Сейчас в России сложилась многоуровневая система интересов, основанная на новой для страны социальной стратификации. Президент (вместе со своей администрацией), правительство и парламент представляют интересы России как наследника СССР. Они кормятся с факта существования России как государства. Предметом особой заботы федерального правящего слоя выступают армия, границы, таможенный и прочий режимы, отношения с "ближним" и "дальним" зарубежьем.
Функционеры местных органов власти (региональная элита) озабочены тем, как накормить население своих регионов и как выгоднее распродать остатки собственности СССР, оказавшиеся на их территории.
Следующий слой - "директорский корпус" или бывшая отраслевая элита. Директора заводов и совхозов, председатели колхозов уже не олицетворяют для своих подчиненных власть. Сейчас директора - в массе своей успешно - пытаются присвоить властные возможности, проистекающие из прав собственности на ранее административно им подчиненные производственные мощности.
"Новые богатые люди", вовремя подсуетившись, приобрели личное спекулятивное состояние. Экспортеры редкоземельных металлов и нефти сейчас пытаются любым образом овеществить спекулятивный капитал, превратить его в недвижимость, в землю, в производственные мощности.
Большая часть населения страны - народ (в том числе и интеллигенция) совершенно маргинальна. Отдельные представители народа постепенно обогащаются, переходят в слой "новых богатых", или опускаются в самый низ социальной иерархии, превращаясь в новых люмпенов.
Слой богатых людей пополняется также коррумпированными государственными функционерами и директорами коммерциализованных предприятий. В то же время, нижний слой социальной иерархии пополняется за счет людей, которые принадлежали к высшим стратам, но сейчас оказались нефункциональными.
Скорость социального расслоения очень велика (по меркам социологии, где время меряется поколениями), и люди, попавшие в ту или иную социальную страту весьма редко полностью понимают свое новое положение. В индивидуальном осознании своей социальной принадлежности действуют еще очень грубые различения и противопоставления. Более того, сами страты еще не оформлены ни экономически, ни институционально, и люди, по внешним признакам являющиеся членами одной социальной группы, внутренне (по самоощущению) еще относятся к социально-учетным группам доперестроечного общества.
В мировоззрении людей, уже ушедших из социализма, но продолжающих быть с ним связанными по происхождению, можно, как мне кажется, выделить две полярные тенденции. В одной из них государство рассматривается как самоценность, а награбленное и накопленное государством за семьдесят лет его истории считается общенародным достоянием. Присвоение (приватизацию) государственного имущества носители этого типа мировоззрения - "новые бедные" - считают воровством. "Новые бедные" не считают себя и других полноценными юридическими лицами (не признают себя существующими вне этого государства и помимо его), и потому протестуют против попыток лидеров государства раздать его собственность.
Во второй тенденции государство рассматривается как минимум силовых институтов, обеспечивающий неприкосновенность присвоенной у этого же государства собственности. Исповедующие эту точку зрения - "новые богатые" считают себя сверхполноценными юридическими лицами и потому не удовлетворены тем, что государство считает их юрлицами "второй свежести" и предпочитает им трудовые коллективы, отрасли, предприятия, региональные органы власти, и прочее. "Новые богатые" считают, что государство - они сами, и намереваются выстроить государство вокруг себя и из себя.
Для собственности в этом государстве, как нигде, применимо определение Прудона. В СССР и его наследниках все основные фонды ворованные, и каждый метр освоенного пространства - чья-то украденная жизнь. Само государство занималось вооруженным грабежом всех и вся: своих граждан, других государств, природы, времени и пространства. А граждане занимались воровством и перепродажей украденого уже у государства.
Задача по справедливому разделу краденого не может быть решена в принципе, краденое можно только перекрасть, чем активно занималось население страны последние 30 лет. Кто-то украл больше, кто-то меньше, но все граждане нуждаются в легализации краденного. Пока ворованные ценности оставались таковыми, с ними невозможны были обычные коммерческие операции, их можно было либо потреблять либо обменивать втихую на такое же краденое барахло. Реальная экономическая динамика начнется тогда, когда с украденным станут обращаться как с собственностью. Экономическое содержание сегодняшнего - первого - этапа модернизации составляет легализация права владения имуществом и ресурсами, украденными у этого государства.
