правый мозг очевидно плохо справляется с речевой функцией и даже «не видит» предмет на сознательном уровне, он всё же понимает, о чём идёт речь.
Как-никак обнаружить связь между заснеженной улицей и лопатой — это интеллектуальное действие, которое без соответствующих «понятий», то есть структурных элементов языка, выполнить не получится.
То есть правое полушарие и понимает язык, и одновременно как бы не понимает, или понимает, но как-то очень по-своему. В чём же тут дело?
Конечно, многим читателям хочется иметь ясные, прямые, предельно конкретные объяснения на любой вопрос, связанный с работой мозга. Но мозг слишком пластичен, с одной стороны, и сложен — с другой, чтобы было возможно выполнить это требование.
Вот простой пример этой сложности и пластичности: речевые центры, о которых мы с вами говорим, вовсе не обязательно находятся у вас в левом полушарии…
Не исключено, что ваш мозг относится к числу тех оригиналов, где вообще всё, что возможно, напутано и перепутано.
• Разумеется, у подавляющего большинства правшей речевые функции выполняет левое полушарие, но даже у 5-15 % из них речевые центры находятся в правом полушарии,
• если же человек левша, то вероятность, что его центры речи находятся в правом полушарии, увеличивается уже до 15–27 %, а то и больше того28.
Поэтому простых ответов не будет…
Мы ищем фундаментальные принципы работы мозга, и в этом смысле все эти как бы «исключения» — уже детали, которые вовсе не так важны и лишь просто как-то иначе интегрируются в эти — более общие — закономерности.
Вся эта длинная преамбула служит одной-единственной цели — объяснить, что кажущиеся, возможно, кому-то и где-то противоречия в моих утверждениях, как бы конфликт фактов и определений, — лишь иллюзия.
Она быстро рассеется, если вы возьмёте на себя труд вникнуть в вопрос, разобраться с деталями и нюансами, каждый из которых просто невозможно осветить в рамках этой книги.
Уверен, впрочем, что, если вы действительно понимаете всю сложность системы мозга, которую мы рассматриваем, вы легко преодолеете данные трудности.
Но вернёмся к «языковому» и «неязыковому» полушариям головного мозга и попытаемся понять, чем же является язык для правого полушария, в котором нет речевых центров, но есть умение жить в нашем насквозь прошитым языком мире.
В самом деле, мир, с которым взаимодействует наш мозг по мере обучения человека речи, слову, радикально меняется — из «чего-то какого-то» (первосигнального) он превращается в нечто конкретное, определенное, то есть означенное, а главное — взаимосвязанное (второсигнальное).
Странный предмет, с которым дворники выходят на улицы, превращается в «лопату», молотки становятся «молотками», а «петухи» поселяются в «курятниках», которые «нужно убирать», и т. д.
Но слово — это не только знак, означающий что-то. Слово — это способ выражения смыслов, которые есть в нас ещё на доязыковом уровне.
И вот как раз в вопросе создания организации смыслов правому полушарию нет равных…
Левое полушарие — «языковое», потому что оно правильно организует речь. Именно оно отвечает за такую последовательность слов в предложении, в которой этот смысл может быть выражен.
Так, например, если я произнесу фразу, которую любил повторять главный оппонент Людвига Витгенштейна — Джордж Мур: «У меня есть рука, я это знаю», — большинство из нас (за исключением, конечно же, Витгенштейна) не испытают ни малейшего дискомфорта.
Однако если я произнесу те же самые слова, но в другом порядке, все напрягутся. Убедитесь в этом: «Знаю это меня я рука у есть».
Строить предложения, понимать значение сказанного — это функция речевых центров и левого полушария. Но язык — это всё-таки нечто куда более сложное.
Например, если я скажу своему товарищу: «Я надеюсь, что ты подставишь мне плечо», — а в ответ на это он подойдёт и подставит мне плечо, я пойму, что у него серьёзные проблемы с правым полушарием…
Левому полушарию трудно в одиночку справиться с идентификацией так называемого переносного смысла: оно видит языковую конструкцию буквально и следует соответствующей конструкции дословно.
Говорите, подставить плечо? Всё понятно — идём и подставляем!
Это правое полушарие настроено уловить существо сообщения — его посыл, понять, о чём вообще в нём идёт речь, а не то, какие слова были сказаны. Левое же что слышит, тому и верит.
Без правого полушария мы не могли бы ни сказки рассказывать, ни шутки шутить, ни интригу создавать.
Мы бы перестали понимать метафоры, переносный смысл и даже смысл той или иной интонации. Как роботы считывали бы текст, не понимая контекста:
«Хочешь моё плечо? Вот оно!»
Это достаточно увлекательно, согласитесь… Но самое интересное — дальше.
Мы неожиданно для самих себя оказались перед лицом, так сказать, великого раскола в когнитивной лингвистике. Раскола, который произошёл между выдающимся Ноамом Хомским и его блестящим учеником — Джорджем Лакоффом.
Впоследствии эту драму назовут ещё «лингвистическими войнами».
Ноам Хомский сделал себе имя, будучи ещё очень молодым человеком, когда написал статью, которая бросила вызов самому влиятельному тогда в Америке психологу, непререкаемому авторитету и бихевиористу Берресу Фредерику Скиннеру.
В своей статье Хомский раскритиковал работу Скиннера «Вербальное поведение»:
• в ней Скиннер доказывал, что производимые нами языковые фразы — это, по сути, выученные автоматизмы («стимул — реакция»),
• а Хомский показал, что люди способны создавать новые комбинации слов, которые никогда не существовали, а значит, знаменитый «чёрный ящик Скиннера» — это не какой-то там автомат, он «думает».
С этой статьи Хомского и началась, собственно, так называемая когнитивная революция в американской психологии, плоды которой мы сейчас все с вами счастливо пожинаем29.
Но дело не только в революции и смене научной парадигмы, но и в той теории, которую создал Ноам Хомский и которая получила название трансформационной грамматики, или шире — генеративной лингвистики.
Если совсем грубо, то эту теорию можно свести к трём базовым положениям:
• первое — языковые способности человека являются врождёнными (наличие речевых центров в нашем мозге это очевидно подтверждает),
• второе — языковая способность представляет собой обусловленный биологически (нашим мозгом) набор универсальных правил, которые мы используем, составляя слова в предложения,
• третье — ограниченный набор правил комбинирования понятий позволяет людям создавать неограниченное количество новых, прежде не существовавших предложений.
И в самом деле:
• во-первых, люди во всех частях света вне зависимости от исторического времени и культуры всегда создают язык,
• во-вторых, все языки похожи по своей структуре,
• в-третьих, все языки позволяют создавать новые высказывания, используя ограниченный набор своих грамматических правил и базовых понятий, которые в целом весьма схожи в языках, которые развивались абсолютно самостоятельно.
Думаю, что каждый из вас сталкивался со знаменитыми «формулами» Хомского, которые позволяют закодировать любое предложение (рис. 30).
Не знаю, как вам,
