В Сан Джованни фра д'Аркоре находились Страсти Христовы, прекрасно выполненные рукой Буонамико, где в числе других вещей, весьма прославленных, был Иуда, повесившийся на дереве, написанный с большим толком и в прекрасной манере. Равным образом весьма естественно был изображен сморкающийся старик и плачущие Марии, которые имели вид и выражение столь печальные, что заслуживали похвалы величайшей по своему времени, не нашедшему еще легкого способа выражать кистью душевные состояния. На той же стене хорошей фигурой был св. Ив бретонский со многими вдовами и сиротами у ног его и с венчающими его двумя ангелами в воздухе, выполненный в нежнейшей манере. Постройка эта вместе с живописью была сравнена с землей в военный 1529 год.
А в Кортоне Буонамико расписал для мессера Альдобрандино, епископа этого города, многое в епископском дворце и, в частности, капеллу и образ главного алтаря; но так как при перестройке дворца и церкви все погибло, придется ограничиться лишь упоминанием об этом. Тем не менее в Сан Франческо и Санта Маргерита в том же городе сохранилось несколько росписей Буонамико. Из Кортоны Буонамико отправился снова в Ассизи и в нижней церкви Сан Франческо расписал фресками всю капеллу испанского кардинала Эгидия Альваро, и так как он выполнил заказ очень хорошо, кардинал щедро его вознаградил. В конце концов, исполнив много живописных работ по всей Марке, Буонамико остановился на обратном пути во Флоренцию в Перудже и расписал там фресками в церкви Сан Доменико капеллу Буонтемпи, изобразив истории из жития св. Екатерины, девы и мученицы. А в старой церкви Сан Доменико изобразил на одной из стен также фреской, как та же Екатерина, дочь царя Коста, на диспуте убеждает и обращает в веру Христову нескольких философов. А так как история эта лучше всех когда-либо написанных Буонамико, можно сказать по правде, что он превзошел в этой работе самого себя. Под впечатлением этого перуджинцы заказали ему, как пишет Франко Саккетти, написать на площади св. Геркулана, епископа и покровителя их города; договорившись о цене, они устроили на том месте, где он должен был работать, будку из досок и рогожи, чтобы не видно было, как мастер пишет; после того как это было сделано, он принялся за работу. Но не прошло и десяти дней, как каждый проходивший стал спрашивать, когда будет кончена картина, думая, что такие вещи пекутся как блины, так что это начало докучать Буонамико. Когда же он закончил работу, то ему так надоела эта назойливость, что он решил слегка отплатить этим людям за нетерпеливость. И получилось это так: закончив работу, он, прежде чем открыть ее, показал им ее и получил полный расчет. Когда же перуджинцы хотели тут же убрать будку, Буонамико попросил, чтобы ее оставили еще на два дня, так как ему хотелось тронуть кое-что посуху, и так и было сделано. Буонамико же залез на подмостья, с которых он писал на святом большую золотую корону и вылепил ему на голове рельефно из извести, как было принято в те времена, корону или венок из мелкой рыбешки. Сделав это, он утром расплатился с хозяином и ушел во Флоренцию. Прошло два дня, и перуджинцы, не видя художника, которого они привыкли встречать повсюду, спросили у его хозяина, что с ним приключилось, и, узнав, что он вернулся во Флоренцию, немедленно отправились раскрывать работу, и, обнаружив, что их св. Геркулан торжественно увенчан рыбками, тотчас же сообщили об этом правителям города; и хотя те и послали всадников в погоню за Буонамико, это оказалось напрасным, ибо он возвратился во Флоренцию весьма поспешно. Тогда они порешили заказать одному из своих художников убрать корону из рыбок и возобновить диадему святого, Буонамико же и других флорентинцев поносили всякими дурными словами, какие только могли придумать. Когда Буонамико вернулся во Флоренцию, он, мало обращая внимания на то, что говорили перуджинцы, приступил к выполнению многих работ, о которых, чтобы не впасть в излишнюю пространность, упоминать не стану. Расскажу лишь о следующем: написав в Кальчинайе фреской Богоматерь с младенцем на руках, он получил от заказчика вместо денег одни слова; тогда Буонамико, не привыкший к тому, чтобы его обманывали и водили за нос, решил постоять за себя во что бы то ни стало. И вот как-то утром он отправился в Кальчинайю и превратил младенца, изображенного им на руках у Девы, посредством красок без клея и темперы, разведенных на одной воде, в медвежонка; когда же это вскоре увидел надувший его заказчик, он, близкий к отчаянию, разыскал Буонамико и начал просить его, чтобы он, Бога ради, убрал медвежонка и написал, как прежде, младенца, за что он готов сейчас же с ним расплатиться; тот любезно согласился и незамедлительно получил и за первую, и за вторую работу; а ведь достаточно было мокрой губки, чтобы исправить все дело.
