Означает ли вышесказанное, что законодательная деятельность в нынешней России бессмыслена и существует лишь для удовольствия законодателей или чтобы продемонстрировать Западу, что "у нас все, как у людей"? Конечно, не означает. Из того, что законы не будут выполняться (или будут, но не так), вовсе не следует, что их не нужно писать.
Но нужно обязательно и всерьез учитывать различие между законом-фиксацией и законом-проектом. Надо согласиться с тем, что в посткоммунистической России большинство законов еще некоторое время будет восприниматься лишь как _мнение законодательной власти_. Это мнение воздействует на реальную ситуацию. Но не как задание правил игры, а как ход в игре. Ход сильного игрока, но игрока, а не арбитра. И для обычного права, и для общественного мнения, и для исполнительной власти и законодатель, и нарушитель закона очень часто равноценны.
Для законодательной практики сказанное, в частности, означает, что необходимо:
+ в самом законе фиксировать гарантии его выполнения. Если таких гарантий нет, то закон лучше не принимать; + тщательно отслеживать, какие коллизии могут возникнуть, если будут выполняться одни статьи закона и не выполняться другие. Если эти коллизии опасны, закон лучше не принимать; + не принимать законы, в которых ограничиваются, по сравнению с существующим, реальные возможности всех заинтересованных сторон (кто-то должен обязательно выиграть от его принятия, еще лучше, чтобы выигравших было больше, чем проигравших); + не принимать законы, создающие большие сложности для исполнительной власти при их исполнении; + отдавать предпочтение заявительному порядку любых действий перед разрешительным, даже если существует опасность расширительных трактовок; + не пытаться в законах, регулирующих конкретные сферы деятельности, гарантировать им полного счастья, даже если они того заслуживают (например, предписать в законе о культуре такой объем государственной поддержки, какой она требует - это лучший способ добиться того, чтобы об этом законе немедленно забыли); + уделять постановлениям о вступлении законов в силу не меньшее внимание, чем самим законам. Стремиться минимизировать в этих постановлениях неудобства для исполнительной власти (имеется прецедент: Правительство, ссылаясь на Конституцию и закрепленный в ней принцип разделения властей, уже однажды отказалось выполнять постановление Думы, содержащее предписания министерствам и ведомствам, и Дума с этим согласилась). *Замечание *.. То, что было сказано о характере законов госу дарства в переходный период и о взаимоотношении между ветвями государственной власти, имеет в современной России аналогию и в пространстве бизнеса - во взаимоотношениях внутри крупных акционерных компаний. В них тоже есть "законодательная власть" (собрание акционеров, Совет директоров). И она принимает решения ("законы"), которые по логике рыночных отношений должны безусловно исполняться, поскольку они есть воля собственника. На деле же эти решения воспринимаются и менеджментом ("исполнительная власть"), и акционерами ("граждане") компании всего лишь как мнение группы лиц. Как правило, лиц достаточно влиятельных, так что с их решением нельзя просто не считаться. Но можно и должно по возможности не выполнять, если оно противоречит собственным интересам. И такое поведение не преступно, а вполне соответствует нынешней деловой этике ("обычному праву"). ------------------------------------------------------------------------------
------------------------------------------------------------------------------
С.Кордонский ИТОГИ РЕФОРМ: ВЗГЛЯД СОЦИОЛОГА
------------------------------------------------------------------------------*Данная статья впервые была опубликована в составе сборника материалов Института коммерческой инженерии "Как это делается: финансовые, социальные и информационные технологии", выпуск 3, апрель 1994 года. * ------------------------------------------------------------------------------
К ЧЕМУ МЫ ПРИШЛИ
Реальные экономические и социальные изменения в России за последние два с половиной года не были прямым результатом деятельности ни "правительства реформ" Гайдара, ни сменившего его "правительства практиков" Черномырдина. Это косвенный результат очередной неудачной попытки заставить страну жить по теоретической схеме. Реформаторы-идеалисты, движимые сугубо марксистской идеей доминирования экономических законов над социально-политической и административной реальностями, создали условия для того, чтобы освободить социальные группы, сформированные реальным социализмом, от пут каких-либо законов. Теперь в борьбе отраслевых и региональных групп с федеральной властью и между собой возникают новые правила, которые лет через десять, наверное, новое поколение университетских экономистов будет изучать, называя российскими модификациями общеэкономических законов.
