А так как за три года до того он, к большой для себя чести, обнаружил свои достоинства в бронзовом литье, когда он послал папе в Авиньон через посредство Джотто, своего ближайшего друга, проживавшего тогда при названном дворе, прекраснейший литой крест, то ему теперь и было поручено вылить из бронзы одну из дверей храма Сан Джованни, прекраснейший рисунок которой был в свое время сделан Джотто. Ему, говорю, было поручено завершить ее, ибо среди многих, работавших до того времени, он был признан наиболее достойным, наиболее опытным и наиболее дельным мастером не только Тосканы, но и всей Италии. Таким образом, он к этому и приступил с духом, полным решимости не щадить ни времени, ни трудов, ни рвения для выполнения работы столь важной; и судьба благоприятствовала ему настолько в этом литье, что он в те времена, когда еще не знали тех секретов, которые теперь известны, в течение двадцати двух лет довел эту работу до того совершенства, какое мы видим ныне. И более того, он выполнил в то же время не только табернакль главного алтаря Сан Джованни с двумя ангелами по сторонам (почитавшимися прекраснейшими), но, также по рисунку Джотто, и мраморные фигуры, служащие завершением двери кампанилы Санта Мариа дель Фьоре, и вокруг той же кампанилы в отдельных ромбиках семь планет, семь добродетелей и семь деяний милосердия полурельефом с малыми фигурками, получившими тогда большое одобрение. Выполнил он также в то же время три фигуры, в четыре локтя каждая, которые были поставлены в нишах названной кампанилы под окнами, выходящими туда, где теперь Сиротский дом, то есть на юг, и фигуры эти были в то время признаны более чем дельными.
Возвращаясь, однако, к тому, о чем я начал, скажу, что на названной бронзовой двери находятся небольшие барельефные истории из жития св. Иоанна Крестителя, а именно от рождения до кончины, выполненные удачно и с большой тщательностью. И хотя и кажется многим, что в историях этих нет ни того прекрасного рисунка, ни того большого искусства, кои обычно вкладываются в фигуры, все же Андреа заслуживает величайшего восхваления, ибо он был первым, кто взялся за то, чтобы довести до совершенства работу, послужившую впоследствии поводом к тому, что другие после него сделали все то прекрасное, трудное и хорошее в обеих других дверях и их наружных украшениях, что мы видим и поныне. Работа эта была помещена на средних дверях этого храма и оставалась там до тех пор, пока Лоренцо Гиберти не сделал того, что там теперь находится; тогда она была снята и помещена насупротив Мизерикордии, где находится и ныне. Не обойду молчанием и того, что при выполнении этой двери Андреа пользовался помощью сына своего Нино, который впоследствии стал мастером гораздо лучшим, чем был его отец, а также и того, что закончена она была полностью в 1339 году, то есть не только вся вычищена и отполирована, но и позолочена на огне; а литье металла производили, по-видимому, несколько венецианских мастеров, весьма опытных в плавлении металла, о чем и гласит запись в книгах цеха купцов Калимары, надзирателей попечительства Сан Джованни.
В то время как названная дверь была в работе, Андреа выполнил не только другие вышеназванные работы, но и многие другие, и в частности модель храма Сан Джованни в Пистойе, основанного в 1337 году, и в том же самом году января 25 дня при рытье фундаментов этой церкви были обретены мощи блаженного Атто, бывшего епископа этого города, погребенного на этом месте 137 лет тому назад. Архитектура же этого храма, круглого по форме, была по тому времени дельная. Андреа выполнил также в названном городе Пистойе в главном храме и мраморную гробницу, саркофаг коей покрыт малыми фигурами, сверху же несколько других фигур большей величины. В гробнице этой покоится тело мессера Чино д'Анджибольджи, доктора прав и весьма знаменитого литератора своего времени, как свидетельствует мессер Франческо Петрарка в сонете:
Заплачьте, донны, и Амур пусть плачет,
и в четвертой главе «Триумфа любви», где говорится:
Вот Чино из Пистойи, вот Гвиттоне – Ему досадно, что он здесь не первый.