Но если бы, наконец, я захотел рассказать подобным же образом обо всех шутках и живописных работах Буонамико Буффальмакко, в особенности о том, что он проделывал в мастерской Мазо дель Саджо, которая была приютом всех городских весельчаков и шутников Флоренции, повествование мое стало бы слишком пространным, и потому рассказ о нем закончу. Умер он семидесяти восьми лет; во время своей болезни он был отправлен братством Мизерикордиа во флорентийскую больницу Санта Мариа Нуова, по крайней его бедности, так как был он таким человеком, что тратил больше, чем зарабатывал; когда же он умер в 1340 году, то был похоронен вместе с другими бедняками в Осса (так назывался двор этой больницы, где было и кладбище). Работы его ценились и при жизни, впоследствии же одобрялись всегда, как творения того времени.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ АМБРОДЖО ЛОРЕНЦЕТГИ СИЕНСКОГО ЖИВОПИСЦА
Если не подлежит сомнению, что художники, обладающие прекрасным талан том, должны быть многим обязаны природе, то еще большим обязаны им мы видящие, с каким рвением заполняют они города почитаемыми постройками и полезными и красивыми композициями историй, приобретая своими творениями редко и для самих себя славу и богатство.
Таков был и сиенский живописец Амброджо Лоренцетти, замыслы которого были прекрасны и разнообразны, обдуманно сочетавший и размещавший фигуры в своих историях. Об этом правдиво свидетельствует в Сиене у братьев-миноритов история, весьма изящно написанная им в монастырском дворе, где изображено, как юноша становится монахом и как он и некоторые другие отправляются к султану, где их избивают и, приговоренных к казни, подвешивают на дереве и, наконец обезглавливают, в то время как разражается ужасная гроза. В этой живописной работе он большим искусством и умелостью сопоставил возмущение воздуха и ярость дождя и ветров с человеческими страданиями, благодаря чему новые мастера научились приемам и основам такой композиции, ранее не встречавшейся и потому заслужившей ему бесконечную похвалу.
Амброджо был опытным колористом во фресковой живописи, в работах же темперой применял краски с большой умелостью и легкостью, о чем можно судить и теперь еще по картинам, законченным им в Сиене в малой больнице, именуемой Мона Аньеза, где он написал и отделал историю с новой и прекрасной композицией. В большой же больнице он написал фреской на стене Рождество Богородицы и Введение ее во храм с отроковицами, а у братьев-августинцев в том же городе он расписал капитул, где на своде мы видим изображения апостолов со свитками в руках, на которых написана составленная каждым из них часть Символа веры, а под ними небольшие истории изображают при помощи живописи то, что написано вверху буквами. Рядом на большой стене находятся три истории из жития св. Екатерины-мученицы, ведущей диспут с тираном во храме, а в середине – Страсти Христовы с распятыми разбойниками по сторонам и Мариями, внизу поддерживающими лишившуюся чувств деву Марию; произведения эти были завершены им с очень большим изяществом прекрасной манере. -
В палаццо делла Синьория в Сиене он изобразил в Большом зале также войну из-за Азиналунга, рядом же мир и разные его проявления; там же он изобразил полную по тем временам космографию и в том же палаццо выполнил восемь историй очень чисто написанных зеленой землей. Как говорят, он отослал также в Вольтерру доску написанную темперой, получившую в этом городе большое одобрение, а в Массе где он совместно с другими расписал фресками капеллу и доску темперой, он показал горожанам, какой рассудительностью и каким талантом обладал он в искусстве живописи. В Орвието же он расписал фресками главную капеллу в соборе Санта Мариа.
После этих работ он попал во Флоренцию, где выполнил в Сан Проколо образ, а в одной из капелл истории из жития св. Николая малыми фигурами, в угоду некоторым своим друзьям, пожелавшим увидеть, как он работает, и, как опытный мастер, он выполнил эту вещь в столь короткое время, что его известность и слава возросли бесконечно. Работа эта, в пределле которой он написал свой портрет, была причиной того, что в 1335 году он был приглашен в Кортону по распоряжению епископа дельи Убертини, который тогда был синьором города; там, в церкви Санта Маргерита, незадолго до того выстроенной братьями-францисканцами на вершине холма, он расписал кое-что и главным образом половину сводов и стены так хорошо, что и теперь, когда все это почти уничтожено временем, все же видна в фигурах прекраснейшая выразительность, и следует признать, что он заслуженно за это восхвалялся.
