чего-либо может быть связано с добавлением к этому чему-либо чего-то ещё — рубашка была чистой (состояние), но испачкалась (изменение) благодаря добавлению грязи. Это естественная для нас дихотомия — «состояние/изменение».
И именно поэтому мы можем сказать «бросить кошку в комнату», но не можем — «бросить в комнату кошкой», потому что, объясняет Стивен Пинкер, «вбрасывание чего-либо в комнату не может в нормальных условиях трактоваться как способ изменения состояния комнаты».
Другой пример — «перемещение». Мы привыкли думать, что нечто можно перенести, передвинуть, перелить, оно само может передвинуться в какое-то другое место в сравнении с тем, где оно сейчас находится.
В этой логике «наливать» и «наполнять» — это вроде бы одного поля ягоды. Но если мы приглядимся, как предлагает нам Пинкер, к этим словам, то увидим, что они вовсе не взаимозаменяемы.
Например, «наливать» — это позволить жидкости перемещаться вниз непрерывной струёй, то есть это акт «позволения», а не «принуждения».
В отличие, например, от «брызгать», «плескать», «бить струёй», когда предполагается активный актор, принуждающий жидкость двигаться тем или иным способом.
Впрочем, дело здесь одним актором не ограничивается, ведь «налить» воду можно в стакан, её можно «разлить» по полу, «вылить» в окно самолёта, где она превратится в туман, то есть в случае «налить» мы ничего не говорим о месте назначения налитой жидкости.
И именно поэтому мы можем сказать «она налила воду в стакан», но не можем сказать, что «она налила стакан водой» — это будет звучать странно и даже противоестественно.
С другой стороны, мы ведь можем и «наполнить стакан водой». Чем это отличается от «налить воду в стакан»?
Тем, что используя слово «наполнить», мы предполагаем существование некого конкретного контейнера, который при этом ещё изменяет своё состояние — наполняется (см. выше).
Но вместе с тем глагол «наполнять» ничего не говорит нам о причине или способе перемещения жидкости — других «базовых человеческих понятиях и их связях». Поэтому если вы попытаетесь «наполнить воду в стакан», вас поднимут на смех.
Если на вопрос: «Что ты сделал с водой?» — вы ответите: «Я её вылил», — никаких смысловых проблем не возникнет. Но если вы скажете, что вы её «наполнили», то ваша фраза будет звучать более чем странно.
Выявленные Стивеном Пинкером закономерности, которые позволяют или не позволяют нам формулировать наши предложения определённым образом, — это не просто какие-то программы в наших речевых центрах, это нечто принципиально иное.
Есть совокупность способов, с помощью которых мы воспринимаем происходящее в окружающем нас мире — мы идентифицируем сами объекты, их движение, их изменение, а ещё их консистенцию, наличие акторов, причинность (казуальность). и т. д. и т. п.
Судя по всему, это и есть действительная основа языка — то, что рождается «чувствующим» правым полушарием и «означивающим» левым. Правое схватывает сами эти «сути» — эти отношения, а затем язык как таковой уже пытается облечь её в слова, сформулировать.
Вот почему в усвоении языка ребёнком ключевую роль играет именно правое полушарие. Но после того, как весь мир будет уложен его мозгом в эти способы восприятия и означен, он — ребёнок — перейдёт к примерам, а затем — к метафорам, позволяющим ему понять абстрактные вещи.
Так что, несмотря на всю свою абстрактность, даже математика в основе своего поведения содержит пинкеровский «мир базовых человеческих понятий и их связей», которые имеют совершенно определённую, как провидчески говорил ещё Лакофф, сенсорно-двигательную телесность.
Вторая половинка есть у мозга, попы и таблетки. А я изначально целая.
Фаина Раневская
Это вполне естественно, что мы субъективно не ощущаем различий в работе наших полушарий. Мы точно так же не замечаем различий в функционировании «верхнего» и «нижнего» зеркал, «переднего» и «заднего»…
Субъективно переживаемый нами опыт — это то, что попадает в систему рабочей (оперативной) памяти, та информация, которую — о мире и о себе — мы рассматриваем в данный момент, а это «рассматриваем» — уже всегда взгляд в тубус мозгового калейдоскопа.
Впрочем, различий в работе полушарий множество, и некоторые из них вполне очевидны — как например, доминантность правого или левого полушария в зависимости от того, левша вы или правша.
Эти различия можно определить и с помощью элементарной ЭЭГ (электроэнцефалографии). Соответствующие эксперименты ещё в 1960-х годах проводились во множестве научных лабораторий по всему миру.
Например, замечательный Роберт Орнстейн — блестящий учёный и популяризатор науки, работая в медицинском центре Калифорнийского университета, в совместной работе с Дэвидом Гэлином показал, что при выполнении качественно разных задач более активным оказывается то одно, то другое полушарие мозга32.
В их экспериментах испытуемые сначала писали письмо, и в процессе этой работы их левое полушарие демонстрировало преимущественно бета-ритм, а правое — альфа-ритм.
Напомню, что бета-ритм на ЭЭГ характерен для состояния бодрствования и, например, активной обработки информации, а вот альфа-ритм, наоборот, появляется в состоянии покоя, когда, например, человек сидит с закрытыми глазами в тёмной комнате и никакой целенаправленной интеллектуальной деятельностью не занят.
Но вернёмся к Орнстейну и Гэлину. Когда они просили тех же испытуемых, которые до этого писали письма, решать другую задачу, а именно мысленно перемещать кубики в пространстве, бета-ритм отмечался у них уже в правом полушарии, а альфа-ритм — в левом.
На этом основании логично сделать вывод, что, например, за письмо в нашем мозге отвечает в первую очередь левое полушарие (что закономерно, учитывая расположение центров речи), а за пространственное воображение — правое.
И подобных сравнительных исследований было проведено огромное количество, в результате чего появилось множество не только научных работ, но и тех самых громких заголовков в СМИ: «Левое полушарие логическое, а правое — творческое!», «Развиваем не креативность, а правое полушарие!», «Способности к математике определяются левым полушарием мозга!», «Решена загадка интуиции! Она в правом полушарии!» и тому подобные глупости.
Но подобный, с позволения сказать, «анализ» научных работ дилетантами напоминает попытки объяснить динамику автомобиля его цветом, кожаной обивкой салона и формой фар, а не работой двигателя, освобождённой энергией топлива или хотя бы физикой трения.
ПОЛОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ
Впрочем, это даже забавно… Если бы мы взяли на вооружение логику, которую предлагают СМИ, анализирующие феномен межполушарной асимметрии, то нам бы сложно было избежать весьма, на мой взгляд, занятных казусов.
Принято считать, что мужчины и женщины отличаются друг от друга по определённому набору параметров:
• мужчины вроде как более логичны, аналитичны, лучше справляются с математикой,
• женщины же, напротив, натуры вроде как более творческие, эмоциональные, художественные.
Иными словами, если
