реформ Дэн Сяопина была предсказуемость движения элит. Лидерские качества человека, который руководит крупным предприятием или регионом, фиксируются контрольным механизмом в виде органов Коммунистической партии Китая. Существуют возрастные правила и ограничения продвижения, и можно с высокой долей вероятности предсказать, кто будет вице-премьером через три года. В КНР начались серьезные преобразования, поскольку удалось создать систему, позволяющую увидеть вперед больше чем на 10 лет. По опыту КНР и других стран, успешно осуществивших модернизацию, могу сказать, что 20 лет – это горизонт, который должен быть у патриотических элит, связывающих свое будущее со страной, которой они управляют.
В чем ключевая проблема при переходе к долгосрочному развитию? В низком доверии (об этом мы поговорим позже).
Попробуем подытожить. Хотим частного капитализма, но будет государственный, хотим «страны умных людей» или «самой большой страны мира», но будут вложения в «военную супердержаву» при недостаточных экономических предпосылках для этого. Почему? Короткий горизонт принятия решений. Почему короткий горизонт принятия решений? Не на что опереться. Нет доверия. Это проявление эффекта колеи в среднесрочном периоде. А в долгосрочном?
В долгосрочном периоде эффект колеи проявляется в регулярном расхождении желательных и вероятных целей движения, противоречии между набором институтов, которые необходимы для достижения желательных целей, и ограниченным спросом на институты, обусловленным социокультурными факторами. Они не позволяют предъявить спрос на те институты, которые нужны для желательного варианта будущего.
В 2016 году было проведено исследование, посвященное долгосрочной повестке институциональных преобразований. Оно опиралось на три предпосылки.
Во-первых, на то, что экспертный опрос – наиболее подходящий метод прогнозирования будущего, поскольку позволяет учесть неформализуемые факторы, которые сложно описать математически, но которые видят (возможно, интуитивно) эксперты.
Во-вторых, на модельные образы стран, выделенные аналитически по таким критериям, как нетто-приток человеческого капитала (прежде всего высококачественного), и/или высокие темпы экономического роста, и/или высокие показатели удовлетворенности населения. Есть страны, в которые многие хотят ехать, это означает некий приток человеческого капитала. В Европе это прежде всего Германия, а в мире – США. Есть страны с высокими темпами экономического роста, о которых много говорят, но в которые не едут. Нельзя сказать, что идет поток иммигрантов в КНР или Южную Корею. Притом, что говорят про их великие перспективы гораздо больше, чем про Америку или Германию. Наконец, есть Happy Planet Index. Можно спорить о репрезентативности их методики, но действительно есть страны совсем не богатые, не быстро развивающиеся, но их граждане чрезвычайно довольны тем, что эта страна есть, и что они в ней живут.
В-третьих, опираться можно на «невозможную трилемму» Кейнса: направление развития зависит от того, что вы избираете – свободу, справедливость или эффективность. Если вы говорите, что вы хотите достичь всего, это означает, что вы едете одновременно на север, юг, восток и запад, то есть вообще не трогаетесь с места. Стратегия – это искусство отказа.
С учетом этих трех предпосылок, использованных при построении образа будущего, получилось четыре возможных варианта (рис. 10).
Оказалось, что в этих системах по-разному работают суды, действуют инновации и т. д. Заметьте, мы говорим не о том, что есть успешные и неуспешные модели развития. Это просто разные варианты.
Поговорим про суды. Пример модели лидерства в развитии – это в значительной мере англосаксонские страны, прежде всего США и Великобритания. Там есть сильная независимая судебная система, но, заметьте, неравенство там очень высокое.
В модели устойчивого развития (это Германия, Швеция, Швейцария, Франция) невысокий индекс Джини – это «справедливые» страны.
Одинаковы ли судебные системы в континентальной Европе и в США? Нет. И дело не только в том, что в основе континентальной системы права лежит закон, а в основе англосаксонской – прецедент, но и в различиях в порядке судопроизводства. В англосаксонской системе судья в основном выполняет функции арбитра, наблюдающего за состязанием сторон, при котором адвокаты самостоятельно представляют факты суду. Континентальная система в большей степени опирается на длительное досудебное расследование, судья в большей степени вовлечен в предварительное изучение дела, при принятии решения исходит из понимания соответствия оцениваемого поведения существующим законам и нормативным актам. Возможно, поэтому, чтобы сделать систему более «справедливой», в странах континентальной Европы получил широкое распространение институт омбудсмена, который в настоящее время распространяется по всему миру.
А как обстоит дело в странах догоняющего развития? Там часто встречается встроенная анклавами англосаксонская система: Гонконг, Сингапур. В нынешнем Нур-Султане с июля 2018 г. работает Международный финансовый центр «Астана», где действует английское право, работают избранные судьи и совершается судопроизводство на основе общего права (Казахстан принял соответствующие поправки в Конституцию). Но это другой вариант судебной системы: она работает не для всего общества, а для некоторых специальных случаев, как и использование английского суда в Гонконге или Сингапуре.
А есть модель, где вообще нет разговоров о независимой судебной системе и где инновации не являются важной задачей. Это страны, которые по разным причинам строят свой «особый путь», например, Куба или Бутан.
Теперь опять вернемся в Россию и посмотрим, чего хочется и что будет.
Как видно на рисунке, самым вероятным, по мнению экспертов, является стратегический образ 3, модель догоняющего развития. А желательными являются первый и второй. Причем мы проводили еще более сложный итерационный математический анализ, который показал, что реальная ориентация – на второй образ, на устойчивое развитие. Массовый репрезентативный опрос (мы опирались и на массовый опрос, и на экспертный) сходится с экспертным в том, что модель Германии, Швеции, Франции и Швейцарии нам ближе и желательнее, чем другие варианты.
В итоге получается, как в гайдаевском фильме «Кавказская пленница»: «Имею возможность купить козу, но не имею желания, имею желание купить дом, но не имею возможности». Мы можем двигаться путем Южной Кореи, но не хотим. Мы хотим двигаться путем США, Германии, Франции, но не можем. Опять развилка, опять та же самая схема. Опять у нас стремление в одну сторону, а движение нас тянет в другую. Причем, в отличие от среднесрочных задач, здесь я не утверждаю, что мы реально пойдем путем Южной Кореи. Чтобы идти путем Южной Кореи, нужно его программировать, создавать определенные институты, принимать конкретные решения. Опять мы обнаруживаем эффект колеи, видим, как нас тащит по какой-то траектории, несмотря на то, что мы хотим другого. Мы другого хотим! Почему?
Мы хотим перейти к инвестиционной модели роста в наиболее эффективном варианте и создать конкуренцию странам радикальных инноваций – прежде всего США; в известном смысле – Японии и Германии. Известен набор институтов, который соответствует инвестиционной
