Уже к середине психоаналитического путешествия психосоматические симптомы в значительной степени нивелировались. После вышеописанной проработки, за последние полтора года анализа, психосоматическая симптоматика в виде схваток в животе возникла лишь однажды, на одной из сессий перед расставанием, – но отображала сепараци-онные волнения Герды и её фантазии родов в себе нового (и рождения у неё от анализа и от меня ребёнка = целостности в ней = хорошего объекта = подарка для меня как для отца в новом Эдиповом пространственно-временном континууме). Прочая психосоматическая симптоматика не промелькнула ни разу
Проигрывание травматических ситуаций Эдиповой фазы на психоаналитической сцене было бурным, эмоционально насыщенным, аффективно заряженным. Вновь появились сны средней части анализа – с извержениями вулканов, ураганами, цунами. На сей раз пациентке и мне всегда удавалось выжить. В другой серии снов, вынырнувшей из средней части анализа, у неё угоняли машину. Но теперь окружающий мир и люди во сне не представлялись опасными, наоборот, все проявляли сочувствие и старались помочь Г. Чувства ужаса и ощущения кастрированности тоже не возникало. У Герды появилась уверенность – её машину найдут, или она приобретёт новую. Важную трансформацию претерпел символ автомобиля: из машины-мужчины-её фантазийного пениса (презентация Самости) в машину-мужчину-объект (субъект), который пациентка сможет отыскать. Уверенность в себе и в окружающих, основанная на опыте отношений «здесь и сейчас», теперь постоянно подпитывала надежду. Герда начала знакомиться с мужчинами, оценивая их целостными личностями=субъектами, а не пенисами = частичными объектами для её внешних и внутренних нужд.
Последние полгода анализа были полны грусти из-за предстоящего нам расставания и грусти, связанной с осознанием Гердой понапрасну потраченных лет, охваченных её внутренней борьбой против мира мужчин и женщин, борьбой против процессов идентификации и интеграции в себе. Построенный пациенткой иллюзорный десексуализированный мир, где преобладали перверсное использование объектов, манипуляции и механистичность, оказался несостоятельным.
Перверсное использование объектов пациенткой включало использованье ею своих чувств, отношений и собственных достижений для атак на другие объекты и Самость, фрагментацию объектов и Самости, фрагментацию субъектов до состояния мёртвых объектов, дабы снизить уровень внутренних тревог.
Манипуляции Герды обнаруживались в расщеплении объектов и Самости, использовании только отдельных качеств объектов и Самости, с выбрасываньем из себя тревожащих компонентов, чтобы управлять ими с относительно безопасного расстояния (проективная идентификация).
Механистичность отношений Г представляла собой результат изоляции чувств, с целью исключить привязанность и избежать внутренних сепара-ционных тревог и боли утрат.
Мы расстались уверенными в способностях Герды к творческой продуктивности, с ощущением светлой грусти и надежд на то, что она сможет обрести счастье.
РезюмеЗа время анализа Герде удалось найти ответы на поставленные ею вопросы. Она раскрыла внутри себя «новые старые» и новые пути и ориентиры. Она раскрыла собственную уникальность, глубину своего внутреннего мира, нашла возможность принять собственную женскость, женственность, а с ней и весь существующий миропорядок. Пациентка наладила отношения с детьми, подругами, котом. Г решилась довериться мне и оплакать невосполнимые потери. Она не только возродила в себе интерес к шитью, но и обнаружила в себе интерес к литературе, музыке, фотографии, кинематографу.
Моё виденье и понимание пациентки находит основу в идеях и теориях следующих психоаналитиков: S. Freud, М. Klein, J. Strachey, D. Winnicott, P. Heimann, M. Little, M. Balint, W. Bion, D. Meltzer, H. Rosenfeld, H. Racker, R. Money-Kyrle, J. Steiner, H. Etchegoyen, E. O’Shaughnessy, R. Hinshelwood, R. Britton, M. Mahler, D. Pines, T. Ogden, H. Kohut, H. Krystal, J. Kafka, L. Wurmser, O. Renik, J. Weiss, J. Lichtenberg, D. Stem, R. Stolorow, S. Roth, G. Goldsmith, J. Chasseguet-Smirgel, S. Lebovici, R. Roussillon, A. Green, M. Cournut-Janin, J. McDougall, D. Chianese, F. Riolo, A. A. Semi, A. Falci, G. Goretti, A. Garella, R Cupelloni, M. Mancia.
Моё представление о глубинных внутрипсихических процессах и процессах внутри психоаналитического пространства в неменьшей степени исходит также из опыта моего тренинга. Я благодарен за несравненное терпение, высокий профессионализм и большой талант моему аналитику д-ру Михаэлю Шебеку (Michael Sebek) и моим супервизорам – д-ру Вацлаву Микоте (Vaclav Mikota), д-ру Мирославу Борецки (Miroslav Borecky), д-ру Мартину Малеру (Martin Mahler), д-ру Гари Голдсмиту (Gary Goldsmith), д-ру Оксане Любарской (Oksana Lyubarsky). Им и Герде я обязан своими маленькими теоретическими открытиями; термины нашей с Гердой теоретической концепции выделены в тексте жирным шрифтом.
