Неожиданно непосредственным результатом соглашений стало образование в СССР диссидентского Хельсинкского движения и развертывания преследований диссидентов.
По инициативе профессора Юрия Орлова, близкого к кругу академика Сахарова, 12 мая 1976 г. была создана Московская общественная группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений. 9 ноября 1976 г. – Украинская общественная группа (УОГ), 25 ноября – литовская, 14 января 1977 г. – грузинская и 1 апреля – армянская. Отдельные оппозиционные выступления диссидентского характера и попытки организации антикоммунистических групп имели место и раньше. Правозащитная деятельность отца советской водородной бомбы А. Д. Сахарова началась еще с защиты генерала П. Г. Григоренко, арестованного в 1969 г. за выступления в поддержку движения крымских татар. Теперь хельсинкские группы открыто бросили вызов всей властной системе: их участники действовали так, будто они живут в свободном государстве, и главным методом борьбы стало упрямое и назойливое соблюдение формально демократической советской Конституции, Общей декларации прав человека и Хельсинкских соглашений, что немедленно вызвало волну преследований.
Юрий Орлов
«Зачистка» через КГБ стала одной из главных и крайне неблагодарных обязанностей Андропова, но наиболее либеральный и интеллектуальный жандарм России отнесся к этому делу со свойственными ему добросовестностью и широтой замысла. И до и после Хельсинки основная идея репрессивной политики заключалась в том, чтобы путем «профилактики» отсечь активную и самоотверженную верхушку диссидентского движения от массовой основы, свести ее к подполью, которое деформирует природу идейного движения, и в конечном итоге деморализовать хотя бы часть лидеров, добившись от них покаяний.
Андрей Сахаров
Хотя кое-кто из лидеров диссидентства поддался давлению КГБ, в целом движение обнаружило высокое моральное состояние антикоммунистической оппозиции. В частности, диссидентство давало отпор попыткам загнать его в подполье и, по крайней мере, всегда имело легальную верхушку. Характерное название, которое дал своей книге, напечатанной уже в эмиграции в США, генерал Петр Григоренко: «В подполье можно встретить только крыс». Огромным поражением коммунистических руководителей был разрыв академика Сахарова с режимом и его открытая и легальная правозащитная деятельность. Хельсинкское движение было задумано его инициаторами как зародыш демократической политической партии. Его участники обнаружили героическую способность к самопожертвованию, сознательно избрав себе судьбу первопроходцев свободы почти без надежды на то, что собственными глазами увидят последствия своих усилий. Выражение «узники совести» абсолютно точно отвечает характеру деятельности правозащитников, поскольку риск оказаться в тюрьме был почти стопроцентен, а мотивом деятельности не мог быть никакой практический расчет – им была только совесть.
Генерал Петр Григоренко
Арестованные диссиденты были бы живьем похоронены в сером мраке «зоны», если бы не энергичная поддержка общественности, политических сил и государственных органов демократического мира. Сценарий правозащитной деятельности был во всех случаях одинаков: арестовывался кто-то из диссидентов, на его защиту и на защиту преследуемых родственников и друзей открыто выступали другие правозащитники, тогда брали и их, кого в психушку, кого в лагеря, из лагерей ухитрялись передавать материалы о преследовании и издевательстве, их переправляли на Запад, там они получали резонанс, заступались разные силы вплоть до американских президентов, кого-то освобождали, кого-то высылали на Запад, большинство оставалось в заключении… В 1976 г. украинская диаспора создала Вашингтонский комитет Хельсинкских гарантий для Украины, потом начал действовать Американский общественный комитет содействия выполнению Хельсинкских соглашений (Роман Купчинский), в октябре 1978 г. – Заграничное представительство УОГ. Поддержка Запада была настолько серьезной, что Конгресс США даже выдвинул активистов Хельсинкского движения на получение Нобелевской премии мира. Сложились цепочки связей и структуры, которые вели героическую борьбу, лишенную массовой опоры.
Трудно судить об идейном влиянии диссидентского движения на самосознание советских людей. Но нужно признать, что в результате диссидентская оппозиция имела скорее символическое значение и оказалась на обочине общественно-политического развития. До масштабов польской «Солидарности» диссидентское движение в СССР, в частности украинское, и в дальнейшем не доросло. Так, в Украине в УОГ за время ее существования вступил 41 человек. В списке украинских политзаключенных, составленному в 1976 г., значится 75 имен, среди них немало «двадцятипятников» из подполья ОУН.[701] На 50 млн населения республики – 1,8 млн в 1965 г., 3 млн в 1982 г. членов и кандидатов Компартии Украины и 6,5 млн комсомольцев это было очень немного. Хельсинкские группы были мужественным вызовом, но они не стали сердцевиной массового движения сопротивления посттоталитарному режиму.
