Подобные перемещения пациентка предпринимала в анализе всякий раз, когда в Депрессивной Галактике, внутри развивающихся триангулярных пространств, встречалась с объектами и ситуациями, которые были репрессированы и запрещены значимыми объектами её детства.
Далее я не буду подробно останавливаться на вышеописанных «уходах» Герды.
Вернувшись из убежища, где она подтвердила собственное существование и значимость своего существования, Герда задалась вопросом – кто она такая, и кем она является для людей. Она вспомнила своих армянских тётушек, мать-армянку. Она вспомнила: с очень раннего возраста, лет с трёх, разделяла семью на русских и армян; русскими были отец и она, а армянами – мать и брат. Пациентка не признавала в себе ничего армянского. Армянские корни у неё были связаны с умением хорошо готовить, принимать гостей и с образом женщины в затёртом халате и домашних тапочках. Г практически ничего не умела готовить, не умела принимать гостей и не хотела быть женщиной, домашней хозяйкой в замусоленном халате. Среди тётушек она слыла неумехой, как бы неполноценной особью женского рода, как бы не женщиной. Это подталкивало Герду в сторону негативного Эдипова комплекса. Однако идентификация с эмоционально мёртвым отцом и с агрессивным братом означала для Герды разрушение Эго (безумие, чего она веет-да опасалась) и Самости (т. е. центра мироздания, т. е. означала смерть).
Кроме прочего – запутанные конфликтующие идентификации, переполненные либидозными, агрессивными влечениями, тревогами и чувством вины к первичным объектам могли сохранять свою устойчивую неустойчивость, status quo, из-за спектра фантазий о невозможности принятия окончательного решения, окончательного самостоятельного выбора поло-ролевой идентификации. В многочисленных сновидениях того периода пациентка наблюдала себя пребывающей в одном доме с тётушками и матерью, готовившими застолье к каким-то празднествам… Герда всегда находилась отдельно, на нижних этажах в грязных, полуразрушенных туалетных или ванных комнатах; она ощущала себя грязной, кастрированной, недостойной присутствовать на торжестве… она стремилась быть со всеми женщинами родни, но никак не могла обнаружить путь, проход к ним, и, помимо прочего, ей было невозможно предстать перед тётушками и матерью в таком фекальном виде.
Сновидения позволили нам с пациенткой понять и пережить тревоги, страхи, опасения и состояния телесной анально-генитальной спутанности вызревшего Эдипова комплекса. В контрпереносе я бы выделил следующие согласующиеся (конкордантные) компоненты: болезненные чувства неосведомлённости; фантазии о тайнах, к которым меня не подпускают; чувства телесной и психической неполноценности, бессилия – вплоть до страха соматизированной импотенции. Из дополнительных (комплементарных) отцовских компонентов контрпереноса стоит отметить страх и отвращение к образам тела пациентки, чуть прикрывавшие фантазии о наших сексуальных эксцессах. Я рискнул пролистать, прочувствовать мои фантазии и убрать их за ненадобностью на дальнюю полку, не отбросив их сразу в пучину бессознательного как русалку или сирену, как опасные соблазняющие и разрушающие отношения (что, видимо, воспринимала пациентка в отношениях с отцом). А Герда рискнула в аналитической ситуации на более доверительный тон и на отказ от фобических оборонительных стратегий: 1) соблазнять=нападать=разрушать и 2) быть соблазнённой = претвориться мёртвой, чтобы остаться в живых. Пациентка смогла укрепить меня в положении Другого, диссонирующего с имаго отца. Вне аналитической ситуации Г стала бережнее относиться к отцу, делиться с ним какими-то чувствами, мыслями, новостями, чего ранее не происходило, т. к. пациентка была убеждена – отец будет чрезмерно волноваться, она соблазнит или убьёт его эмоциональной близостью. Герда перестала переодеваться при отце. Она купила будильник и огромные наручные часы. Она больше не нуждалась в контроле со стороны, пациентка открыла в себе способности контролировать собственные границы, находить оптимальную дистанцию с объектами и отказаться от сексуализации любых отношений.
