«Все станет по-другому, — попытался утешить меня Манфред Георге, — как только опубликуют мою книгу о тебе». К сожалению, он слишком рано покинул этот мир. С его смертью я лишилась одного из своих последних преданнейших друзей.
После моего возвращения по поручению Би-би-си был снят фильм в моей мюнхенской квартире. Дерек Проузе, режиссер Британского института кино, дал мне возможность выступить против клеветнических заявлений прессы. Сотрудничество с английской кинокомандой было необыкновенно приятным.
Чтобы завершить затянувшийся судебный процесс с «Дейли миррор», я потребовала от английских адвокатов скорейшего достижения компромисса, сочтя возможным отказаться от притязаний на возмещение ущерба, если газета опубликует правдивую информацию. Джон Грирсон, также как и газета «Дейли миррор», принял эти условия. Дело в том, что иностранец в Англии, участвующий в процессах о возмещении ущерба, должен заплатить суду сто тысяч марок в качестве залога. Так как это условие для меня представлялось немыслимым, проще было удовлетвориться опровержением в газете.
Вновь нашелся потенциальный издатель для моих мемуаров — на сей раз это было лондонское издательство «Хатченсон». Мистер Черри Киртон, один из его директоров, уже несколько раз навещал меня в Мюнхене и предложил вполне подходящие условия. Но все было словно проклято: я хотела продолжать работу над мемуарами, но не могла. Никто этого не понимал, сама была из-за этого несчастна, стала сомневаться в своей способности писать, испытывая почти непреодолимую робость. К тому же я надеялась, что, после того как столь удачно получился сценарий «Голубого света», подготовленный Филиппом Хадсмитом и Роном Хаббардом, скоро начнутся съемки. Оставалось лишь дождаться разрешения на работу в Англии — это был последний барьер.
Вскоре мне довелось посмотреть в Мюнхене фильм Эрвина Ляйзера[466]«Моя борьба». Когда я вошла в зрительный зал, кинолента уже началась. Потеряв дар речи, я не верила своим глазам: на экране шел «Триумф воли» — мой, созданный в Нюрнберге, фильм о партийном съезде 1934 года. Нет, не весь фильм целиком, как я сначала предположила, а только избранные куски, например, эпизод «Трудовая повинность» и другие известные сцены, которые монтировались с жуткими картинами концентрационных лагерей. Грубое нарушение авторских прав и кража интеллектуальной собственности! Несмотря на многочисленные запросы, я не давала согласия демонстрировать «Триумф воли» в Германии, дабы вовсе исключить какое-либо его использование в неофашистских целях. Киноленту можно было увидеть только в музеях и архивах фильмофондов разных стран мира. В американских университетах фильм демонстрировался как исторический документ.
Попытка уладить конфликт путем мирных переговоров непосредственно с господином Ляйзером ни к чему хорошему не привела — последний ответил на мое письмо в резких тонах, и я была вынуждена вновь прибегнуть к помощи своего адвоката.
Доктор Вебер, сотрудник Отто Гричнедера, в последние годы являлся не только моим адвокатом, но и другом и советником. Он ставил на место прессу, успокаивал моих доброжелателей, а также помогал решать финансовые проблемы.
С юридической точки зрения, вопрос, с которым я к нему обратилась, был совершенно ясен. Господин Ляйзер раздобыл материал «Триумфа воли» в ГДР. А по решению Земельного суда Мюнхена кадры, полученные за границей или в ГДР, авторские права на которые ранее не принадлежали фирме-производителю, не могли демонстрироваться без разрешения владельца. То, что сделал господин Ляйзер, было возмутительно. Для целей, которые он пытался достичь в своей картине, имелся подходящий материал по меньшей мере четырех партийных фильмов, снятых не мной, а Министерством пропаганды.
Картина Ляйзера создавалась на шведской киностудии «Минерва-фильм». Вебер проинформировал ее представителей, что права на «Триумф воли» принадлежат лично мне, а не, как могло показаться, НСДАП, и, кроме того, разъяснил, что я являюсь и создателем, и режиссером, и художником фильма.
«Минерва-фильм» отказывалась признавать мои права, так что у Вебера не оставалось другого выхода, как только добиться отмены демонстрации фильма Ляйзера, проданного «Новым кинопрокатом» в Австрию и Германию. Адвокат требовал — на основании временного постановления суда — изъять кадры «Триумфа воли» из «Моей борьбы» Ляйзера либо получить на них официальные авторские права.
