Так, в октябре – ноябре 1956 г. советские войска осуществляют в Венгрии операцию под кодовым названием «Вихрь» по подавлению восстания и усмирению непослушного правительства Имре Надя, в результате которой убито 669 и пропал без вести 51 советский воин, только в Будапеште убиты 2 тысячи и ранено 12 тыс. повстанцев, 200 тыс. человек эмигрировало из Венгрии. В то же время Хрущев дал приказ расквартированной в Польше танковой дивизии двигаться на Варшаву, и только отчаянная позиция Гомулки спасла поляков от кровавой партизанской войны. Осенью 1968 г. в результате операции «Дунай» была задушена Пражская весна. В операции было задействовано больше 20 дивизий – 500 тыс. человек и 5 тыс. танков. Военный министр Гречко сообщил генералам, что СССР сознательно идет на риск мирового военного конфликта. С марта до сентября следующего года продолжался вооруженный конфликт с Китаем вокруг острова Даманского. Ситуация на китайской границе снова стала крайне напряженной через 10 лет, после вторжения Китая во Вьетнам. В 1979 г. образовано Главное командование войск на Дальнем Востоке, которому был оперативно подчинен Тихоокеанский флот. На границе с Китаем были сосредоточены войска; одних лишь танковых дивизий здесь было 8, тогда как Китай имел их всего 12. После коммунистического переворота в Афганистане в апреле 1978 г. ситуация стала напряженной и на границах Средней Азии, а в декабре следующего года в эту подконтрольную империи страну введен «ограниченный контингент», что привело к десятилетней войне. В 1980–1981 гг. СССР едва не вступил в военный конфликт с Польшей в связи с нарастающей дестабилизацией коммунистической власти в этой стране; Брежнев рассматривал предложение ввести в Польшу три дивизии в добавление к двум уже там размещенным. СССР ограничился грандиозными военными учениями «Союз-80» и «Запад-81» под командованием самого Устинова. Спас Польшу от интервенции переворот генерала Ярузельского, который ввел в стране военное положение.
В окружении СССР только Болгария хранила верность советскому коммунизму, не пройдя через попытки освобождения и оккупационный режим. Румыния и Албания по различным причинам находились в напряженных отношениях с коммунистической метрополией, а ГДР, кроме оккупации в 1945 г., имела еще тяжелый опыт подавления беспорядков в 1953 году.
«Национальный вопрос» в обществе практически означает, что данное общество «имеет проблемы». Каждое общество, каждое государство, каждая социальная единица должна быть консолидированной, солидарной; а «проблемы» заключаются в том, что межнациональные отношения в обществе могут мешать его консолидации. Государственное руководство иногда готово идти на обострение междунациональных (межэтнических) отношений – для того, чтобы таким способом сплотить вокруг себя опору большинства («своих») против «чужих». Практика XX века показала, что на ненависти к «своим чужим» нельзя долго удержать внутреннее равновесие. Американское общество все менее терпимо к разного рода национальным и расовым предубеждениям не потому только, что это противоречит господствующей либеральной идеологии. Назойливая пропаганда равенства цветных и белых, женщин и мужчин и тому подобное служит целям минимизации внутреннего трения и консолидации общества.
СССР воевал за сохранение контроля над странами «социалистического содружества» на протяжении всего периода «развитого социализма» или был готов развязать военные действия, сдерживаясь только перед опасностью длительной партизанской войны. Одна из таких опасностей реализовалась в Афганистане и имела катастрофические последствия. Внутренние национальные проблемы в СССР имели, в сущности, ту же природу и подвергались тем же опасностям.
«Пролетарский интернационализм» у Маркса и Энгельса всегда означал сведение национальных проблем к социальным, то есть решение социальных проблем таким способом, чтобы тем самым были решены и проблемы национальные. Лозунг пролетарского интернационализма означал отношение к межэтническим конфликтам как в первую очередь к фактору, который препятствует политической консолидации международного пролетариата. Национальные претензии нужно было как можно полнее удовлетворить еще в рамках буржуазной демократии – именно для того, чтобы забыть о них и сосредоточиться на классовой борьбе. И угнетенный пролетариат, и пролетариат-победитель не должны были иметь национального лица. РСФСР, а затем СССР были провозглашены «родиной всех трудящихся мира», как позже государство Израиль – родиной всех евреев. Исключительная роль какой-либо одной нации, в частности русской, тем самым исключалась. Коммунист из нерусских этносов имел даже некоторые преимущества, поскольку на своей этнической территории мог рассчитывать на большее доверие населения, а на должности во властном всесоюзном центре выглядел как иллюстрация пролетарского интернационализма и дружбы народов СССР. Основой консолидации советского общества должна была быть не национальная идея, а идея социалистической революции и строительства социализма и коммунизма.
