Против социал-демократов играл не только подъем рыночного хозяйства, но и воинствующая риторика их лидера. Видя в Аденауэре «символ политического банкротства целого класса», Шумахер продолжал настаивать на безальтернативности социалистического развития послевоенной Германии. Это отпугивало от СДПГ крестьянство и широкие слои мелких предпринимателей, только-только почувствовавших под ногами твердую почву. В большей степени прагматическим интересам ХДС, нежели действительной позиции СДПГ соответствовали лозунги «социализм или христианство», заменившие собой традиционные клише «красной угрозы». В отличие от социал-демократов и коммунистов буржуазные партии получали значительные пожертвования от предпринимательских кругов, которые тратились на технические средства пропаганды. На западных немцев обрушилось целое море предвыборных листовок, и сбор макулатуры на некоторое время стал достаточно доходным бизнесом.
Исход выборов в бундестаг, состоявшихся 14 августа 1949 г., почти без изменений воспроизвел расстановку сил в Парламентском совете. Главным итогом предвыборных баталий стала высокая активность западногерманских избирателей. 31 % голосов был отдан блоку ХДС/ХСС, 29 % получила СДПГ, 11 % – СвДП. Независимо от предстоявших переговоров о формировании правительства эти три партии образовали «боннскую коалицию», стоявшую на почве признания ценностей западной демократии, положений Основного закона ФРГ, атлантической солидарности и бескомпромиссного антикоммунизма. Вне этой коалиции, включавшей в себя и мелкие либеральные партии, оставалась только КПГ, оказавшаяся по итогам выборов на четвертом месте (5,6 % голосов). Хотя этот результат заслуживал уважения ввиду жесткой антисоветской политики оккупационных властей, рассматривавших коммунистов как «агентов Москвы», он не оставлял шансов для формирования антизападной оппозиции, идею которой неоднократно излагал Сталин в своих послевоенных беседах с немецкими политиками. Чтобы объяснить очевидное поражение коммунистов, Управление информации СВАГ в своих донесениях делало акцент на их «антидемократическом характере, режиме террора и ограничения свобод, который был создан оккупантами и их немецкой агентурой в период выборов».
7 сентября 1949 г. на свое первое заседание собрался бундестаг, в котором 139 мест получил блок ХДС/ХСС, 131 – СДПГ и 52 – свободные демократы. 12 сентября федеральное собрание избрало президентом ФРГ Теодора Хейса. На 15 сентября были назначены выборы канцлера, имевшие решающее значение для будущего политического курса страны. Находившийся еще во власти предвыборных эмоций Аденауэр отказался от большой коалиции с СДПГ, что сделало его избрание весьма проблематичным. В ходе голосования его кандидатуры на пост главы правительства «за» проголосовало 202 депутата, «против» – 200. Впоследствии Аденауэр шутил, что решающим голосом оказался его собственный. Интересно, что первым «бундесканцлером» в германской истории стал в 1867 г. Бисмарк, но на это в 1949 г. никто не решался указывать. Традиции в послевоенной Германии были не в чести, ставка делалось скорее на амнезию исторической памяти немцев. В этом ключе было выдержано заявление первого правительства ФРГ, отказавшееся от обширных экскурсов в прошлое и повторявшее удачные обороты предвыборной кампании христианских демократов. Отличие возникшего государства и от нацистского, и от восточногерманского режимов заключалось, по мнению Аденауэра, не только в личной свободе, но и в свободной экономике, противопоставлявшейся принудительному хозяйству. Внешнеполитическую часть его выступления перед рейхстагом отличали слова примирения по отношению к Франции и жесткие упреки в адрес СССР и Польши, якобы самовольно аннексировавших территорию Германии к востоку от Одера и Нейсе.