Несмотря на кажущееся преобладание трансформаций в области негативного Эдипова комплекса – покупка огромных часов, принятие отцовских функций контроля, а также недолговременные сексуальные влечения к подругам и спорадичные сексуальные импульсы к встречным женщинам – пациентка развивала успехи и в области позитивного Эдипова комплекса. Впервые за четыре с лишним года анализа она начала приходить на сессии в юбках, у неё появились женские увлечения – парикмахерская (она отрастила длинные волосы), массаж, посещения магазинов одежды и покупка платьев, шитьё (забытое ею с детства). Г перестала стесняться армянских тётушек и восстановила с ними контакт. Она научилась готовить и приглашала их в гости, впитывала их советы, делилась своими кулинарными секретами. Я чувствовал её кокетство, жеманство, женскую мягкость и плавность. «Робототехника» (механистичность, формализм) в её движениях, речи, мыслительных процессах, отношениях закончилась. Пациентка теперь позволяла себе изредка опаздывать на сессии, по нескольку часов смотреть телевизор и читать книги, сидя дома на диване.
Неожиданно для Герды, на пятом году анализа, умер её отец. Пациентка считала отца крепким, выносливым и, хотя отмечала в последний год его болезненность и признаки одряхления, смерть отца явилась для неё сильнейшим ударом. Сперва она прибегла к так хорошо знакомым ей механизмам отрицания – словно ничего не случилось. Я был потрясён абсолютной неспособностью Г переживать утрату. Я почти физически ощущал замороженность или отсутствие части психики пациентки, что привело к жуткой злости на неё. Затем я обрёл способность к внутренней супервизии и начал анализировать собственные чувства. Во внутренних идентификациях с объектами и Самостью пациентки я обнаружил жуткую злость Герды на отца, потому что он оставил, бросил её. Нет, мир не был столь опасным как прежде, но отец не успел признать пациентку независимой, он не успел признать её женственность и женскость, не успел отказаться от инцестных посылов. Герде удалось интроецировать возможность внутренней переработки агрессии при утрате, не прибегая к расщеплениям чувств на образы и аффекты и к изоляции аффектов. Наступил длительный двухлетний период траура, причём пациентке потребовалось оплакать все свои значимые потери: погибших котов; несбывшиеся инфантильные фантазии половой трансформации и величия (превращение в мальчика и потом в Дзержинского или Ленина); инфантильные инцестные фантазии победы над соперниками (включая фантазии создания инцестных пар – с матерью против отца и/или брата, с отцом против матери и/или брата, с братом против матери и/или отца); потерю материнской и отцовской теплоты отношений, когда Герда стала девушкой; гибель брата и гибель надежды вырасти прекрасной дамой, из-за груза наставлений родителей – жить за брата; потерю самостоятельного выбора сексуальных партнёров, узурпированную вначале реальными, а затем фантазийными внутренними примарными объектами; потерю детской семьи; потерю мужа, взрослой семьи и упущенные перспективы отношений со своими детьми; потери сексуальных партнёров; потерю надежды на создание семейной пары со мной…
С наступлением периода траура в анализе – пациентка осознала бесперспективность отношений с любовником и отказалась от попыток восстановить в отношениях с ним утраченные ею объекты и отношения. Она ощутила усечённость, искусственность, ненатуральность их общения, построенного на сексуальном использовании, контроле и чувстве опасности (экстремальности). Г не желала больше выживать за счёт использования для проекций психики Другого, она хотела жить, используя собственную, развившуюся в её депрессивном пространстве, функцию контейнирования. Герду тяготила бесперспективность связи с любовником, и она рассталась с ним. Находя и принимая хорошие качества матери, идентифицируясь с «достаточно хорошим» материнским объектом, она постаралась быть (а не казаться) хорошей принимающей матерью своим детям и преданной бабушкой своим внукам. Азартная опасная игра, коей пациентка ощущала жизнь, теперь не увлекала. Герда как бы вышла из тесного и душного мирка казино на просторные аллеи благоухающего городского парка. В действительности она вылезла из машины и полюбила прогулки пешком по городу и за городом, а также поездки в общественном транспорте. На смену контролю и манипуляциям пришла способность реальной оценки отношений с детьми и внуками, основанная на доверии собственным чувствам. Пациентка открывала «хорошесть» и стабильность и в других, ранее ужасавших её непредсказуемостью и монструозностью, объектах. Постепенно Г интегрировала положительные аспекты объектов в Самость. Укрепилась идентичность Г: реструктурализация фантазий о злонамеренности армянских тётушек способствовала принятию ею армянских корней. Она больше не чувствовала себя завистливым инвалидом. На смену зависти к объектам пришла благодарность за то, что те пытались ей дать. В Герде раскрылась щедрость – она раскрыла в себе удовольствие делать подарки родным и близким. Пациентка продала квартиру родителей и купила сыну и дочери по квартире, разрешив им жить и существовать в неконтролируемом ею мире самостоятельной жизнью.