Так как на создание «Моей борьбы» были затрачены большие средства, «Н. Ф. Прокат» решил не доводить дело до юридического спора. Пришли к соглашению, что «Н. Ф. Прокат» оплатит лицензионные права на показ в Германии фильма в размере 30 000 марок, в Австрии — 5000 марок. Только в обеих этих странах кассовые сборы от показа «Моей борьбы» составили более миллиона марок. По совету Вебера я передала своему доверенному лицу, Фридриху Майнцу, полномочия разрешать в будущем все спорные моменты по поводу проката этого фильма за пределами Германии и Австрии, не желая и в дальнейшем загружать себя юридическими спорами.
Но между мной и адвокатом Вебером возникли разногласия в том, как распорядиться деньгами. Несмотря на трудное финансовое положение, я хотела потратить их на благотворительные цели, что однажды уже сделала: в аналогичном случае передала выручку по моему материалу в фильме «До пяти после двенадцати» в распоряжение Союза возвращенцев.[467] Но на этот раз Вебер настойчиво отговаривал меня. Он напомнил, что я была не в состоянии заплатить по счетам больниц за несколько лет, что почти ежедневно получаю напоминания о долгах, что даже мой прежний режиссер Фанк, задолженность которому составляла лишь 500 марок, угрожал мне принудительным платежом.
Кроме того, я еще не подозревала, что, пытаясь всего лишь соблюсти свои права, нажила себе смертельного врага. Седьмого декабря I960 года Ляйзер написал господину Майнцу, что он не только никогда не признает правоту моих притязаний, но и выступит перед мировой общественностью с материалом, который собрал против меня.
Волнениям не было конца. Однажды вечером — я уже собралась лечь спать — в дверь моего дома позвонил французский кинорежиссер, чье имя не осталось в памяти. Он прибыл из Парижа и срочно хотел со мной поговорить. После многочисленных извинений за столь позднее вторжение, визитер изложил наконец свою просьбу:
— Мадам Рифеншталь, я делаю серию исторических фильмов. Для этого мне нужны ваши важные, представляющие уникальную ценность кадры.
Заметив, что улыбка исчезла с моего лица, он попытался меня успокоить.
— Я знаю, — умоляюще пролепетал француз, — что вы не хотите об этом говорить. — И продолжал, запинаясь: — Но подумал, что, если пообещаю вам, и никто не узнает, от кого мне достался материал…
— О чем вы говорите? — перебила я его холодно.
— О киносъемках, которые вы по поручению Эйхмана[468] во время войны проводили в концентрационных лагерях.
— Вон! — заорала я, не в силах сдержаться. — Вон!
Француз встал, покачал головой:
— Вам не знакома книга «Шесть миллионов мертвых», которая сейчас появилась в Париже? О жизни Адольфа Эйхмана?
Я ошеломленно смотрела на непрошеного гостя.
— Там, — заикаясь, в полном смущении рассказывал француз, — содержится глава, в которой подробно рассказывается о вашей деятельности во время войны. Вы, должно быть, надежно спрятали эксклюзивные пленки и ни за что не скажете, где они находятся.
— Господи, как все ужасно.
— Вы что, ничего не знаете об этом?
— Нет, — прошептала я и откинулась в кресле.
Француз начал понимать: что-то не сходится. Затем, приободрившись, сказал:
— Глава называется «Секрет Лени Рифеншталь».
— Неужели существует такая книга? — спросила я обескураженно.
— Она вышла недавно в Париже, в издательстве «Плон».
Гостю ситуация начала казаться неловкой, он извинился и собрался уходить.
— Подождите, останьтесь! — возбужденно вскричала я. — Звоню своему адвокату. Вы должны рассказать ему то же самое.
Я набрала телефонный номер Вебера. Из разговора с ним выяснилось, что в ближайшее время книга должна быть издана в Германии.
Впрочем, мой адвокат смог своевременно помешать появлению этого пасквиля. Тысячу раз я клялась себе: никогда более не буду ввязываться в судебные процессы, что бы обо мне ни написали. Но такую чудовищную клевету невозможно было пропустить.
Пришлось позвонить в Лондон, чтобы проинформировать Филиппа Хадсмита. Он решил немедленно вылететь в Париж.
— В данном случае, — по телефону подтвердил мой друг, — нам не избежать процесса.