С национальными проблемами имела дело Российская империя, потому что с национальной точки зрения это была империя русских, а идеология империи была российской национальной идеей. Правда, под «русскими людьми» имелись в виду также украинцы и белорусы, что требовало их как можно более быстрой русификации. Все «нерусские люди», инородцы, не могли быть консолидированы в обществе, разве что «инородческая» элита хотя бы отчасти включалась в дворянское сословие империи, то есть власть над «инородцами» укреплялась через механизмы сословно-бюрократического строя.
Особенностью СССР было то обстоятельство, что политическая консолидация ее населения осуществлялась не через решение национального вопроса, то есть ликвидации тех обстоятельств, которые порождали массовые конфликты в Российской империи, межэтнические, расовые и религиозные трения. Все национальные проблемы были объявлены пережитками, принадлежавшими к проклятому эксплуататорскому прошлому и не имеющими ничего общего с социалистическим обществом.
Основой консолидации советских людей провозглашалась социально-политическая идея – «союз рабочего класса и крестьянства» для выполнения «всемирно-исторической миссии пролетариата».
Уже во времена Великого перелома идея Мировой революции была вытеснена идеей Великого государства, а в последнее десятилетие Сталина Великое государство явно стало Великой Россией. Однако во времена Хрущева великодержавная российская идеология ослабела, поскольку сделана была фундаменталистская попытка возродить ленинские ценности. Сам Хрущев пришел в Кремль с Украины вместе со своим украинским партийным окружением («стоптанными тапками», как говорили в партийном аппарате), которое способствовало некоторому отходу от российских великодержавных позиций сталинской поры.
Игнорируя реальное бытие наций и возводя решение национальных проблем к ряду декларативных мероприятий и институций, коммунисты создали сугубо формальный, иллюзорный, якобы правовой мир, которому противостояла суровая властная реальность. Таким миром был и сам Союз Советских Социалистических Республик. Демократическая и даже высокопарная «сталинская Конституция» создала целую иерархию национальных государственных формирований в СССР, которая была бы идеальной структурой междунационального сосуществования, если бы она имела какое-то отношение к действительности. На самом деле за правовыми кулисами пряталась – да и не очень пряталась – партийно-государственная властная система, которая не имела с декорациями ничего общего, разве что подгоняла реальные структуры власти к ирреальным конституционным.
Эта ирреальная конституционная система имела продолжение во всех сферах общественной жизни. Чтобы продемонстрировать всю полноту «решения национального вопроса в СССР», даже там, где национальные псевдореспублики не имели реальных научных и культурных ресурсов, создавались псевдоакадемии наук, псевдотеатры и псевдолитература, национальные языки и тому подобное, и карьеру национальная «элита» делала прежде всего преданностью власти и взаимной личной поддержкой. Центральная власть прекрасно видела провинциальную второсортность срочно созданных таким способом «национальных культур», но именно такой их характер больше всего ее устраивал. Советская империя в определенных пределах поддерживала учебу и научную и культурную деятельность на родных национальных языках, но оставляла «национальные окраины» в состоянии глубокой провинциальности и всевластия бездарностей, единственными добродетелями которых была их партийная преданность. Такое положение вещей эффективнее, чем вульгарное запрещение, привязывало национальную периферию к российскому центру, а в то же время развивало у «националов» провинциальный комплекс неполноценности, и в случае политического бунта вольнодумных столичных элит позволяло центральной власти опираться на провинцию. Так было, в частности, в начале хрущевской «оттепели», когда в борьбе против московских критически мыслящих литераторов ЦК опирался на периферию, в частности на украинское писательство.