На гробнице этой мы видим мраморное изображение мессера Чино, поучающего нескольких учеников, окружающих его, выполненное рукой Андреа в столь прекрасных положениях и манере, что в те времена оно должно было казаться вещью чудесной, если бы даже ныне и не ценилось. В делах архитектурных услугами Андреа пользовался также Гвальтьери, герцог Афинский и тиран Флоренции, поручивший ему расширить площадь и для укрепления своего дворца забрать прямоугольными весьма крепкими решетками все нижние окна первого этажа, там, где теперь зал Двухсот. Названный герцог присоединил также ко дворцу, дабы увеличить его, находившиеся насупротив Сан Пьетро Скераджо рустованные стены, и в толще стены он сделал потайную лестницу, чтобы можно было незаметно подниматься и спускаться по ней, и в названном рустованном фасаде он пробил внизу большую дверь, ведущую ныне в таможню, сверху же поместил свой герб, и все это по рисунку и под руководством Андреа. И хотя правительство Двенадцати, обязанностью коего было стереть всякое воспоминание об этом герцоге, приказало сбить этот герб, тем не менее на прямоугольном щите сохранилась форма двухвостого ползущего льва, что может увидеть всякий, кто приглядится внимательно. Для того же герцога Андреа воздвиг много башен на стенах вокруг города и не только положил великолепное начало воротам Сан Фриано и довел их до того состояния, в коем мы их видим теперь, но выстроил также стены предвратий всех городских ворот и калитки для удобства народа. А так как герцог задумал выстроить крепость на склонах Сан Джорджо, Андреа сделал ее модель, которой впоследствии не воспользовались, ибо к работе этой и не приступали, поскольку герцог в 1343 году был изгнан. Однако желание герцога превратить дворец в крепость в большей части осуществилось, ибо к тому, что было выстроено первоначально, он сделал ту большую пристройку, которую мы видим и ныне, включив в нее дома Филиперти, башню и дома Амидеи и Манчини, а также дома Беллальберти. Когда же приступили к столь большому строительству с толстыми стенами и откосами, то под рукой не оказалось всего необходимого, и он задержал постройку Понте Веккио и дабы работы производились быстро, пользовался без зазрения совести как необходимым материалом тесаным камнем и лесом, заготовленным для этого моста. И хотя Таддео Гадди был в области архитектуры, возможно, не ниже, чем Андреа, герцог в этих сооружениях не пожелал воспользоваться его услугами, ибо тот был флорентинцем, а предпочел Андреа. Тот же герцог Гвальтьери собирался разрушить церковь Санта Чечилиа, чтобы открыть из дворца вид на Страда Романа и Меркато Нуово, а равным образом снести для своего удобства и Сан Пьетро Скераджо, но не получил на это разрешения от папы. Тем временем был он, как уже сказано выше, изгнан ненавистью народа.
За почетные многолетние труды Андреа заслужил не только крупнейшие вознаграждения, но и гражданство: он был сделан Синьорией флорентийским гражданином и занимал в городе должности по выборам и по назначению; работы же его ценились и при жизни, и после смерти, ибо не находилось никого, кто бы превзошел его, пока не явились Никколо Аретинец, Якопо делла Кверча Сиенец, Донателло, Филиппо ди сер Брунеллеско и Лоренцо Гиберти, которые и скульптурные, и другие работы выполняли так, что народ понял, в каком заблуждении ранее находился, ибо в своих произведениях мастера эти обнаружили достоинства, остававшиеся скрытыми и неведомыми многие и многие годы. Работал Андреа около 1340 года спасения нашего.
После Андреа осталось много учеников и среди прочих Томмазо Пизано, архитектор и скульптор, закончивший капеллу на Кампо Санто и завершивший кампанилу собора, а именно ту последнюю часть, где находятся колокола; полагают, что Томмазо этот был сыном Андреа, ибо так написано на доске главного алтаря Сан Франческо в Пизе, где высечена выполненная им полурельефом Богоматерь с другими святыми; внизу же имена его и отца его.
После Андреа остался сын его Нино, занимавшийся скульптурой, и в Санта Мариа Новелла во Флоренции находится его первая работа, а именно он закончил там мраморную Богоматерь, начатую отцом, ту, что внутри у боковой двери возле капеллы Минербетти. Затем он отправился в Пизу и выполнил в Спина мраморную поясную Богоматерь, кормящую грудью младенца Иисуса Христа, завернутого в тонкие ткани; для этой Мадонны в 1522 году мессер Якопо Корбини заказал мраморную раму и другую, еще более крупную и прекрасную, для другой Мадонны, тоже мраморной и целиком выполненной собственноручно тем же Нино, в позе которой мы видим мать, с большим изяществом протягивающую розу сыну, берущему ее с манерой детской и столь прекрасной, что можно сказать, что Нино поистине начал лишать камни их твердости и превратил их в живую плоть, придавая им лоск тщательнейшей полировкой. Фигура эта расположена между мраморными св. Иоанном и св. Петром, голова коего и представляет портрет Андреа с натуры. Нино выполнил также для алтаря Санта Катерина в той же Пизе две мраморные статуи, а именно Богоматерь с благовествующим ангелом, выполненные, как и другие его вещи, с такой тщательностью, что можно сказать, что они были лучшими в те времена. Под этой Мадонной, получающей благую весть, Нино высек на базе следующие слова: «Февраля первого дня 1370 года». А под ангелом – «Фигуры эти сделал Нино, сын Андреа Пизанца». В том же городе и в Неаполе он выполнил и другие работы, упоминать о которых не стоит.