За первыми шагами правительства ФРГ внимательно следили в Москве, спешно подготавливая провозглашение государства в советской зоне оккупации. Взаимное непризнание сопровождалось пропагандистской дискредитацией «боннского режима», который советская пресса на протяжении нескольких лет отказывалась называть государством. Позже и вплоть до конца 80-х гг. его официальное название выглядело следующим образом: Федеративная республика Германии (родительный падеж в последнем слове должен был подкрепить неприятие ее претензии на единоличное представительство интересов всех немцев). В 1949 г. на такие мелочи никто не обращал внимания – огонь велся из пропагандистских орудий самого крупного калибра. На следующий день после того, как Аденауэр стал бундесканцлером, «Правда» писала: «ублюдочный парламент избрал главой марионеточного правительства ярого поклонника Гитлера и Муссолини». За крайне жесткой словесной риторикой скрывалось разочарование советского руководства, вынужденного распрощаться с последними надеждами на то, что национальные чувства немцев перечеркнут любые попытки сепаратных решений германского вопроса.
История знает немного примеров столь тщательной и целенаправленной подготовки к созданию государства, как это случилось с Федеративной республикой, ставшей результатом удавшегося разделения труда между представителями западных держав и немецкими политиками. Новейшие исследования и публикации документов показывают, что область самостоятельных решений последних была гораздо больше, чем это представлялось современникам. Атмосфера «холодной войны», предопределившая создание на территории Западной Германии бастиона демократии, исключала проведение политических экспериментов. В отличие от внутренней политики, неизбежно возвращавшейся к основам первой немецкой демократии, новое бесспорно преобладало в духовной и внешнеполитической сферах. «Нацистская революция освободила немцев от их собственного прошлого» (Голо Манн), исключив любую попытку Германии противопоставить себя европейским соседям и остальному миру.
Поэтому спор о соотношении реставрации прошлого и ростков нового в послевоенной германской истории является предметным только применительно к социально-экономической сфере. Критическая историография считает, что из-за давления американской администрации западным немцам не дали извлечь правильные уроки из прошлого, покончить с господством капитала и взять судьбу страны в свои руки. Ее расцвет пришелся на период ломки традиционных ценностей, начавшийся молодежным протестом конца 60-х гг., и в целом определялся тем же постулатом об «упущенных возможностях», что и оценка Ноябрьской революции. Та роль, которую в ее ходе должны были сыграть, но не сыграли рабочие советы, после 1945 г. переносится на антифашистские комитеты. Несмотря на противодействие оккупационных властей их инициативам, вплоть до 1947 г. Германия двигалась в направлении «нового общественного строя (Neuordnung), опиравшегося на лишение власти старых капиталистических элит» (Г. Фюльберт).
Оппоненты критической школы, на сегодняшний день оставшейся экзотическим островком в немецкой исторической науке, напротив, приветствуют окончательное возвращение ФРГ в лоно западной цивилизации, невозможное без восстановления основ рыночной экономики. Тезис о реставрации, по их мнению, подразумевает признание революционного характера нацистской диктатуры, которая в таком случае не могла быть одним из вариантов политического господства крупного капитала. Г. – П. Шварц выступил против «мифа о социализации», к которой якобы стремились все политические силы в первые послевоенные годы. Лидеры социально-исторического направления в немецкой историографии Х. Клессман и Ю. Кока занимают среднюю позицию, считая, что предыстория ФРГ сочетала в себе и реставрацию капиталистических структур, и прорыв к реальной демократии.
Если представить себе чисто гипотетическую возможность воссоздания единого германского государства, то можно с уверенностью сказать, что оно в гораздо большей степени отразило бы в своем облике новое начало немецкой истории. Возрождение народного хозяйства с учетом сохранившейся инфраструктуры и регионального разделения труда, социальноэкономические преобразования на базе Потсдамского соглашения и доминирования рабочих партий, строительство «моста между Востоком и Западом» в сфере внешней политики, возрождение национального диалога деятелей искусства и культуры – подобная перспектива требовала готовности к компромиссу не только от лидеров антигитлеровской коалиции, но и от партийно-политических сил внутри страны. Однако это понятие отсутствовало в лексиконе полководцев и оруженосцев «холодной войны» по обе стороны от «железного занавеса». Во вторую половину ХХ века вошли два германских государства, ФРГ и ГДР, каждое из которых считало себя единственно правильным.
Глава 5 ГДР: «строительство социализма» в эпоху Ульбрихта
