работниками дипломов об окончании средней школы либо прохождения тестов на общее развитие. «Как следует из положений закона и из некоторых поддающихся однозначной трактовке судебных прецедентов, — замечает Калл, — Верховный суд извлек из Пункта VII имеющее законодательную силу условие, которое отвергали поборники закона». Это решение имело далеко идущие последствия. Как пишет Герман Бельц в своей книге «Преображенное равенство», благодаря этому решению «политика гражданских прав сделалась политикой прав групповых, в которой именно социальные последствия практик найма, а уже не цели, не намерения и не мотивации, стали играть главенствующую роль при определении законности этих практик. Данное решение подвело теоретическую базу под „преференциальный подход“ и обернулось практическим стимулом „расово-ориентированных“ преференций. По решению Верховного суда работодателям, чтобы защитить себя от обвинений в дискриминации, фактически вменялось в обязанность оказывать „протекцию“ социальным меньшинствам. Логическим основанием подобной процедуры, получившей название теории диспаритета, послужили групповые права и равенство результатов… Вопреки традиционной идее справедливости, работники, согласно теории диспаритета, также признавались ответственными за дискриминацию в обществе, хотя на деле этой ответственности нести не могли». Суд, заключает Бельц, принял «теорию дискриминации, полностью противоречащую положениям акта о гражданских правах» {223}.
Нечто подобное случилось и с актом об избирательных правах, который принимался с целью запретить по-прежнему практиковавшиеся в южных штатах недопущения чернокожих до голосования или ограничения в правах. В 1969 году Верховный суд пояснил, что данный акт не только защищает избирательные права граждан, но и поддерживает представительскую систему, гарантирующую избрание кандидатов от социальных меньшинств. Тем самым получила законность широко распространенная практика «избирательной географии» — перекройки избирательных округов с целью обеспечения результатов выборов, устраивающих чернокожее и испаноязычное население США. К началу 1970-х годов, как замечает Калл, «федеральное правительство, по стандартам десятилетней давности, оказалось в сомнительной позиции благодаря тому, что фактически требовало от местных властей подтасовки данных на выборах» {224}.
Большинство американских элит, будь то элита бюрократическая, политическая, массмедийная или академическая, составляют белые. В последние десятилетия двадцатого века множество представителей этих элит отвергли безразличное к цвету кожи «американское кредо» и увлеклись расовой дискриминацией. «На протяжении многих лет, — писал в 1996 г. Джек Ситрин, — белый истеблишмент поддерживал „позитивные действия“ и преуменьшал этические последствия отхода от принципа „равнодушия к цвету“». А Сеймур Мартин Липсет в 1992 году замечал, что «горячее всего за „предпочтительный подход“ ратуют представители либеральной интеллигенции, как правило, имеющие высокий образовательный уровень, 5–6 процентов населения, закончившего школу, плюс те, кто специализировался в либеральных науках в колледже. Также в поддержку данного подхода высказывается политическая элита, прежде всего демократы, но и республиканцы тоже (хотя среди последних немного тех, кто занимает в партии значимые должности)» {225}. В 1970-х и 1980-х годах основные газеты и журналы страны с энтузиазмом выступали в поддержку программы «позитивных действий» и прочих социальных проектов, призванных обеспечить расовым меньшинствам преимущество над белыми. Фонд Форда и другие фонды предоставляли на реализацию этих программ десятки миллионов долларов. При общем одобрении колледжи и университеты развернули настоящие сражения за студентов из меньшинств, предлагая последним различные льготы — от менее суровых экзаменов до «расовых» стипендий и т. д.
Особую роль в реализации расовых программ играл американский бизнес, мотивированный рыночной ситуацией и желанием обезопасить себя от судебных преследований и бойкотов, которыми угрожали чернокожие и представители прочих расовых меньшинств. «Маленький грязный секретец программы „позитивных действий“, — утверждал в 1996 году Ричард Каленберг, — заключается в том, что корпоративная Америка активно поддерживает эту программу». Тайна недолго оставалась тайной: американские компании одна за другой объявляли во всеуслышание о своей приверженности программе «позитивных действий» и подтверждали эту приверженность предпочтениями, которые отдавались при приеме на работу и при распределении поощрений женщинам и представителям расовых меньшинств. В начале 1980-х годов, например, корпорация «Дюпон» заявила, что среди новоназначенных менеджеров не менее 50 процентов — женщины и представители расовых меньшинств. Аналогичные шаги предпринимали и другие корпорации. Более того, американский бизнес противодействовал исполнению американского же законодательства: так, компании активно выступили против Поправки 209 (так называемая «калифорнийская инициатива»), запрещавшей работодателям оказывать предпочтение работникам по расовому признаку, и против Поправки I-200, рассмотрение которой было инициировано штатом Вашингтон в 1998 году. При этом те же компании поддержали университет Мичигана, опротестовавший решение окружного суда о недопустимости расовых привилегий при поступлении в юридический колледж штата {226}.
Разница в подходе к расовым привилегиям между элитами и широкой общественностью драматически проявилась в двух референдумах — в штатах Калифорния и Вашингтон соответственно. «Калифорнийская инициатива» 1996 г. по принятию Поправки 209 вторила Акту о гражданских правах: «Штат не должен допускать дискриминации и предпочтений по отношению к любому человеку или группе на основании расовых признаков, пола, цвета кожи, этнической принадлежности или места рождения при найме на работу в государственное учреждение или предприятие, при поступлении в общественное учебное заведение или при заключении публичных контрактов». Когда у сенатора Джозефа Либермана спросили, каково его мнение относительно этой инициативы, он ответил: «Не вижу ни малейших причин быть против, ибо этот проект подтверждает основные американские ценности… и говорит о том, что мы должны допускать дискриминации в пользу тех или иных социальных групп». Тем не менее калифорнийский истеблишмент отверг «американские ценности» {227}: большинство политических