Позвольте представить вашему вниманию две сессии, которые состоялись за три месяца до завершения анализа. На предшествовавшей им сессии пациентка рассказывала о своей радости: рыбки, которых она купила на работу, за время её отсутствия в выходные дни выжили.
Сессия 1581.
Г: Я видела в Интернете программу «Генеалогическое дерево»… я начала заполнять эту программу на своих близких родственников… там получается больше вширь, а не вглубь… больше я знаю о родственниках по материнской линии, а по папиной линии меньше… когда я стала заполнять генеалогическое древо – я стала даже документы смотреть… я не помнила даты смерти мамы… то ли 23, то ли 24 октября… даты смерти брата и отца я хорошо помню… я достала похоронные книжки… в этом есть какое-то действие и чувства – что-то противоположное… смерть – это уход и потеря… а когда я делала записи – было… нет, не увековечение, а будто я их назад к жизни возвращала…
(В своих комментариях я хотел бы в большей степени сосредоточиться на моей внутренней работе, на том, что в психоанализе подразумевается под расширенным виденьем контрпереноса /М. Little, R. Money-Kyrle, H. Racker и dp. /, а также на реакциях моего переноса /Р. Casement, I Ogden, О. Renik/. Важными мне представляются некоторые параллельные с пациенткой внутрипсихические процессы.
По ходу рассуждений пациентки я думал о псевдониме, который я дал ей семь лет тому назад. Герба… мои ассоциации отнесли меня к тёплым и нежным чувствам заботы о маленькой девочке, героине сказки Г. X. Андерсена «Снежная Королева». Думаю, моя мать впервые прочитала мне эту сказку, когда мне не было и трёх лет. Где-то в то же время я посмотрел кинофильм «Снежная Королева», по сценарию Евгения Шварца, в кругу уюта бабушки и дедушки, родителей матери, с коими я жил до школы. В начале анализа пациентки я читал «Снежную Королеву» моей младшей маленькой дочке, и мы с дочкой переживали приключения одинокой девочки. Меня поразило – в книге совсем ничего не сказано о родителях Гербы. Можно только предположить, что отцом её был главный тролль, сам дьявол, а матерью была сама Снежная Королева. Героиня Андерсена лишилась названного братца Кая и отправилась на его поиски. Я думаю – Герба отправилась на поиски собственной «хорошей» идентификации с отцом, или, по-другому, на поиски хорошего отцовского объекта. Ведь не найдя в своих внутренних Вселенных Кая, Герба не смогла бы превратиться ни в девушку, ни в женщину. Чтобы приблизить к себе «хороший» частичный отцовский объект из глубин ранних Эдиповых пространств необходимо повстречаться с монструозной мифической матерью и растопить её, то есть убить, то есть очеловечить = принять мать целостной и реальной, соединить все ипостаси – бабушку, фею, ворону, принцессу, атаманшу разбойников, маленькую разбойницу, северных старух… Тогда, по этим восстановленным связям, становится возможной реинтеграция целостного отцовского имаго – тролли, ворон, принц, разбойники, северный олень… Мать, долгое время остававшаяся не погребённой в душе пациентки, остававшаяся живым мертвецом из фильмов ужасов, наконец обрела покой. Я подумал о негативе «мёртвой матери»/А. Green/.)
есть разница, кого в корень дерева поставить… я думала… ставила себя и папу…
(А я подумал, что корень дерева – первичное чувство себя = Самость /self/, длительное время спаянная с наложившимися образами фаллоса /пениса/ и груди /М. Klein/, затем трансформировавшимися в перверсную смешанную родительскую фигуру /Т. Ogden/, породившую чудовище-пациентку, обладающую всемогуществом, но обрушивающую безопасные мостки между нарциссическими внутренними пространствами и пространствами Эдиповыми /аналогия с идеями W. ВіоПу S. Resnik/y теперь свободно и безопасно находит самою себя в идентификациях с реальной матерью.
Такое реальное принятие моей матери далось мне нелегко. Пожалуй, только в собственном аналитическом путешествии мне удалось развеять виденье матери как чудовища, как вечно отсутствующей и замораживающей мой пенис Снежной Королевы. И моё «я и папа» для меня звучало принятием Эдиповой ситуации – ситуацией, где нельзя ни победить, ни проиграть. И ещё – что триангулярная ситуация «я – папа – мама» может быть столь же приемлемой и даже комфортной как и ситуация относительно меньшей конкуренции с бабушкой и дедушкой.