Политическое содержание того, что происходит, можно рассматривать как реакцию на легализацию прав собственности. Каждый человек в этой стране считает, что то, чем он распоряжается, получено им честно, по праву, заработано, в то время как все остальные противозаконно распоряжаются краденым. Граждане стремятся получить в легальное владение то, что им, по их мнению, принадлежит, но протестуют против аналогичный действий и устремлений всех остальных. Обвинения в коррупции являются основным аргументом в политических дискуссиях сегодняшнего дня. Большая часть этих обвинений соответствуют действительности. В России нет человека, который бы не крал или не пользовался бы краденым.
Основное требование тех, кто требует "навести порядок", заключается в том, чтобы посадить воров и коррупционеров, а именно тех, на кого они показывают пальцем. В этих требованиях просвечивает неосознанное желание вновь вернуться к тому социальному состоянию, когда можно было пользоватся краденым и в то же время искренне верить в свою внутреннюю честность и порядочность. Для стремящихся к порядку краденое государством имеет большую легитимность, чем краденое гражданами этого государства. Поэтому предлагается отобрать уворованное отдельными членами социалистического общества в пользу государства, все еще продолжающего легально обкрадывать своих граждан. ЭВОЛЮЦИЯ ОТНОШЕНИЙ АДМИНИСТРАТИВНОГО РЫНКА В ХОДЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ РЕФОРМЫ.
Общим для представителей всех слоев нового общества, как мне кажется, является забвение своей новейшей истории. Из памяти политических и экономических деятелей посперестроечного времени вытеснено ближайшее (5-10-летнее) прошлое. Граждане государства размышляют о том, что было до социалистической революции, в 20-е, 30-е или 60-е годы так, как будто это было вчера. И совершенно не задумываются над тем, чтобы было в 70-е и 80-е годы и что собственно определяет происходящее с ними сегодня.
Постперестроечная расстановка сил возникла не из НЭПа и не из сталинской репрессивной системы, а из отношений административного рынка, сложившихся в годы царствования Брежнева.
Власть на административном рынке тогда была распределена по отраслевым и территориальным иерархиям управления. Это распределение было неравномерным, и в каждый конкретный момент доминировали какие-либо отраслевые или территориальные группы (т.н. мафии - днепропетровская, свердловская, средмашевская и пр.). Неравномерности в распределении власти были причиной конфликтов в системе, выглядевших как противостояние между первыми лицами одного партийно-номенклатурного ранга. Результаты борьбы "мафий" проявлялись прежде всего в личных перемещениях первых лиц в иерархиях отраслевой и территориальной власти.
Сами территориально-отраслевые иерархии существовали за счет того, что высшие уровни управления территорий и отраслей отчуждали (грабили) произведенное на низших уровнях (эта процедура называлась выполнением планов поставок продукции государству), а потом распределяли награбленное в соответствии с брежневскими критериями социальной справедливости, согласно которым каждая область, город, район, предприятие и отдельный гражданин получали от государства деньги и товары по социально-экономическим нормативам, "по труду".
В борьбе с государственной робин-гудовской логикой вызрели отношения административного рынка, когда практически любой (в том числе и силовой) ресурс государства стал предметом торга. После того, как подавляющая часть ресурсов стала товаром на административном рынке, обнаружилась двойственность государства: оно с одной стороны было (принимало решения, применяло санкции), а с другой - государства не было, поскольку даже применение санкций становилось предметом административного торга. В конце концов само существование СССР стало в Ново-Огарево предметом административного торга, закончившегося самоликвидацией союзного уровня иерархии.
Административный рынок мог существовать в условиях, когда административные статусы торгующихся были однозначно определены. Каждая из иерархий на каждом уровне своей организации эмиттировала до перестройки свои административные деньги. И все знали, что бумажки со штампом "ЦК КПСС" стоили больше, чем бумажки со штампом обкома партии или Советов народных депутатов. Листы бумаги в ходе делопроизводства наделялись функциями ценных бумаг, у каждого вида которых был определенный круг хождения. Полной, в том числе и инвалютной корвертируемостью обладали только бумаги, визированные членами Политбюро ЦК КПСС, в то время как все остальные бумаги конвертировались от случая к случаю. Неполная ковертируемость социалистических ценных бумагпостановлений создавала некоторую неопределенность в их обращении.
