на себе основное бремя властвования, сняв его с властелина. Если слово
сийя́са обозначает не только «политика», но и, исходно, «уход за скотом», то, следовательно, политик есть пастырь. Ну а подданные – понятно кто.
Здесь же отмечу, что для «зерцал» было характерно широкое использование «речений стихотворцев». Создаётся впечатление, что заимствованные или сочинённые поэтические строки обладали для средневекового автора, вкрапляющего их в прозаический текст, самостоятельной и абсолютной доказательной ценностью. Почему? Авторитетность того или иного поэта играла здесь, конечно, свою роль. Но особая убедительность стиха заключалась, возможно, в том, что он своими ритмами и рифмами организовывал действительность, вычленял из неё какой-то аспект и в лапидарном, афористичном виде отдавал в распоряжение человека. Беспорядочному и неуравновешенному миру навязывалась устойчивость стиха (каждая строка в арабской поэзии состоит из двух равновесных полустиший – бейтов). Тем же задачам служил и садж – рифмованная проза [4].
Хочу обратить внимание русскоязычного читателя на то, что и мы с вами находимся под воздействием подобных вещей или даже сознательно ими пользуемся. Согласитесь, что «кормило» («Он стоит у кормила державы…») ассоциируется у нас не с рулём, а с тем, чем или из чего кормятся. Здесь мы устанавливаем ложную этимологию: «кормило – кормить, кормиться». На рифме держится утверждение о том, что в России две напасти: внизу – власть тьмы, вверху – тьма власти. А ведь это – неправда. В России напастей значительно больше, чем две.
Но нельзя не вспомнить и о том, что наряду с этими общими тенденциями мысли есть и несовпадения, различия. Приведу характерный пример. На страницах «зерцал» порой встречаешь такие родные, давно известные афоризмы, о которых и не подумаешь, что они не исконно русские. Например, «Лучше воробей в руке, чем журавль в небе» [15]. Но тут же и неожиданная рекомендация Праведного халифа Омара о том, каким подобает быть наместнику. «Наместник должен быть настолько жестоким, чтобы усекновение чьей-то главы по закону было для него подобно убийству воробья. Но он должен также обладать такими мягкостью, жалостливостью, милосердностью и сострадательностью, чтобы быть не в состоянии решиться даже на убийство воробья» [16].
Если ещё принять во внимание, что в арабском языке эта птичка не отягощена ложной этимологией («Вора бей»), то оказывается, что воробей для арабоязычного читателя находится совсем не в той ассоциативной цепи, что для русскоязычного. Для русского он ассоциируется с необходимостью держать своё при себе («Слово не воробей…»), а для араба он становится своеобразной единицей измерения справедливости. Это – только один пример, но за ним – несовпадение очертаний и внутреннего содержания семантических (смысловых) полей, разные структурные связи в двух языках – грамматика, синонимия, антонимия, стилистическая сочетаемость и т. д. А за всем этим – различающиеся образы мышления.
Существует гипотеза Сепира-Уорфа, гласящая, что разные языки не обладают полным соответствием один относительно другого и каждый из них специфическим образом формирует мировосприятие своих носителей. Это утверждение трудно доказать, поэтому оно существует в ранге гипотезы. Однако на уровне чисто интуитивном мы с ней соглашаемся. И для того, чтобы лучше понять ход мысли наших авторов-жизненаучителей, мы в некоторых, редких и вынужденных случаях будем показывать формально-языковую сторону их рассуждений, давать транслитерацию отдельных арабских слов [5]. Может статься, что некоторые из них когда-нибудь продлят список заимствований из арабского языка, – тот список, в который уже входят и ракетка (отра́хат – раскрытая ладонь), и чек (от сакк – расписка), и алгоритм (от имени математика аль-Хварезми), и Бетельгейзе (искаженное арабское название альфы Ориона – Бейт аль-Джавза́), и Альтаир (альфа созвездия Орла – от арабского Ат-Тайр, вариант прочтения: Аль-Тайр, т. е. птица), и цифра (от сифр – ноль), и адмирал (отами́р аль-бахр, морской командир)…
СКМ – свободно конвертируемая мудрость
В одном из средневековых трактатов есть идея, которая приписывается Платону. Он привлекает внимание своих слушателей (дело происходило во время его проповеди) к тому, что в одних местах люди используют для расчётов между собой золото и серебро. В других ценится слоновая кость. В иных – медь или ракушки. Из этого следует, что все перечисленные вещи не являются ценными сами по себе, не обладают абсолютной и непререкаемой ценностью. Иное дело мудрость. Она желанна и драгоценна повсюду [17].
Даже если это сказал не Платон (кстати, об авторитете), мысль здравая. Несмотря на культурные, временны́е, языковые различия, люди совместно создают фонд, – хотел написать «золотой фонд», но потом передумал, перечитав предыдущий абзац, – итак, фонд представлений, идей, правил, норм человеческого общежития, который доступен каждому человеку.
Уверен, что вам были понятны и интересны приведённые выше советы – «Как избавиться от печалей». Смею надеяться, что с такой же пользой для себя вы прочтёте и всю книгу.
Особая ценность приводимых в этой книге советов, рекомендаций, предупреждений и запретов в том, что они, при относительной экзотичности формы и чуждости имён действующих лиц, очень нам близки. Ведь мы вместе с Харуном ар-Рашидом, аль-Мамуном и массой других героев этой книги принадлежим к одному виду – homo politicus. А этот вид, вопреки Чарлзу Дарвину, мало изменяется, а то и вовсе остаётся неизменным.
Книга построена в виде девяти разделов, в каждом из которых подробно и всесторонне рассматриваются правила, гарантирующие житейский и политический успех, —
беречься;
определиться;
оснаститься;
осведомляться;
советоваться;
совершенствоваться;
миротворствовать-враждовать;
хитрить;
уточнить свои жизненные цели
(жить и властвовать? или просто жить?).
Соответствующие разделы можно читать в любой последовательности – как справочник, но лучше следовать заданной композиции.
Беречься. Опасаться излишней опасливости. Рисковать
Первейшее условие успеха – самосохранение. Недаром охранники опережают правителя. Так и с любой деятельностью. Прежде чем совершить какое бы то ни было действие, нужно гарантировать собственную безопасность. А безопасность – это и сохранение жизни, и поддержание нормального функционирования сложнейшего инструмента – человеческого тела, и обеспечение свободы поступать тем или иным образом без навязанных соперниками ограничений. Ведь мёртвый не способен действовать вообще, ограничен в совершении поступков калека, не может осуществлять свои цели тот, кто лишён свободы. И о душе не забыть. Грош цена тому успеху, из-за которого нужно предать себя, растранжирить бесценный дар, подвергнуть опасности собственную самость – уникальную духовную неповторимость.
Поэтому, пожалуй, императив «Беречься» достоин того, чтобы именно им заняться в первую очередь. В своих «Законах визирьской власти» аль-Маварди предупреждает: «Кто действует неосмотрительно и неопасливо и строит своё дело, не подведя под него