Общество в целом вернулось к «малым делам», а относительно далеких перспектив находилось в состоянии депрессии и безнадежности.
Присоединяясь к Хартии, кремлевские руководители менее всего беспокоились о ситуации, в которую они попадут в связи со своими диссидентами. Только Андропов понимал, какую опасность являет собой горсточка отчаянных правозащитников в международном плане, – официальный архитектор советской внешней политики Громыко совсем об этом не думал, а для Брежнева все они были просто «швалью». Правда, он после разговоров с Андроповым собирался как-то встретиться с интеллигенцией, потом только с Сахаровым, а затем перепоручил это Суслову. Потому что не знал, о чем с подобными людьми говорят.
Выбор в интересах Хельсинкских соглашений был продиктован в первую очередь внешнеполитическими рассуждениями, среди которых главное место занимали тогда проблемы Китая.
Арбатов вспоминает, что советских руководителей ужасно обеспокоили вести о попытках Никсона и Киссинджера наладить контакты с китайцами, и выражает удивление по этому поводу, поскольку здесь не должно было быть никакой неожиданности. Тот же автор вспоминает о своих разговорах с югославским лидером Эдвардом Карделем на тему возможности войн между социалистическими странами и, в первую очередь, между СССР и Китаем. С точки зрения советских руководителей, сама мысль о подобном конфликте была кощунством, потому что война, по «марксистско-ленинскому» определению, являлась конфликтом или между империалистами, или между империалистами и «народами». Между тем враждебность Китая к «советским ревизионистам» становилась все откровеннее и непримиримее. Ревизионисты же всегда были для коммунистов не более чем агентурой мирового империализма.
Столкновения на советско-китайской границе с убитыми и ранеными открывали безграничные возможности развития событий в этом направлении. Конфликт между «братьями-коммунистами» перерос в острый межгосударственный конфликт со всеми возможными последствиями.
СССР пошел на компромисс с американцами как в вопросах ограничения стратегических вооружений, так и в вопросах прав и свобод человека в значительной мере под давлением «китайской угрозы», ловко использованной американскими политиками. Имея в тылу проблему диссидентства и перспективу усиления демократического движения после признания неотчуждаемости основных прав и свобод человека, Кремль все же шел на риск. Для чего?
Руководство советских коммунистов стремилось противопоставить СССР как цивилизованную международную силу, с которой можно договариваться в вопросах и внешней и внутренней политики, – агрессивному Китаю, не праздновавшему даже формально права и свободы человека и не видевшему решений глобальных проблем иначе, как через ядерную войну.
Это означало приоритет внешнеполитических рассуждений или рассуждений имперского престижа СССР над внутренней политикой, подчинение второй первым. Настоящий дрейф СССР к сталинизму сказался именно в росте имперских ценностей.
Последний период правления Брежнева, период после инсульта в 1976 г., наложил отпечаток на оценку всей брежневской эпохи как «эпохи застоя», эпохи невероятного расцвета коррупции высших властных сфер. Вне всяких сомнений, после серьезного заболевания Брежнев был недееспособен. Когда он отбыл, по современным представлениям, два президентских срока, было бы для страны и для его памяти безусловно лучше, если бы после болезни он подал в отставку. Но не только сам Брежнев ни за что не хотел уходить с должности генсека – руководство политбюро до последнего держалось за эту фигуру! После 1976 г. уже фактически конкурируют как будущие наследники Андропов и Черненко (хотя в 1976 г. Брежнев якобы видел наследника в ленинградце Романове, в 1978 г. – в Щербицком, в 1980 г. – в Черненко и только в 1982 г. остановил окончательно выбор на Андропове). Кажется просто невероятным, как можно было говорить о Черненко как руководителе государства – «Костя» был незаменимой «шестеркой» Брежнева еще с Молдавии, откровенно неспособной к государственным делам посредственностью, наивысшая ступень для которого (и в свое время предмет ночных мечтаний) – зам. зав. Отделом пропаганды ЦК! Но он, к тому же смертельно больной, таки побывал на посту генсека, и в этом секрет созданного Брежневим режима.