Российское государство с 1991 года внешне изменилось до неузнаваемости и в то же время осталось родным: халявно-нахрапистым.
В реформаторской деятельности правительства Гайдара, с моей точки зрения, воплотились высшие достижения воровской логики этого государства. Члены "команды" пришли к власти с заимствованными на "Западе" идеями, намереваясь с помощью западных же кредитов направить энергию распада социалистического государства в русло формирования отечественного рынка. У них мало что получилось, не на тех напали, что называется.
Идеология умеренного экономического либерализма в применении к России оказалась неадекватной прежде всего потому, что новых экономических агентов не устраивала ее умеренность, а последователей социализма - ее радикальность. Установленные реформаторами границы государственного регулирования экономики оттолкнули от правительства людей, занятых личной приватизацией государственного имущества (бывшие госчиновники, ставшие банкирами и заводчиками, немедленно нашли способы практически полной элиминации государства из той, в основном заграничной, экономической ниши, которую заняли - отсюда неконтролируемый экспорт капиталов и сырья) и спровоцировали ненависть госбюджетников всех видов, лишив их уверенности в завтрашнем дне и гарантированного государством потребительского статуса.
Устрашение потенциальных кредиторов последствиями неконтролируемого распада остатков СССР также мало что дало. Кредиторы может быть что-нибудь и дали бы существенное, но людям, контролирующим не только экономическую модернизацию, но и военно-политическую структуру. Правительство Гайдара никак не удовлетворяло этим требованиям и потому необходимых объемов кредитов не получило.
Тем не менее, позитивное значение года пребывания экономистов у власти очень велико. Однако это совсем не те достижения, о которых говорят Гайдар и его сторонники.
Позитивные итоги года "радикальной экономической реформы" - это, на мой взгляд, как раз то, что ставится ему в вину социалистическими и фундаменталистскими оппонентами. Они заключаются в усилении социального расслоения, в коммерциализации власти (т.е. в увеличении коррупции), в обретении социальной структурой динамики за счет того, что все большая часть населения вынуждена "крутиться", но не потому, что у них такие ценности, а просто для выживания, а также деструкция административно-территориальной структуры России.
Насилие, совершенное интеллектуалами-экономистами над социальной структурой (а не над экономикой, как считают они сами) привело к началу конвертации государственных статусов, к практически легальному определению того, что стоит тот или иной государственный пост или необходимое экономическое и политическое решение. Повальная коррупция и взяточничество, разрушающее многоуровневую структуру имперского управления, с моей точки зрения, гораздо меньшее зло, нежели очередная революция (то есть насильственное изменение социальной структуры и отношений собственности), в результате которой к власти пришли бы люди, стремящие строить какое-нибудь очередное светлое будущее.
До недавнего времени в стране не было социального слоя, жизненно заинтересованного в экономической либерализации и в формировании другой политической системы. Реформы правительства Гайдара облегчили формирование этого слоя, нуждающегося прежде всего в реальном изменении отношений власти и собственности. "Новые люди" заинтересованы в ускорение социального расслоение (это увеличивает их социальную базу) и в формировании силовых институтов, которые могли бы контролировать поведение "новых люмпенов" (обратной стороны процесса формирования слоя "новых богатых").
Коммерциализация власти, как бы внешне неприглядно она не выглядела, также ускоряет формирование слоя "новых людей", заинтересованного в реальных изменениях отношений власти и собственности.
Новые люди заинтересованы в сильном государстве. Эта заинтересованность проявляется (в искаженной форме) в локальных действиях по созданию собственных систем безопасности, в успешных попытках "выходить" на отдельных государственных функционеров, делая их своими агентами влияния. Но локальные преференции, получаемые отдельными "новыми людьми" или их группами взаимонейтрализуются и ускоряют распад существующих государственных институтов. СТАРАЯ СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ И НОВЫЕ ЛЮДИ.
