(антроподицея), по сути,
само оправдания Шестова.
В главе «Л. Шестов и Ф. Ницше» данной книги мы обосновали, что «идея» Шестова в ее становлении прошла через этапы «философии жизни», «философии веры» и «философии смерти».
Шестов Л. Добро в учении… С. 91.
Шестов Л. Шекспир и его критик Брандес. СПб., 1898. С. 58, 42.
Там же. С. 63, 88.
Шестов Л. Шекспир и его критик Брандес. СПб., 1898. С. 245.
Там же. С. 135, 121, 197.
Быть может, от практической адвокатуры Шестова отвратил именно этот его пафос абсолютного оправдания всех и вся, дар (или бремя?) вселенского сострадания.
Шестов Л. Шекспир… С. 240.
Там же. С. 275.
Шестов Л. Шекспир… С. 272, 275.
Там же. С. 276.
Шестов Л. Шекспир… С. 248.
Там же. С. 260.
Там же. С. 274.
В действительности, на наш взгляд, в «Макбете» воспроизведена типичная средневековая духовно-нравственная ситуация, а именно: развитие зла в душе человека (т. е. Макбета) от помысла, внушенного извне (ведьмы, бесы, леди Макбет), до поступка – убийства короля Дункана, и при отсутствии раскаяния дальнейшее погружение во зло. На этом пути происходит не героизация, а демонизация личности, помрачение в ней образа Божия. По Шекспиру, после первого убийства совесть Макбета почти умолкла, что признаёт он сам: «Я так уже увяз в кровавой тине, ⁄ Что легче будет мне вперед шагать, /Чем по трясине возвращаться вспять. ⁄ В мозгу мой страшный план еще родится, ⁄ А уж рука свершить его стремится» (акт III, сцена 3, пер. Ю. Корнеева). Между помыслом и «свершением руки» нет промежутка – нет борьбы с совестью, с «императивом». В мире Шекспира маньяк находится под наитием бесовского призыва: «Лей кровь и попирай людской закон» (акт IV, сц.1). Убивая по инерции, он пассивен, никакого бунта против морали в «Макбете» нет. Безволие, лунатичность преступника еще лучше показаны в «Преступлении и наказании» (Шестов вправе был сравнивать Макбета и Раскольникова), где также поднята проблема роковой серийности всякого убийства.
Свои абсурдистские интуиции Шестов «вчувствует» в тех, кто стал предметом его герменевтики, «шестовизируя» их воззрения. Он берет в свои сторонники автора «Макбета»: «Шекспир обвинил категорический императив и примирил преступника с его совестью» (см.: Шестов Л. Шекспир… С. 249), заставляет Достоевского принимать сторону злодеев (в книге «Достоевский и Нитше») и т. д. От упреков в клевете Шестова может спасти слово «герменевтика», дозволяющее сплетать свою «истину» с «идеей» классика.
Шестов Л. Гефсиманская ночь (философия Паскаля) // Шестов Л. Сочинения в двух томах. Т. 2. С. 282.
Цит. по: Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. Т. 1. С. 319.
См.: Шестов Л. Сочинения в двух томах. Т. 2. С. 262.
Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. Баку, 1923. С. 255.
См.: Шестов Л. Великие кануны. С. 14.
Шестов Л. Философия и теория познания // Шестов Л. Великие кануны. С. 44; Его же. Победы и поражения // Там же. С. 202.
Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. Т. 1. С. 311.
Ее же. Жизнь Льва Шестова. Т. 2. С. 55.
См.: Герцык Е. Воспоминания. С. 114.
Ср.: «Нитше открыл путь. Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога» (Шестов Л. Добро… С. 127).
Керн Киприан, архимандрит. Предисловие к изданию 1948 г. «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу». Издание Введенской Оптиной пустыни, 1991. С. 12.
Первый шестовский герменевтический труд – книга 1898 г. «Шекспир и его критик Брандес» – посвящен Шестовым обоснованию его собственного метода в полемике с позитивистской критикой («учиться у Шекспира» – т. е. постигать его нравственную философию, а не модернизировать ее). Парность шестовских интерпретаций, впрочем, появляется уже в нем – когда для сопоставления с шекспировскими героями привлекается Дон Жуан Мольера.
Мы не говорим сейчас об антитетических парах имен – их также немало у Шестова (Иов и Гегель, номиналисты и св. Фома, Лютер и Аристотель и т. д.). Они представляют миры, разделенные у Шестова пропастью (вера и разум, «умозрение и откровение»).
Шестов Л. Неистовые речи (об экстазах Плотина) // Шестов Л. Сочинения в двух томах. Т. 2. С. 328.
Для меня удивительно, что в статье о Г. Ибсене «Победы и поражения» (сб. «Великие кануны») Шестов не поставил действительно захватывающей проблемы «Ибсен и Ницше». На мой взгляд, старший современник Ницше Ибсен – едва ли не самый близкий ему по духу писатель. Главные персонажи драм Ибсена принадлежат к ницшеанскому типу человека: живущий «по ту сторону добра и зла» фанатичный Бранд, странник Пер Гюнт, черпающий силу в индивидуализме Йун Габриэль Боркман, Гедда Габлер с неженской силой ее страстей… И пафос восхождения в горы, в разреженный воздух ледников («Бранд», «Когда мы, мертвые, пробуждаемся»), смертельный риск высоты («Строитель Сольнес») – это характерные ницшеанские состояния. А в созданных в 1881 г. «Привидениях» – за восемь лет до катастрофы, сразившей Ницше, – Ибсен в образе впадающего в безумие Освальда действительно провидчески передал жизненную ситуацию Ницше после января 1889 г. Освальд куда ближе к Ницше, чем Леверкюн Т. Манна…
См. в: Шестов Л. Умозрение и откровение. Париж, 1964. С. 33–35.
